Реконструкция: как учёные восстанавливают облик первых строителей Петербурга
Эти три человека (здесь вы видите реконструкции) умерли больше 300 лет назад. Их скелеты археологи нашли в 2014 году на участке у пересечения Сытнинской и Кронверкской улиц в числе 255 погребенных, которых сразу стали называть «первыми строителями Петербурга». Иван ШИРОБОКОВ, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Музея антропологии и этнографии РАН (Кунсткамеры), обратился к реконструкторам, чтобы восстановить облик по костным останкам. Говорит: «Очень хотел увидеть лица тех людей».
Графическая реконструкция предоставлена Иваном Широбоковым
— Иван, вы работали на самих раскопках?
— Нет, раскопки вели ученые Института истории материальной культуры РАН под руководством Сергея Соловьева. Перед любым строительством археологи обязательно исследуют территорию, так и были найдены три больших коллективных захоронения. Вообще погребений XVIII века на Петроградской стороне известно несколько — во многом благодаря публикациям петербургской прессы начала XX века, но среди них захоронения на Сытнинской улице оказались самыми массовыми.
Я участвовал уже в работе с останками. Погребенные лежали без гробов, в три яруса. Преимущественно головами на запад, «по‑христиански», но некоторые были положены головами на север и на юг, их телами как будто заполняли оставшийся объем ямы. Это говорит о том, что захоранивали, возможно, экстренно, после какой‑то массовой гибели в короткие сроки.
Было совершенно не очевидно, кто эти люди. Например, совсем рядом в петровское время находилось место для казни — стояли столбы для колесования. Тела могли также принадлежать русским солдатам, каторжникам или пленным шведам: известно, что их привлекали к строительным работам. Но на скелетах не оказалось ни признаков насильственной смерти, ни следов боевых ранений. Большинство травм были производственно-бытовыми, причем зажившими: переломы носов, ребер, редко рук-ног. Все мужчины. Так стало понятно, что это, скорее всего, крестьяне.
— Точный год захоронения установить удалось?
— Анализ археологических находок пока не позволил этого сделать. Найдено несколько монет петровского времени, но датировка неясная.
Примерные даты я пытался вычислить, сопоставляя разные источники. Например, интересная деталь: во всех трех коллективных могилах было много людей от 15 до 20 лет и от 40 до 50, а людей самого активного работоспособного возраста — меньше…
— Может, такие просто реже погибали, потому что крепкие?
— Такая версия была. Но это возрастное распределение хорошо согласуется с определенными сведениями из исторических источников. Первые лет пятнадцать работа на строительстве Петербурга была повинностью для крестьян из различных губерний европейской части России. Часть дворов поставляла людей, часть оплачивала их пропитание. Строительство велось активно с весны по осень, как раз в сельскохозяйственный сезон, и от дворов старались, видимо, посылать бессемейных и тех, чьи дети уже подросли.
Дополнительным источником информации стали специфические заболевания. Моя коллега Алиса Зубова с учениками исследовала у погребенных зубные патологии. Выявили более высокий процент по сравнению с их распространенностью у русского населения XVII – XVIII веков из других археологических памятников. Высокий процент кариеса, зубного камня и так называемой эмалевой гипоплазии. Это нарушение развития эмали, оно часто связано с дефицитом питательных веществ в раннем возрасте.
То есть можно предположить, что эти люди в детстве часто голодали. Это еще одно из оснований для датировки захоронения. Встречаемость эмалевой гипоплазии у погребенных большинства возрастных групп была примерно одинаковой, в районе 80 %, но у людей 15 – 20 лет — около 70 %, а в группе 20 – 25 лет превышала 90 %. Можем предположить, что детство последних выпало на серию неурожайных лет.
Действительно, в 1695 – 1697 годах на всем северо-западе России и на территории прибалтийского региона весной и летом стояла холодная дождливая погода. Это был один из пиков малого ледникового периода. Вымерла чуть ли не треть населения Эстонии, Финляндии. По северу европейской России скитались голодные люди.
Если от тех лет отсчитать полтора десятилетия вперед, можем предположить, что время захоронения — 1710 – 1711 годы.
Тогда же в Лифляндии разразилась эпидемия чумы, и Петр принял меры для защиты Петербурга: были выставлены заставы, а подвозы разрешались только по специальным документам. Это защитило город от эпидемии, но трудности с продовольствием сказались на простых людях. Можно предполагать, что эти строители скончались во многом из‑за недоедания и от болезней, с ним связанных. Однако независимых источников о высокой смертности населения в Петербурге в этот период у нас нет. Это лишь мое предположение, основанное на своеобразном антропологическом варианте так называемой дендрохронологической шкалы.
