Забытая дата. Как Александр II отменил крепостное право в России
Есть даты, знаменующие великие события. Смысл и значение совершенного в этот день для нашей истории важны чрезвычайно. И вдруг эти даты из нашего календаря куда‑то проваливаются.
Портрет императора Александра II кисти Егора Ботмана / Public Domain
В прошлой публикации (см. «СПб ведомости» от 7 февраля) мы вспомнили 9 января — Кровавое воскресенье. Сегодня вспомним о 19 февраля (3 марта по новому стилю) — дне, когда был подписан Манифест об освобождении крестьян. Где еще и когда вот так, разом, почти тридцать миллионов (!) рабов в один день оказались на свободе?..
Конфуция спросили, что бы он сделал, если бы стал Богом? Я назвал бы вещи своими именами, сказал мудрец. Историкам для этого не нужны чрезвычайные полномочия, но по разным причинам они предпочитают не называть вещи своими именами.
Что такое крепостное право? Ра-бо-вла‑де-ние!
Как назвать государственное устройство, где 60, 50, 30 процентов населения рабы? Если это не рабовладельческий строй, то какой? Но «крепостной», согласитесь, звучит как‑то мягче, благозвучней, опять же «право». Право землевладельцев владеть рабами. А кто же иначе будет пахать, сеять и все такое.
О XIX веке в России в общественном сознании на протяжении ста лет, а то и больше удерживается устойчивое представление, весьма благожелательное к рабовладельцам. Какие еще рабовладельцы?! Где вы их в XIX веке нашли?! Да наши, благородные, последние в Европе.
Они же еще и работорговцы. Объявления о продаже и цены на живой товар еще в XIX веке в газетах печатали. Потом информация о купле-продаже распространялась не столь явно. Поделикатней.
Александр I застеснялся «европейской общественности», заглядывавшей в русские газеты, и печатные объявления о работорговле высочайшим повелением запретил. Больше того. Хотел отменить и саму торговлю, и само рабовладение. Даже одобрил проект сподвижника своего графа А. А. Аракчеева о постепенной ликвидации крепостного права путем выкупа казной (!) помещичьих крестьян с их наделами. Что может быть желанней и лучше! На волю и с чистой совестью, и с землей!
При чем здесь чистая совесть? Так помещика не надо убивать, жечь его имение не надо. Под государевым крылом миром бы и разошлись. Мужички налево, господа на все четыре…
Но практически реализован этот проект не был. Почему? Да потому, что рабовладельцы наши скорее бы самого государя придушили самым благороднейшим образом или, как его папашу, — золотой табакеркой в висок, нежели отказались от своего законного счастья владеть рабами.
Вот тебе и самодержец! А еще абсолютный монарх называется!
Не случайно мадам Жермен де Сталь, ехидная писательница, заметила: «Правление в России есть самодержавие, ограниченное удавкой». Стало быть, власть все‑таки у тех, у кого в руках удавка. А она у рабовладельцев.
Государь Александр I это понимал, был осторожен, имел перед глазами убедительный пример последствий преувеличенного представления заносчивого папаши о своей безграничной власти.
Павел I по восшествии на престол сразу, чуть не первым указом сократил барщину до трех дней, выходной мужикам придумал… Да он же сумасшедший! И если придушить, то спокойно можно его безумные указы о трех днях барщины выкинуть и забыть.
Придушили. Выкинули. И забыли.
Вольная бывшим крепостным в Высочайшем Манифесте названа «пожертвованием, сделанным благородным дворянством».
Оглянемся на последние хотя бы 50 лет, предшествующие «пожертвованию».
Невольничий рынок. Африка?! Азия?! Америка?! Штат Миссисипи? Хижина дяди Тома? Зачем так далеко ходить? Милости просим: ежегодная Урюпинская ярмарка с XVIII и по начало XIX века, в двухстах верстах от Царицына. Здесь скупались юноши и девушки для перепродажи в Турцию, там давали хорошую цену. Отличный бизнес!
А на дворе XIX век, век пара и электричества! Белинского и Гоголя!
О ценах на «мертвые души» мы со смехом читали еще в школе, а по какой цене торговали живыми? Вот передо мной «прейскурант». Посмотрим вместе.
1810 год. Дворовый человек с женой. 127 рублей. Дороговато. 1824 год. Девка. 55 рублей. Безбожная цена! Как не стыдно!
В начале царствования Петра Великого девка стоила 10 рублей. А к концу царствования жить стало легче, жить стало веселей, и в 1719 году можно было купить девку всего за 3 рубля. Дщерь Петрова государыня Елизавет Петровна цены удерживала: девка — 3 рубля. Отлично! В 1775 году при светозарной государыне Екатерине девку можно было купить по прейскуранту опять за 10 целковых. То ли девки похорошели, то ли рубль подешевел.
Почему все о «девках»? Так они в прейскуранте занимают больше всего места, самый ходовой товар, надо думать. Да и по одному «товару» удобней видеть движение цен. Оставим «девок». Посмотрим и на другие предложения.
«Продаются муж и жена, обоим по 30 лет, хорошего поведения, а с ними коза дойная». О козе бы поподробней… «Продается деревня Сысоево с 334 душами».
«Души» это взрослые мужики, по цене от 70 до 120 рублей. Наше благородное христолюбивое сословие строго различало скот и людей. Скот считали головами, поголовье, людей — душами.
