«Я родился под счастливой звездой». Летчик-инструктор Владимир Булулуков - о работе на «Байконуре»
«Байконур» в переводе с казахского - «богатая долина». Наш собеседник, летчик-инструктор, генерал-майор в отставке Владимир БУЛУЛУКОВ, начинал на «Байконуре» старшим инженером-испытателем, затем, с 1976 года, был заместителем начальника космодрома. Его послужной список более чем внушительный: участвовал в подготовке и запуске 57 пилотируемых кораблей, восьми орбитальных станций и сотен искусственных спутников Земли. Руководил подготовкой и запуском по программе «Союз-Аполлон», испытаниями ракетно-космической техники. Был награжден государственной премией за осуществление полета орбитальной станции «Салют-4»... Иными словами, наш сегодняшний собеседник не только непосредственный свидетель развития космонавтики. Он сам в немалой степени творил ее. Канун Дня космонавтики - самое время, чтобы вспомнить, как все начиналось.
Он помнит, что было на «Байконуре», и «Байконур» помнит его. ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА
- Владимир Алексеевич, когда говорят «Байконур», имеют в виду - космический полигон. А что «Байконур» для вас?
- Прежде всего - двадцать пять лет жизни! С тех пор уже столько лет прошло, а как будто все было вчера... 1960 год, я заканчиваю Академию имени Можайского. Защитил дипломный проект по самолету вертикального взлета и посадки. На мандатной комиссии меня, как и всех остальных, спрашивают: «Ваши пожелания?». Отвечаю: «Летать». У меня ведь за плечами два военных авиационных училища летчиков-истребителей: Армавирское и Черниговское. И мечта с самого детства - быть летчиком...
«Вот что, товарищ майор, - говорят мне. - Приказ министра обороны: всех - и танкистов, и артиллеристов, и летчиков - отправлять в ракетные войска. Пункт назначения - Ташкент-90». «А что это такое?» - «На месте узнаете». Вот так и я оказался на «Байконуре» - можно сказать, добровольно-принудительно.
- Помните свои первые впечатления?
- А как же! Вышли мы из поезда на маленькой станции Тюра-Там, жена всплакнула: «Куда же мы попали!». За нами пришла машина, и мы поехали в жилой городок, расположенный в трех километрах от станции.
Выгрузили нас на площади. Жена с шестилетней дочкой сели на чемоданы, а я отправился в штаб. Честно сказать, не очень радостно нас встретили... Показываю документы, объясняю, что приехал не один. «Семья? - возмущается замначальника штаба. - Мы же предупреждали, чтобы вы приезжали один». «Куда же я без них? - говорю. - Вот, посмотрите, сидят на площади». Он подошел к окну, покачал головой: «Идите, куда хотите. У нас нет тут условий для семейных». Вызвал начальника тыла: «Куда я их дену?».
До вечера вопрос решили. Сначала нас поселили временно в спортзале, отгородив наше личное пространство ширмой. Потом дали комнату в деревянном бараке в строительном городке: в ней только кровати помещались. Втроем жили там целый год... Потом постепенно быт наладился. Там, на «Байконуре», у меня в конце этого же года родилась вторая дочка...
Для тех, кто не очень представляет, поясню: «Байконур» - в казахских степях. Там очень жаркое лето, жара до 45 градусов, очень сухой ветер. Я в Средней Азии вырос, к такому климату привычен, но все равно трудно. Чтобы ночью уснуть, смачивали простыню и набрасывали на себя. Потом нам привезли кондиционеры «Азербайджан»... А зима, наоборот, очень холодная, ветер ледяной. В марте начинается весна: цветут тюльпаны, а затем начинает палить солнце и все выгорает...
Рядом с жилым городком находился совхоз, который должен был снабжать нас фруктами и овощами. Но дело не пошло: казахи - степняки, скотоводы, к земледелию не очень склонны. Мы пытались сами устраивать огороды - тоже ничего не получилось: все погибло. Как и парк, который мы разбили, когда только начали осваивать «Байконур».
Мы ведь как сделали? Взяли обычные саженцы из центральной России. Деревья поначалу прижились, но мы не учли особенностей степной почвы. Дело в том, что от того, что мы поливали деревья и огороды, соляные пласты стали подниматься выше, и все посаженное нами погибло. Конечно, мы же не знали местных природных условий...