— Антропологи установили, из каких мест прибыли эти люди?
— Да, мы с коллегами измерили характеристики черепов, сопоставили с характеристиками, свойственными населению разных губерний петровского времени. Оказалось, что ближе всего население северных и центральных губерний России. Преимущественно русское, но также и финно-угорские группы, и прибалтийско-финские.
Автограф Петра I признали подлинным: это подтвердило заключение, подготовленное учёными РАНТак что можем предположить, что преимущественно полегли здесь пришедшие из Ингерманландской губернии, Архангелогородской, Казанской, Московской и частично, видимо, Сибирской: в те времена она простиралась на запад далеко за пределы современной Сибири. А мы знаем по письменным источникам, каких людей и откуда привлекали к работам в Петербурге в тот или иной период. Годы, когда могли быть погребены и сибиряки, — с 1706-го по 1711-й.
— Как вы работали с останками?
— На первом этапе мы с моей коллегой Евгенией Учаневой чистили, мыли, описывали состав костей скелетов, определяли половозрастные характеристики умерших. Потом проводили измерения костей скелета и черепа по стандартной программе, включающей в себя несколько десятков параметров. Оценивали степень развития мест крепления мышц на костях, наличие травм и патологий. На самом деле программа исследований была очень широкой…
— Почему для восстановления облика вы выбрали именно этих трех человек?
— У меня было две задачи.
Во-первых, хотелось показать, что среди погребенных представлены люди разных возрастных групп. Я взял из трех коллективных захоронений черепа юноши лет 15 – 17, мужчины 35 – 45 лет и человека старше 50 лет. Вообще‑то самому младшему из захороненных было лет 10 – 12 — вероятно, это просто какой‑нибудь прибившийся мальчик, возможно, из числа местных жителей. Сколько было самому возрастному, мы из‑за специфических недостатков методики не можем точно определить, но точно больше 55.
— А в чем недостаток методики?
— На самом деле в классической антропологии большие трудности с определением возраста пожилых людей. Возраст молодых вычисляем довольно точно, а вот биологическое старение происходит у всех по‑разному, потому ученые и условились указывать возраст старшего поколения как 55+. Отсюда распространенный миф, что в доиндустриальное время люди жили очень мало: приходится искусственным образом устанавливать верхнюю границу смертности. Сейчас я пытаюсь выстроить методику, которая позволила бы точнее определять возраст людей старших групп. Значимый процент людей доживали до старости повсеместно — и среди русских Петровской эпохи, и французов XV века, и среди эскимосов.
— Вы сказали, у вас было две задачи. А вторая…
— …показать антропологическую вариативность облика первых строителей. Хотя, конечно, трех портретов для этого недостаточно.
Генетика позволила бы установить цвет глаз, волос, но у нас пока не было возможности сделать генетический анализ: например, я обращался к сотрудникам лаборатории в сочинском «Сириусе», но они чаще работают с останками совсем древних людей. Может быть, эта публикация поможет привлечь их внимание.
Евгения Учанева сделала 3D-модели черепов, мы отправили их тюменскому антропологу Елене Алексеевой, которая работает по методике Михаила Герасимова, одного из основоположников мировой реконструкции облика по скелетным останкам, — он восстановил облик, в частности, Ивана Грозного, Ярослава Мудрого.
Елена Алексеева подготовила так называемые графические реконструкции. Скульптурная и более трудозатратна, и в четыре раза дороже.
Может показаться сомнительным, что прижизненный облик человека может быть восстановлен по черепу сколь‑нибудь точно. Но методика хорошо отработана и продолжает совершенствоваться. Закономерности в соотношении мягких тканей и костной основы лиц изначально исследовались при анатомировании тел умерших. А сегодня колоссальные возможности предоставляет компьютерная томография. В том числе для тестирования самих реконструкторов: способность точно восстановить внешность по черепу или его 3D-модели можно оценить путем сопоставления реконструкции с фотографией живого человека. Ее предъявляют уже после завершения теста.
— Вот приходит вам письмо от реконструктора с прикрепленным файлом, а там портреты… Какие ощущения были?
— Честно говоря, почему‑то представлялось, что у первых строителей Петербурга будут красивые одухотворенные лица. Хотелось, чтобы они соответствовали облику парадного Петербурга. Но на самом деле это, конечно, были обычные люди. Из всех троих только, пожалуй, мужчина средних лет показался мне… «фотогеничным», что ли.
