Женщина в жемчужном платье

Я беседую со своим давним знакомым Михаилом Васильевичем Мазовым, которому недавно исполнился 91 год. Это не первая наша встреча, но всякий раз, когда мы устраиваемся поудобнее, чтобы неспешно поговорить о жизни, речь заходит о блокаде. Все ее дни семья Миши Мазова - отец, мать, бабушка, няня и тетя прожили в доме на набережной реки Карповки.

Михаил Мазов. Ленинград, 1942 год. ФОТО из семейного архива

- Почему не эвакуировались? - спрашиваю Михаила Васильевича.

- Пытались, - отвечает он. - Отец трудился в секретном конструкторском бюро, где разрабатывали особые прицелы для пушек. В сентябре 1941-го приходит он домой и говорит, что завтра мы с ним вдвоем едем в эвакуацию. Ни о маме, ни о бабушке речи не было. Утром с папой собираемся на Финляндский вокзал. Моя бабушка - Ольга Алексеевна Ноготушкина любила погадать. Раскинула она картишки и говорит: «Нет, не вижу я никакой дороги».

Приехали на вокзал, видим - стоит состав, объявили посадку. Народу не сосчитать. Но мы с отцом кое-как втиснулись в вагон. Вдруг объявление, что таких-то, в том числе и отца, просят вернуться на вокзал. Оказалось, что папино конструкторское бюро в последнюю минуту решили не эвакуировать. Так и прожили мы всю блокаду в Ленинграде.

На письменном столе Михаила Васильевича в красивой старинной рамке стоит портрет его отца - Василия Михайловича. Человек он был неординарный - любил живопись, хотел стать художником и даже окончил училище Штиглица. Но стране были нужны инженеры, и Василий Михайлович поступил в Политехнический институт, стал конструктором. Однако любовь к живописи так и осталась его самой большой страстью.

Рисовал Василий Михайлович немного. Больше наслаждался творениями старых мастеров, собирал картины (многие из них экспонировались на различных выставках), коллекционировал книги по искусству. Я пробегаю глазами по их корешкам, но Михаил Васильевич обращает мое внимание на портрет молодой женщины в платье серебристо-жемчужного цвета с голубыми лентами. Это работа известного российского художника академической школы Тимофея Андреевича Неффа (а если точно - Томолеона Карла фон Неффа. Русское имя вместе с дворянством ему было пожаловано царским указом).

- Отец очень дорожил этой картиной, и не только за мастерство исполнения. Она - память о блокаде Ленинграда, - говорит Михаил Васильевич и поясняет: - Бабушка моя занималась пошивом блузок. Клиентки, как тогда говорили «из бывших», иногда предлагали приобрести у них что-то из фамильных собраний: книги, дагерротипы, альбомы, рисунки, коими и пополнялась отцовская коллекция. И вот однажды он у кого-то увидел этот портрет кисти Неффа. Он поразил, запал в душу. Но владелица расставаться с ним не собиралась ни при каких обстоятельствах. Да и о покупке не могло быть речи, больших денег в семье не водилось.

Во время войны отцу часто приходилось выезжать на фронт на испытания новых разработок конструкторского бюро (за одно из них он был награжден орденом Красного Знамени). Вернулся он после одной из таких командировок и говорит: «Надо бы навестить хозяйку картины». Пошли вместе. С трудом поднимаемся по темной лестнице, ступени которой покрыты льдом, долго стучим в дверь. Наконец ее открывает какая-то старуха. Впрочем, тогда, да еще в темноте, мне все казались старухами. Отец называет имя, к сожалению, я его запамятовал. «Нету ее, умерла», - говорит эта женщина и захлопывает дверь. Мы осторожно спускаемся, прошли пролет и вдруг слышим - дверь хлопнула и голос: «Подождите! Как ваша фамилия?». Отец назвал. «Вернитесь. Она просила вам передать, если вы когда-нибудь придете». Мы поднялись. Женщина вынесла большой сверток, на котором было написано одно слово - «Мазову»...

Благородные люди - ленинградцы. Голод, холод, неизвестность, но, уходя из жизни, человек совершает поступок, который другому принесет радость! А соседка? Такая ценность в руках, но она выполняет последнюю волю умершей. Мне часто приходилось общаться с блокадниками. И всегда - самопожертвование, доброта, чуткость, стремление помочь другому, чувство долга. Куда все это делось в наше время?

Наш разговор продолжается. Михаил Васильевич рассказывает, что в 1941 году его школа не работала, но ее директор помогал подросткам. Устраивал их на работу: рабочая карточка - это уже был шаг к выживанию. Сначала Мишу директор привел в госпиталь. Но санитара из него не получилось. Отвели на завод, где он все дни блокады проработал электриком.

Мы рассматриваем альбомы с фотографиями тех далеких лет. На одной из них - черно-белой, но раскрашенной красным карандашом, молодая девушка с красивой прической в обрамлении венка из роз.

- Неужели эта фотография из блокады? - удивляюсь я.

- Да, а на ней - я, - говорит Евдокия Викторовна Лазарева, супруга Михаила Васильевича. Она тоже всю блокаду жила в Ленинграде. После смерти отца, а девушке тогда исполнилось пятнадцать лет, устроилась на работу на легендарную

15-ю ТЭЦ, которая долгое время одна снабжала блокадный город электричеством.

- Мы на ТЭЦ находились на казарменном положении, но у нас работала парикмахерская, было фотоателье. Все как в мирное время. Однажды иду на свое рабочее место мимо комнаты фотографа. Она меня окликает: «Зайди ко мне». Захожу, а у нее парикмахер заканчивает укладку моей подружке Тоне Старовойтовой. Фотограф говорит: «Сейчас и тебе сделают прическу, а потом я вас сфотографирую». И вот этот мой портрет висел в фотоателье на стене, как реклама. Я иногда смотрю на снимки блокадных лет, и мне не верится, что мы это все пережили, выдюжили, не сдались...

Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в наших группах ВКонтакте и Facebook