Взять Берлин в феврале? Воспоминания маршала Победы Георгия Жукова
Апрель 1945 года. Перед наступлением на Берлин. Автор снимка - Анатолий Морозов. ФОТО из архива редакции
Всем известно, что победу на войне творят прежде всего бойцы. Но для ее достижения нужно единство воли и действий сотен тысяч и даже миллионов людей, подчиненных единому командованию. Поэтому история учит, что ни одна армия не может одержать победу без опытных военачальников. И Великая Отечественная война ярко показала, что исход сражений определялся не только соотношением сил сторон, реальностью замыслов и планов, но и теми, кто руководил армиями, фронтами, соединениями.
Война стала не только ожесточенной битвой людей и техники, но и непрерывным стратегическим противоборством военной мысли, искусства планирования и управления вооруженными силами. Учиться порой приходилось на ходу, анализируя горький опыт поражений и неудач, подмечая и иногда заимствуя те приемы, которые удавались противнику.
Годы Великой Отечественной сформировали блестящую плеяду советских полководцев и военачальников. Почетное место в ней занимали кавалеры ордена Победы. Георгий Жуков, Александр Василевский, Константин Рокоссовский, Иван Конев, Родион Малиновский, Леонид Говоров, и этот список далеко не полный...
Одним из наиболее ярких и талантливых полководцев, стремительно взлетевших на вершину военной карьеры, был генерал армии Иван Черняховский. Самый молодой из командующих войсками фронтов, он был дважды удостоен звания Героя Советского Союза. Но погиб в самом конце войны, не увидев и не узнав счастья Победы.
После войны многие полководцы все пережитое описали в своих мемуарах, которые были опубликованы главным образом в 1960-х и 1970-х годах, а впоследствии не раз переиздавались. В постсоветские время к подобным книгам относились с некоторым пренебрежением: мол, многие мемуары - явно продукт коллективного творчества, да и авторам зачастую приходилось укладываться в рамки цензуры, не рассказывать «лишнего»...
Тем не менее, если читать эти мемуары очень вдумчиво, можно найти немало любопытных деталей.
Так что и сегодня воспоминания полководцев служат важным историческим источником. При этом мы ничуть не умаляем воспоминаний рядовых и офицеров, которые видели войну из окопа несколько иными глазами, уважая и ценя прежде всего тех полководцев, которые старались беречь солдат, понимали их ратный труд.
Именно поэтому «общим любимцем» Красной армии считался Константин Рокоссовский. Он был идеальным полководцем с точки зрения воинской культуры, человеком обостренного чувства совести и справедливости: по воспоминаниям подчиненных, перед ним боязно было провиниться не потому, что он накажет, а просто потому, что было стыдно вызвать его неудовольствие. Недаром однажды на передовой солдаты вручили Рокоссовскому любовно сделанный портсигар с надписью: «Нашему Суворову»...
Не боялся возразить самому Сталину, когда считал это нужным для сохранения жизни воинов, Александр Василевский. За постоянную заботу, простоту в обращении и природную скромность любили Кирилла Мерецкова. А сослуживцы Федора Толбухина вспоминали, что тот никогда не кричал на подчиненных, был скромен и умел навести порядок во вверенных ему частях так, что никто не оставался без снабжения и помощи...
На наших страницах вплоть до Дня Победы мы опубликуем отрывки мемуаров военачальников, посвященные последним месяцам войны. Будем отбирать наиболее яркие, самые выразительные моменты. И начнем с воспоминаний Георгия Жукова - маршала Победы.
Мемуары кавалера двух орденов Победы четырежды Героя Советского Союза маршала Георгия Константиновича ЖУКОВА впервые вышли в 1969 году и с тех пор выдержали больше десятка изданий. «Не один год работал я над книгой «Воспоминания и размышления». Хотелось отобрать из обширного жизненного материала, из множества событий и встреч наиболее существенное и важное, такое, что по достоинству могло бы раскрыть величие дел и свершений народа нашего», - отмечал Георгий Константинович в предисловии.
