О вкусной и здоровой... музыке

В издательстве «Святослав» готовится к выходу книга Абрама ЮСФИНА «Музыка как стимулятор памяти и интеллекта». Абрам Григорьевич (композитор, музыковед, музыкальный этнограф, руководитель творческой ассоциации «Мелос») — своеобразный «диетолог»: считает, что в музыке, как в еде, есть «вредное» и «полезное» для организма. Причем «полезное» — это необязательно только Бах; так же как на MTV — не исключительно «фастфуд». С Абрамом Юсфиным встретилась наш корреспондент Анастасия ДОЛГОШЕВА.

О вкусной и здоровой... музыке  | ФОТО АВТОРА

ФОТО АВТОРА

— Почему музыка воздействует на организм? Потому что функциониро­вание любого организма — процесс ритмический. Попросту говоря, в нас все вибрирует. Человек, в сущности говоря, «оркестр»: все клетки, все органы создают определенные коле­бания. Например, мое сердце бьет­ся 60 ударов в минуту. Представьте себе, что я слушаю музыку с четким ритмом 68 ударов в минуту. Возни­кает то, что называется интерферен­ция, то есть взаимодействие двух ритмов. Ритм извне может как сти­мулировать пульс, так и замедлять его; и это может быть как вредно, так и полезно, в зависимости от организ­ма.

Высота звука и его артикуляция то­же влияют на нас. В Китае воздейст­вовали на те или иные органы про­изнесением определенных звуков. Например, звук «сюй» будто бы влияет на печень, звук «ху» — на се­лезенку...

—    У нас многие употребляют всяческие производные от «ху» — наверное, селе­зенку лечат.

— Да уж. Но использование от­дельных звуков касается, скорее, восточных культур. Европейцам трудно понять, например, китайскую музыку, потому что там за единицу музыкального смысла принимается звук, а культурам европейского типа «для осмысления» музыки нужна фраза из связанных между собой звуков.

—     И каков смысл в современных песнях —я имею в виду смысл не текста, а имен­но музыки...

— Я бы сказал осторожно: сильно небогато со смыслом. Говорят: в России великая народная музыкаль­ная культура была — и так оскудела. Посмотрите: в 1801 году было 80 ты­сяч церковных хоров! Мужики в буд­ни пахали, а по воскресеньям пели в церкви. А остальные слушали, под­певали. Было из чего расти музы­кальной культуре...

Но вообще-то причин того, что мы предпочитаем слушать ту, а не иную музыку, несколько. Первая причина — генетическая. Мы — это не толь­ко то, что мы есть, мы несем инфор­мацию, предпочтения от своих роди­телей.

Вторая причина — наша жизнь. В науке применяют слово «тезаурус», запас (в том числе запас звуковых впечатлений), и у каждого человека образуется что-то вроде «сита», ко­торое пропускает только то, что нра­вится, и если звучит нечто, несвязан­ное с нашим слушательским опытом (а громадную роль играет музыка, которую ребенок слышал в утробе матери), это через «сито» как бы не проходит. Хотя, если есть воля, же­лание, «сито» можно усовершенст­вовать, и ты будешь способен вос­принимать хоть Бетховена, хоть «Битлз», хоть Ваську Кривого.

Третья причина — интеллект. Есть люди (их много, скрывать не будем), для которых представление о музы­ке, кино, литературе и т. д. ограни­чивается каким-то жанром. Условно говоря, вся литература для них сво­дится к детективам. А поскольку под­линная музыка — это, как говорил мой учитель знаменитый Михаил Фабианович Гнесин, «область эмоционализированного мышления» (то есть соединение чувства и мысли), то, едва мелодия начинает требо­вать размышления и памяти, ее от­вергают. Потому что это «напрягает».

Еще одна составляющая — среда. Если в твоем окружении принято но­сить это, читать это, делать это, слу­шать это — то и ты, скорее всего, бу­дешь это выбирать, иначе выпадешь из среды.

— А почему мы будто избегаем тишины все время что-то включаем: радио, те­лик?

— Боюсь, наше бегство от тиши­ны имеет глубинную психологичес­кую природу. Человек все больше страшится остаться один. Ему нуж­на шумовая среда. В то же время ста­ло так много всяческих аудиоэффек­тов (фабричные шумы, уличные шу­мы, дорожные), что музыкой мы ста­раемся перебороть их. Иногда зву­ками мы защищаемся: целый день общались с кем-то и до такой степе­ни мозг накалился, что есть потреб­ность отключиться либо снять эф­фект предыдущих впечатлений... Ну и привычка нажимать на определен­ную кнопку радио или ТВ. Инерция...

...В конце XIX — начале XX веков это постоянное усиление звукового фона сказалось на музыке: в ней, на­против, возросла роль пауз. Возник­ло направление Silentium, музыка молчания.

Не так давно скончался компози­тор Джон Кейдж, полстолетия назад написавший произведение «4 мину­ты 33 секунды». Все это время — только тишина; на нотных листах нет нот, одни значки пауз. Смысл в том, что в течение этого времени каждый слушатель вносил в тишину свой ин­дивидуальный опыт, каждый был со­средоточен на этой тишине.

Или другой «эксперимент» — дав­нишний концерт в Амстердаме, ког­да публику из концертного зала вы­везли на автобусах за 50 километров от города, а в это время в отсутствие всех оркестр играл Пятую симфонию Бетховена.

—    Как не побили организаторов того кон­церта...