Забегая вперед, когда мы начали отправлять на орбиту представителей соцстран, они сразу воспылали к нам благодарностью. Болгария стала снабжать овощами, Чехословакия прислала даже оборудование для маленького пивзавода.
- Первое ваше назначение на «Байконуре» - инженер-испытатель...
- Да, в отделе стартового оборудования. Наверное, я родился под счастливой звездой: меня сразу же направили на площадку конструктора Сергея Королева, где полным ходом уже шла работа по подготовке запуска человека в космос. Впоследствии эту площадку назвали Гагаринским стартом. Как раз здесь передо мной оказалась легендарное стартовое устройство, которое проходило испытание на Ленинградском Металлическом заводе. Именно там «имитировали» первые пуски, используя вместо ракеты «болванку»...
Забегая вперед, хочу сказать: наш город сыграл особую роль в развитии космической отрасли. Большой вклад внесли объединение «Арсенал», ЦНИИ робототехники и технической кибернетики, Государственный институт прикладной химии. А выпускники Академии имени Можайского занимали высокие должности на полигоне «Байконур». И нынешний начальник академии генерал-лейтенант Максим Михайлович Пеньков тоже проходил там службу...
Отдел, в который меня определили, в основном был сформирован из выпускников высших гражданских учебных заведений и военных училищ, а тут прибыл я - «академик», да еще и летчик... В качестве проверки мне поставили задачу - смонтировать систему спасения пилота. Поначалу предполагалось, что в экстренной ситуации он будет покидать ракету «по-самолетному», то есть катапультироваться. Но вот задача: куда приземляться космонавту в этом случае? Вокруг широкий и глубокий котлован стартового сооружения, в котором бушует пламя от работающих двигателей.
И вот что мы придумали: растянули над котлованом металлическую сетку, а рядом построили заглубленный бункер для команды, которая должна была в чрезвычайной ситуации подобрать катапультировавшегося пилота. Кроме того, устанавливались и другие системы жизнеобеспечения. Слава богу, воспользоваться этой системой спасения ни одному космонавту не пришлось...
На территории полигона было несколько стартовых площадок, каждой из которых руководил один из трех главных конструкторов - Сергей Королев, Михаил Янгель и Владимир Челомей. Помню, как в один из приездов Королева на его площадку я докладывал ему о ходе работ по завершению строительства и монтажа. И невзначай улыбнулся. Сергей Павлович тут же отреагировал: «А вы, майор, что улыбаетесь?!». Я ответил: «Сергей Павлович, если нам еще и не улыбаться, в сумасшедшем доме можно оказаться...». Он задумался: «А ведь верно говоришь».
- Без чрезвычайных происшествий не обходилось?
- Увы. 24 октября 1960 года при подготовке к пуску ракеты Р-16 Михаила Янгеля произошла катастрофа. Погибли 74 военнослужащих и 18 гражданских лиц. «Возглавил» список погибших главный маршал артиллерии Митрофан Неделин, поэтому и катастрофа вошла в историю как «Неделинская»...
Как я узнал о том, что случилось? Рано утром, как обычно, мы идем на «мотовоз»: доставка на стартовые площадки осуществлялась поездами, для этого на полигоне проложили специальные железные дороги. И видим - с правого фланга несутся машина за машиной, гудят, чтобы их пропустили. Явно какая-то беда...
Как потом оказалось, несвоевременно сработали элементы электросхемы маршевого двигателя, управлявшего запуском. Начался пожар. Такой вывод сделала госкомиссия, проводившая расследование. Ну а на мой взгляд, главной причиной стало халатное отношение и неудовлетворительная организация работы конструкторов, проектировавших систему управления.
А ровно через три года, в 1963-м, произошла катастрофа на стартовой позиции ракеты Р-9 Сергея Королева. Накануне после проведения нескольких циклов «заправка-слив» шахту, как и положено, поставили на вентиляцию. Я провел инструктаж и запретил проводить какие-либо работы, пока анализ на загазованность не покажет норму... К сожалению, указания были нарушены, что и привело на следующий день к беде.