Его мемуары интересны прежде всего тем, что позволяют составить хотя бы некоторое представление о том, как принимались решения
в Ставке Верховного главнокомандования, как сталкивались различные подходы к проведению военных операций, какие альтернативные варианты достижения целей предлагалась. Вот лишь небольшой фрагмент из них, касающийся различных подходов к наступлению на Берлин.
Во второй половине следующего дня (в октябре 1944 года. - Ред.) мы с К. К. Рокоссовским были в Ставке.
Кроме Верховного, там находились А. И. Антонов, В. М. Молотов, Л. П. Берия и Г. М. Маленков.
Поздоровавшись, И. В. Сталин сказал:
- Ну докладывайте!
Я развернул карту и начал докладывать. Вижу, И. В. Сталин нервничает: то к карте подойдет, то отойдет, то опять подойдет, пристально всматриваясь своим колючим взглядом то в меня, то в карту, то в К. К. Рокоссовского. Даже трубку отложил в сторону, что бывало всегда, когда он начинал терять хладнокровие и контроль над собой.
- Товарищ Жуков, - перебил меня В. М. Молотов, - вы предлагаете остановить наступление тогда, когда разбитый противник не в состоянии сдержать напор наших войск. Разумно ли ваше предложение?
- Противник уже успел создать оборону и подтянуть необходимые резервы, - возразил я. - Он сейчас успешно отбивает атаки наших войск. А мы несем ничем не оправданные потери.
- Жуков считает, что все мы здесь витаем в облаках и не знаем, что делается на фронтах, - иронически усмехнувшись, вставил Л. П. Берия.
- Вы поддерживаете мнение Жукова? - спросил И. В. Сталин, обращаясь к К. К. Рокоссовскому.
- Да, я считаю, надо дать войскам передышку и привести их после длительного напряжения в порядок.
- Думаю, что передышку противник не хуже вас использует, - сказал Верховный. - Ну а если поддержать 47-ю армию авиацией и усилить ее танками и артиллерией, сумеет ли она выйти на Вислу между Моддином и Варшавой?
- Трудно сказать, товарищ Сталин, - ответил К. К. Рокоссовский. - Противник также может усилить это направление.
- А вы как думаете? - обращаясь ко мне, спросил Верховный.
- Считаю, что это наступление нам не даст ничего, кроме жертв, - снова повторил я. - А с оперативной точки зрения нам не особенно нужен район северо-западнее Варшавы. Город надо брать обходом с юго-запада, одновременно нанося мощный рассекающий удар в общем направлении на Лодзь - Познань. Сил для этого сейчас у фронта нет, но их следует сосредоточить. Одновременно нужно основательно подготовить к совместным действиям и соседние фронты на берлинском направлении.
- Идите и еще раз подумайте, а мы здесь посоветуемся, - неожиданно прервал меня И. В. Сталин.
Мы с К. К. Рокоссовским вышли в библиотечную комнату и опять разложили карту.
Я спросил К. К. Рокоссовского, почему он не отверг предложение И. В. Сталина в более категорической форме. Ведь ему-то было ясно, что наступление 47-й армии ни при каких обстоятельствах не могло дать положительных результатов.
- А ты разве не заметил, как зло принимались твои соображения, - ответил К. К. Рокоссовский. - Ты что не чувствовал, как Берия подогревает Сталина? Это, брат, может плохо кончиться. Уж я-то знаю, на что способен Берия, побывал в его застенках.
Через 15 - 20 минут к нам в комнату вошли Л. П. Берия, В. М. Молотов и Г. М. Маленков.
- Ну как, что надумали? - спросил Г. М. Маленков.
- Мы ничего нового не придумали. Будем отстаивать свое мнение, - ответил я.
- Правильно, - сказал Г. М. Маленков. - Мы вас поддержим.
Но не успели мы как следует расположиться, как нас снова вызвали в кабинет Верховного.