1837 год. 21 человек с детьми новорожденными, с имуществом, хоромным строением, хлебом. И за все про все: 1210 рублей. Божеская цена. Торг неуместен! 1838 год. Четыре человека. 412 рублей 50 копеек. Если мужики справные, не жалко и еще полтину накинуть.
«— Хороша у вас эта сучка!
— Эта? Да, это — добрая собака, ловит, — равнодушным голосом сказал Илагин про свою краснопегую Ерзу, за которую он год тому назад отдал соседу три семьи дворовых». Л. Толстой, «Война и мир», т. 2, часть четвертая, гл. VI. Классику можно верить. Уж цены‑то за хорошую собаку знал. А сцена перед войной 1812 года.
Последний прейскурант видел за 1851 год. Три года, как Белинский умер. Десять лет, как Лермонтова убили. Декабристы уже двадцать пять лет отсидели. И еще весь николаевский век свободы не видать. А людишками благородные наши дворяне торгуют и торгуют.
Чтобы представить себе жизнь при крепостном праве во плоти, надо прочитать хотя бы «Губернские очерки» достовернейшего Салтыкова-Щедрина. Это не сатира, не сказки про пескарей и коняг, это хроника из жизни отравленных неволей рабов и не желающих иной жизни рабовладельцев. Хроника! Художник, мастер слова, а здесь без иносказаний, без прикрас — факты! Обжигающий документ, созданный свидетелем обвинения.
Владеть рабами могли только дворяне. При Екатерине II богатые купцы стали просить для себя такого же права, им отказали. Дудки! Делиться крепостным правом просвещенные дворяне ни с кем не собирались, непросвещенные тем более. И все‑таки священной, то есть крещеной своей собственностью поступились!
Белинского начитались? В церковь сходили? Совесть проснулась? Как бы не так. Со страха.
В войне с Наполеоном русские мужики отстояли право господ владеть рабами. Никто их не призывал превратить войну Отечественную в гражданскую. Так что обошлось.
Хуже с Крымской войной. Призванные защищать престол-отечество мужики крепко надеялись, что за пролитую кровь дадут волю. А их обратно, как говорили, «в первобытное состояние». Да и телесные наказания никто не отменял. Начались бунты. Пошли погромы. Дальше — больше.
Государь Александр II понял: остановить это безобразие, т. е. нарастающее революционное движение, можно только на опережение: «Лучше решим вопрос сверху, чем они решат снизу».
Хорошо царю. Он богатый. А каково бедняге помещику, если у него всего‑то пара сотен душ, если из них, бездельников, недоимки плетями вышибать приходится?
Вот и пришлось государю лично ездить, уговаривать, предупреждать… Тверские рассказывали, как государь разговаривал об этом вполголоса. Но без их согласия, хоть клещами вытянутого, понимал: ни за что ручаться нельзя. Прибьют. Последними уперлись кто? Московские дворяне! Поехал лично, собрал, пристыдил: все вроде уже согласились, а вы, оплот престола и все такое… Уговорил. С трудом.
Освобождение крепостных, уж какое потом увидим, но акт величайший в истории нашего с вами отечества. Что рядом поставить? Нечего. На площади или в самом многолюдном и полном собрании под гром колоколов и хоровое пение надо бы такой документ подписать… Бочки пива на площадь! И желательно — салют.
А как он был подписан? Царь даже выставил из кабинета принесшего текст вельможу, рассчитывавшего быть единственным свидетелем великого события. Выставил! Никому не верил. Боялся всех. Один остался. Гусиным пером подписал. Оно теперь в музее хранится. Правильно, исторически мыслил Александр-Освободитель, чувствовал, лет двести назад такой документ должен был быть подписан, когда еще стальных перьев не было. 19 февраля, в день своего восшествия на престол, подписал, а объявили Манифест только 5 марта. Боязно было… Мужики‑то дикий народ, некультурный.
И что же он подписал?
Дарование бывшим крепостным, отныне свободным сельским обывателям, свободы было произведено под давлением рабовладельцев и с максимальной для них выгодой. За землю, которую крестьянам пришлось выкупать, они платили втридорога в течение сорока пяти лет, в десятки раз перекрыв стоимость полученной земли. Только революция 1905 года, бунт «бессмысленный и беспощадный», покончила с выкупными платежами и обратила крестьянство в гражданское сословие, каковым оно до этого «бунта» не было. Крестьяне дорого заплатили за землю, а помещики за алчность и эгоизм тоже заплатят, но немного позже.
19 февраля 1861 года в нашем отечестве была заложена мина замедленного действия и, как окажется, даже двойного действия.
Сначала рванет в 1905-м, а потом, на той же взрывчатке нерешенных проблем, рванет и в 1917 году.
А ведь как все было складно, хорошо, благородно: девка — 3 рубля, а повезет, так и с козой, и вдруг на тебе, революция…
Лучшие очерки собраны в книгах «Наследие. Избранное» том I и том II. Они продаются в книжных магазинах Петербурга, в редакции на ул. Марата, 25 и в нашем интернет-магазине.
Еще больше интересных очерков читайте на нашем канале в «Яндекс.Дзен».
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 31 (7114) от 21.02.2022 под заголовком «Кому не нужна наша история?».
Комментарии