Мне докладывают: на шахте пожар - из-под защитной крыши, надвинутой на шахту, валит дым. Надо было сдвинуть крышу, которая весит сотню тонн, но из-под нее ведь опущены на тросах площадки обслуживания. А на них, возможно, находятся люди.
Счет шел на минуты. Расставил людей вокруг крыши, поручил им прислушиваться, если при подъеме площадки раздастся крик. К счастью, на площадках никого не оказалось - работы проводились внизу. Но без жертв в ходе этой аварии, увы, все-таки не обошлось: погибли восемь военнослужащих...
С тех пор 24 октября на космодроме стал считаться «черным», и в этот день никогда никаких запусков не производят. А мы отмечаем 24 октября как день памяти - вспоминаем тех, кто погиб на «Байконуре».
- Два ЧП в одну и ту же дату, с разницей в три года... Мистика?
- Едва ли. Стечение обстоятельств... На космодроме вообще происходило немало неприятностей. Например, при строительстве площадки ракеты-носителя Н-1, которую Сергей Королев готовил для полета астронавтов на Луну. Однажды утром на работу шли строители, и в них на полном ходу врезался бетоновоз - а там бетон возили день и ночь. Были жертвы... Строители - солдаты-срочники. Гражданских строителей там не было, только военные.
Естественно, никакой огласки эти события не имели. «Байконур» был строго засекречен. Ведь его основной задачей было создание баллистических боевых ракет. Надо было показать миру, что мы достанем Америку. И «великолепная семерка» - так называли межконтинентальную ракету Р-7 - в первую очередь готовилась как боевая ракета. Запуск человека в космос был, если можно так сказать, производным от боевой задачи...
Как охраняли «Байконур»? Жилой городок (кстати, сначала он назывался Ленинск) был обнесен забором с колючей проволокой. По ночам - патрулирование всех стратегических объектов. А после того как 1 мая 1960 года над нами все-таки пролетел американский самолет-разведчик, который потом сбили под Свердловском, на всех господствующих высотах ПВО разместила свои установки...
На космодроме не то что фотографировать запрещалось - в переписке нельзя было это место называть. Родным даже нельзя было сообщать, где работаешь.
- Но они все равно догадывались?
- Конечно. Впрочем, когда начались наши полеты в космос, то существование «Байконура» скрыть было уже невозможно. Тем более что полет Гагарина требовалось зафиксировать в международных правах достижений...
С Юрием Гагариным я был хорошо знаком. Больше того скажу - мы дружили. Разумеется, не с первой встречи, когда мы были каждый на своем, как мы, военные, выражаемся, служебном положении. Но дальше, когда он приезжал на полигон в качестве уже руководителя по подготовке космонавтов к полету, было иначе... Каким он мне запомнился? Простой, здоровый, как все летчики. Слава его не испортила. Сколько раз бывал с ним в компании... О чем говорили? У нас такая поговорка была: «На работе - о женщинах, а за столом о деле».
Последний раз мы с Юрием Алексеевичем виделись осенью 1967 года. Тогда мы отрабатывали первую в мире стыковку космического аппарата «Союз» в беспилотном варианте. После ее завершения ко мне обратился начальник группы испытательной части Владимир Беляев. Он любитель охоты, говорит: «Недавно завалил сайгака, жена уехала, давайте пойдем ко мне домой».
Посидели мы хорошо, никто не подозревал, что эта встреча последняя. Да и у самого Гагарина дурных предчувствий не было. Как всегда, был веселый, жизнерадостный, оптимистичный... А у меня на память остался график подготовки и пуска беспилотных космических аппаратов «Космос-186» и «Космос-188» с автографом Юрия Алексеевича. Дата - 30 октября 1967 года...
Вообще порой службу трудно было отделить от дружбы. Помню такой эпизод: Николай Рукавишников выполнял третий полет с гражданином Болгарии Георгием Ивановым. Но, завершая программу, они не смогли состыковаться с другим космическим аппаратом... Естественно, после полета оба пребывали в расстроенных чувствах... Мне пришлось их успокаивать, в том числе и «банным» приемом, после чего я пригласил Николая к себе домой... Да и много подобных примеров живого участия можно еще привести.
В начале 1970-х годов начались попытки международного сотрудничества в освоении космоса. Шла подготовка к экспериментальному полету: с американской стороны - «Аполлон», с нашей - «Союз».