Войдя в кабинет, мы остановились, чтобы выслушать решение Верховного.
- Мы тут посоветовались и решили согласиться на переход к обороне наших войск, - сказал Верховный. - Что касается дальнейших планов, мы их обсудим позже. Можете идти.
Все это было сказано далеко не дружелюбным тоном. И. В. Сталин почти не смотрел на нас, а я знал, что это нехороший признак.
С К. К. Рокоссовским мы расстались молча, каждый занятый своими мыслями. Я отправился в Наркомат обороны, а Константин Константинович - готовиться к отлету в войска фронта.
На другой день Верховный позвонил мне и сухо спросил:
- Как вы смотрите на то, чтобы руководство всеми фронтами в дальнейшем передать в руки Ставки?
Я понял, что он имеет в виду упразднить представителей Ставки для координирования фронтами, и чувствовал, что эта идея возникла не только в результате вчерашнего нашего спора.
Война подходила к концу, осталось провести несколько завершающих операций, и И. В. Сталин наверняка хотел, чтобы во главе этих операций стоял только он один.
- Да, количество фронтов уменьшилось, - ответил я. - Протяжение общего фронта также сократилось, руководство фронтами упростилось, и имеется полная возможность управлять фронтами непосредственно из Ставки.
- Вы это без обиды говорите?
- А на что же обижаться? Думаю, что мы с Василевским не останемся безработными, - пошутил я.
В тот же день вечером Верховный вызвал меня к себе и сказал:
- 1-й Белорусский фронт находится на берлинском направлении. Мы думаем поставить вас на это направление, а Рокоссовского назначим на другой фронт.
Я ответил, что готов командовать любым фронтом, но заметил, что
К. К. Рокоссовскому вряд ли будет приятно, если он будет освобожден с 1-го Белорусского фронта.
- Вы и впредь останетесь моим заместителем, - сказал И. В. Сталин. - Что касается обид - мы не красные девицы. Я сейчас поговорю с Рокоссовским.
И. В. Сталин в моем присутствии объявил о своем решении и спросил его, не возражает ли он перейти на 2-й Белорусский фронт.
К. К. Рокоссовский спросил, за что такая немилость. И попросил оставить его на 1-м Белорусском фронте.
- На главное берлинское направление мы решили поставить Жукова, - сказал И. В. Сталин, - а вам придется принять 2-й Белорусский фронт.
- Слушаюсь, товарищ Сталин, - ответил К. К. Рокоссовский.
Мне кажется, что после этого разговора между Константином Константиновичем и мною не стало тех теплых товарищеских отношений, которые были между нами долгие годы. Видимо, он считал, что я в какой-то степени сам напросился встать во главе войск 1-го Белорусского фронта. Если так, то это его глубокое заблуждение.
<...>
Анализируя обстановку, Генштаб правильно считал, что наибольшее сопротивление враг окажет нашим войскам на берлинском направлении. Подтверждением этому служили крайне малые результаты наступательных действий наших войск в октябре (3-го, 2-го и 1-го Белорусских фронтов) и их вынужденный переход к обороне в первых числах ноября 1944 года на западном стратегическом направлении.
При рассмотрении плана наступления фронтов на западном направлении возникал серьезный вопрос о Восточной Пруссии, где противник имел крупную группировку и сильно развитую оборону, опиравшуюся на долговременные инженерные сооружения, труднопроходимую местность и крепкие каменные постройки населенных пунктов и городов.
Пришлось с сожалением вспомнить то непонимание, которое допустил Верховный, не приняв предложение, сделанное еще летом, об усилении фронтов, действовавших на восточно-прусском направлении.
<...>
16 ноября я вступил в командование 1-м Белорусским фронтом, К. К. Рокоссовский в этот же день выехал на 2-й Белорусский фронт.