Когда выставил эти портреты в соцсети, даже упреки получил: ну что они у вас такие… «их разыскивает милиция», могли бы как‑то разрисовать, нейросетками оживить.
Могли бы. Но к реальному облику это не приблизит. Есть такой парадокс: современные реконструкции часто выглядят реалистичными, почти как фотографии — с тонкими морщинками, пигментными пятнами, веснушками, но чем реалистичнее выглядит реконструкция, тем, скорее всего, она дальше от оригинала.
Графическая реконструкция предоставлена Иваном Широбоковым
— Почему?
— Потому что этой реалистичности добиваются за счет признаков, которые мы как раз не можем восстановить. На самом деле самые научно обоснованные реконструкции — те, которые выглядят наиболее схематично. Хотя соглашусь: они не так интересны, хочется же видеть «живое лицо». Ну лучше уж тогда приблизить к реальности за счет предметов одежды или прически, характерной для того времени. В нашем случае, например, понятно, что все зрелые мужчины были бородаты, поскольку крестьяне.
— Есть ли вероятность того, что могильных ям было не три, а больше?
— Мы не можем пока судить, были ли эти три захоронения сделаны в один год или в разные, и не можем быть уверены, что где‑то рядом нет четвертой могилы, пятой…
Да, в очередной раз возникает характеристика Петербурга как «города на костях». С одной стороны, это миф. Старые немецкие источники сообщали, что смертность в первое десятилетие строительства города превышала 100 тысяч, а то и 300 тысяч человек. Историк Екатерина Андреева изучала быт первых строителей Петербурга, и по ее расчетам выходит, что смертность составляла до 13 % в год.
Конечно, информация о смертности неполная: в те времена точнее фиксировали статистику по крестьянам, которые прибывали в Петербург на работы, чем по тем, кто умирал. Но все равно заявленные в иностранных источниках петровского времени показатели смертности заметно преувеличены. Отчасти это можно объяснить не очень приязненным отношением конкретных авторов к Петру, а отчасти — тем, что людям вообще свойственно преувеличивать. Если посмотреть источники по строительству Версаля, Суэцкого или Панамского канала — везде преувеличивали смертность, особенно при ограничении доступа к реальной статистике. Захоронение на Сытнинской нам ничего не добавляет к картине: оно крупное, но все‑таки единичное.
Это с одной стороны. С другой — оно все‑таки очень показательно. Власти как бы сами способствовали распространению мифа о «городе на костях». Закопали в трех ямах четверть тысячи человек — и ни на одной старой карте это место не обозначено. Но у этих событий были участники и свидетели, которые наверняка друг другу пересказывали истории об увиденном — не без преувеличения, конечно. А впоследствии уже другие люди, например, при проведении строительных работ, неожиданно натыкались на такие массовые скопления скелетов, почему‑то закопанных вне кладбищ. Тут уж и без «иностранного вмешательства» оказывается достаточно материала для формирования мифа о «городе на костях».
— Местные жители хотят, чтобы на месте захоронения появился сквер, но уже больше десяти лет дело не двигается.
— Это частная территория, и город ее пока не выкупает. Поэтому зияет такой пустырь, за которым ухаживают неравнодушные местные жители.
Сейчас молодые архитекторы Ангелина Стукалина и Петер Элверум разработали проект мемориального сквера — с надеждой на то, что появление реального проекта как‑то сдвинет дело с мертвой точки.
Как‑то так получается, что тем первым строителям не везло ни в жизни, ни после нее. Голодали в детстве, были принудительно согнаны для выполнения трудовой повинности за тридевять земель от родного края, скончались здесь, в тяжелых трудах и тоже недоедая, а затем были погребены по законам военного времени, без погребальных почестей и надмогильных знаков. Практически незаметно несколько лет назад в СМИ прошла информация о том, что останки перезахоронены на Новом Колпинском кладбище.
Существует памятник «Первостроителям Санкт-Петербурга» Шемякина и Бухаева, но он — архитекторам. Мне кажется, что увековечить первых строителей — простых людей было бы очень правильно.
Читайте также:
Карельский ренессанс. Чем интересен район Северо-Западного Приладожья для археологов?
Все выше и выше. Петербургские археологи продолжат работу в скальном убежище Бога-Орун
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 108 (7930) от 19.06.2025 под заголовком «Реконструкция».
Комментарии