- В историю он вошел как «рукопожатие в космосе»...
- Я вам вот что скажу: если бы наши государства работали так дружно и слаженно, мы не только Луну вместе освоили, а полетели бы на Марс. А так - мы тратили гигантские ресурсы только на то, чтобы создавать сверхмощное оружие сдерживания друг друга.
А тогда к нам на «Байконур» впервые приехали американцы - аэронавт Томас Стаффорд с целой командой, включавшей в том числе и репортеров. Под американцев был написан даже специальный дипломатический протокол... Вечером мне - звонок Шаталова: «Американцы никак не ложатся спать. Требуют еще спиртного». Отвечаю: «Тогда пусть платят долларами, в протоколе все расписано». Утром приходит на стартовую площадку вся братия вместе с репортерами, многие из которых еле держатся на ногах...
Когда мы готовились к старту «Союза», который должен был состыковаться на орбите с американцами, нам приказали: всем переодеться в гражданскую одежду, как будто бы мы относимся к Академии наук. Чтобы в присутствии американцев не было ни одного военного. Я даже по бумагам стал числиться начальником отдела испытания академии.
- Тоже секретность?
- Еще бы! Даже обращались друг к другу по имени-отчеству, а не по воинским званиям. Дело в том, что на «Байконур» допустили американского дипломата Джорджа Стесселя.
И вот - готовимся к запуску космического аппарата. Подъезжает главный маршал артиллерии Владимир Толубко - он командовал ракетными войсками. Мы все в штатском, Толубко тоже, на голове у него - соломенная шляпа. Вдруг на большой скорости подлетает автомобиль, оттуда выскакивает его адъютант: «Вас срочно вызывает на связь министр обороны Гречко». А это на пункт связи в полутора километрах от стартовой площадки.
Проходит еще некоторое время, уже почти все готово к пуску, к нам мчится машина, Толубко выходит оттуда... в маршальской форме. Мы недоумеваем: «Владимир Федорович, что произошло?». Он отвечает: «Докладываю Гречко, что все нормально, скоро будет старт. Приказ выполнен, все в гражданской форме, в том числе и я». На том конце трубки - молчание. Потом: «Что-что? В какой еще гражданской форме?!». «Так было же принято решение», - оправдывается Толубко. «Какое еще решение?! - грохочет Гречко. - Ты что, дурак, что ли?! Немедленно надеть форму и явиться на старт как положено»...
- Что касается визита иностранцев на «Байконур»: они были достаточно редкими, а потому, наверное, и особенно запомнились?
- А некоторые имели и далеко идущие политические последствия. В начале 1970-х годов на Гагаринском старте побывал президент Франции Шарль де Голль. Высокий, худощавый, мы его между собой гусем прозвали.
После моего доклада сопровождавшему его маршалу Николаю Крылову, командующему ракетными войсками, он спросил, глядя на стоявшую на старте ракету: «Господин маршал, а если вот этой ракетой по Парижу - что будет?». Николай Иванович, немного смущаясь, четко ответил: «Не только от Парижа, но от всей Франции ничего не останется». Де Голль ничего не сказал, лицо его осталось непроницаемым. Он только поднял голову, внимательно и как-то очень задумчиво посмотрел на ракету...
Лично я не исключаю, что увиденное произвело на де Голля определенный эффект. Вернувшись домой, он не только отказался размещать на территории Франции штаб НАТО, что прежде планировалось (с тех пор штаб-квартира альянса размещается в Брюсселе), но и вообще отказался вступать в НАТО.
- Владимир Алексеевич, не могу не спросить: над мемуарами трудитесь?
- Нет у меня пока на это времени. Кто-то думает, наверное, что, раз мне уже девяносто лет, я сижу дома и отдыхаю. Ничего подобного. Вот чем я сейчас занимаюсь: еще в 2007 году я запатентовал роторно-поршневой двигатель внутреннего сгорания, но никак не могу продвинуть его промышленное производство. Для этого нужны большие деньги, а с предприятиями теперь очень трудно договариваться. Может быть, публикация в вашей газете поможет?
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 059 (6657) от 09.04.2020 под заголовком «Долина, богатая на секреты и смелых людей».
Комментарии