— Я на себе однажды нечто подоб­ное испытал. Меня пригласили чи­тать лекцию о современной музыке

— это было лет 20 назад в Союзе композиторов Армении. Вышел на сцену, сказал, что сейчас публика ус­лышит коллективное сочинение для композитора и публики. Сел на стульчик, включил магнитофон — и тишина. В зале у меня были знако­мые, которые, как мы условились, на­чали кричать: «Что за безобразие! Не морочьте нам голову!». Потом уже весь зал вопил благим матом. Про­шло 6 минут, я говорю: «А теперь по­слушаем произведение, которое мы сочинили». И включил запись этих возмущений. Все очень веселились.

—Множество людей слушают тишину по­стоянно — я говорю о глухих...

— Можно так устроить слушание музыки, что глухие будут восприни­мать ее. Меня однажды пригласили прочитать для глухих лекцию о музы­ке. Я был очень раздражен: как это — для глухих?.. Когда вошел в зал, картина была такая: представьте се­бе что-то вроде лежанок, на них — люди, которые прикасаются затыл­ками к бревнам, от этих лежаночных бревен идет еще одно, общее, брев­но, которое встроено в пианино. Та­кое звукопроводящее устройство.

Глухие музыку вос­принимают — только не звуки, а ритм и вибра­цию. А в этом много то­го, что дает представле­ние о музыкальном про­изведении.

— Вернемся от тишины к му­зыке. Это сейчас она повсю­ду, а когда-то «за музыкой» нужно было приходить в оп­ределенные места.

— Да, когда-то музы­кальный фон был стро­го локализован: в церк­ви, в концертном зале, дома и на светских раз­влечениях. Сейчас дей­ствительно музыка по­всеместно. И возникает страшное явление: че­ловеку довольно быст­ро становится мало привычного звукового воздействия, нужно бо­лее сильное. Это как ал­коголь: сначала 5 граду­сов, потом 11, потом 40. Отсюда культ громкос­ти и жесткого ритма. И то и другое выполняет одну функцию — это гипервозбудитель, сильное средство для воздействия на психи­ку. Заметили, как громко люди ста­ли разговаривать? Это одно из пос­ледствий.

—    Интересно, на какой громкости разго­варивали люди в XIX веке, как громко Пушкин говорил?

— Примерно могу себе предста­вить. В петровские времена после раскола церкви часть обитателей юга России сбежали в Турцию. И там об­разовалось три села — причем русс­кие не учили турецкий язык, просто выдвигали из своей среды толмача.

Они прожили на той земле до 1949 года, когда их позвали в Советский Союз. И вот они приехали, и я общал­ся с этими милейшими людьми. Они разговаривали на старом языке, ко­торый не менялся из-за замкнутости среды. И они говорили почти шепо­том! Их миновало это постепенное «угромчение» жизни.

—     Получается, что мы будем орать все громче и громче? Или новые технологии будут приглушать ненужные шумы.

— А может быть, с помощью новых технологий информация будет на­прямую транслироваться в мозг. Проводились опыты, и они показали, что люди, живущие рядом с радио- и телестанциями, могут воспринимать звучание и без приемника. Еще в 1920-е годы украинский ученый Кажинский, изучавший телепатию, го­ворил, что в мозге есть система, чем- то напоминающая радиоприемник. В конце концов, я могу себе предста­вить, что мы научимся управлять этим: самостоятельно «отключаться» от тех звуков, которые нам не надоб­ны, и слушать, что нужно.

— Ну, это фантастика...

— После того как обнаружилось, что каждая наша клетка — зароды­шевая, из которой можно сделать клон... я ничему не удивлюсь.

—   Абрам Григорьевич, вы написали кни­гу про музыку «полезную», стало быть, есть и «вредная»?

— Есть, но она вредна не потому, что специально такой сделана, а по­тому, что в ней использованы эле­менты, приносящие вред. Жесткие ритмы, большая громкость. А если музыка бездарна, то это вредно уже само по себе. Постоянно слушать песни, спущенные с конвейера, про­штампованные, — это как перено­сить операцию, которую делают ту­пым ножом.

—   И тем не менее что-то это бесконечное «ту-дум, ту-дум» дает, раз это слушают.

— Они... «эмоционапизируют». В Древнем Вавилоне придумали лоте­рею: если покупаешь металлический или кожаный квадратик, то что-то вы­игрываешь. Кому-то пришло в голо­ву, что можно сделать квадратики «с проигрышем», — вавилоняне снача­ла проявили больший интерес к ло­терее, но и это им надоело. Кто-то со­образил, что одним из проигрышей может быть тюрьма, — и опять на время интерес к игре повысился. На­конец, придумали лотерею, в кото­рой можно было выиграть деньги, можно было их проиграть или даже попасть в тюрьму. Проигрышем бы­ла даже собственная жизнь. И эта иг­ра оказалась наиболее привлека­тельной для публики. Большой риск вызывал бурю эмоций.

Музыка — это один из примеров того, что дает нам какой-то заряд, но в то же время является средством самоубийственным. Мы ведь не осознаем, что это воплощение той же лотереи — получение удовольст­вия, которое мы осознаем, и неоче­видного, но серьезного вреда орга­низму. А неудовольствие, которое испытывают от нашей музыки дру­гие, подобно тому, что чувствуют не­курящие в окружении курящих.

—   Все равно не понимаю, почему орга­низм сам не отвергает «вредную» музыку?

— Есть жаргонное слово «балдеть», я его использую как научный термин; оно удачно характеризует состояние, в которое вводят эти механические повторы — ритмические, мелодичес­кие и словесные, жесткая динамика, агрессивная манера исполнения. Все эти средства, близкие к шаманским песнопениям, в современной попсе действуют наркотически.

Нравится не музыка, а то, как она действует. Никто еще не говорил, что водка — чрезвычайно вкусная жидкость. Но пьют ведь.

ФОТО АВТОРА

Материал был опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости»
№ 10 (3557) от 21 января 2006 года.


#Абрам Юсфин #музыка #книга

Комментарии