<...>
Поставленные задачи и сроки требовали большой и сложной работы в войсках, штабах, тыловых органах и командных инстанциях. Подготовка Висло-Одерской операции в значительной степени отличалась от подготовки предыдущих операций подобного масштаба, проводимых на нашей территории. Раньше мы получали хорошие разведывательные сведения от наших партизанских отрядов, действовавших в тылу врага. Здесь их у нас не было.
Теперь нужно было добывать данные о противнике главным образом с помощью агентурной и авиационной разведки и разведки наземных войск. На эту важную сторону дела было обращено особое внимание командования штабов всех степеней.
Наши тыловые железнодорожные и грунтовые пути теперь проходили по территории Польши, где, кроме настоящих друзей и лояльных к нам жителей, имелась и вражеская агентура. Новые условия требовали от нас особой бдительности, скрытности сосредоточений и перегруппировок войск.
<...>
Днем 25 января мне позвонил Верховный. Выслушав мой доклад, он спросил, что мы намерены делать дальше.
- Противник деморализован и не способен сейчас оказать серьезное сопротивление, - ответил я. - Мы решили продолжать наступление с целью выхода войск фронта на Одер. Основное направление наступления - на Кюстрин (Костшин), где попытаемся захватить плацдарм. Правое крыло фронта развертывается в северном и северо-западном направлениях против восточно-померанской группировки, которая не представляет пока серьезной непосредственной опасности.
- С выходом на Одер вы оторветесь от фланга 2-го Белорусского фронта больше чем на 150 километров, - сказал И. В. Сталин. - Этого сейчас делать нельзя. Надо подождать, пока 2-й Белорусский фронт закончит операцию в Восточной Пруссии и перегруппирует свои силы за Вислу.
- Сколько времени это займет?
- Примерно дней десять. Учтите, - добавил И. В. Сталин, - 1-й Украинский фронт сейчас не сможет продвигаться дальше и обеспечивать вас слева, так как будет занят некоторое время ликвидацией противника в районе Оппельн-Катовице.
- Я прошу не останавливать наступления войск фронта, так как потом нам будет труднее преодолеть мезерицкий укрепленный рубеж. Для обеспечения нашего правого фланга достаточно усилить фронт еще одной армией.
Верховный обещал подумать, но ответа в тот день мы не получили.
<...>
По нашим расчетам, до выхода войск фронта на Одер враг не мог организовать контрудар из Померании, а в случае серьезной опасности мы могли еще успеть перегруппировать часть войск с Одера для разгрома померанской группировки. Так оно потом и получилось.
После дополнительных переговоров Верховный согласился с предложением командования фронта. Он обязал нас хорошо подумать о своем правом фланге, но в выделении дополнительных сил отказал. Беспокойство Ставки о прикрытии нашего правого фланга было вполне обоснованным. Как показал последующий ход событий, угроза ударов со стороны Восточной Померании непрерывно возрастала.
<...>
Здесь уместно, на мой взгляд, более подробно остановиться на одном вопросе, который ставят авторы некоторых мемуаров, в частности маршал Советского Союза В. И. Чуйков: почему командование 1-го Белорусского фронта после выхода в первых числах февраля на Одер не добилось от Ставки решения без остановки продолжать наступление на Берлин.
В своих воспоминаниях В. И. Чуйков утверждает, что «Берлином можно было овладеть уже в феврале. А это, естественно, приблизило бы и окончание войны».
Многие военные специалисты выступили в печати против такой точки зрения В. И. Чуйкова, но В. И. Чуйков считает, что «возражения идут не от активных участников Висло-Одерской операции, а либо от тех, кто был причастен к разработке приказов И. В. Сталина и фронта о прекращении наступления на Берлин и о проведении Восточно-Померанской операции, либо от авторов некоторых исторических трудов».
Должен сказать, что в наступательной операции на Берлин не все обстояло так просто, как мыслит
В. И. Чуйков.
<...>
Как уже говорилось выше, в первых числах февраля стала назревать серьезная опасность контрудара со стороны Восточной Померании во фланг и тыл выдвигавшейся к Одеру главной группировки фронта. Вот что показал на допросе по этому поводу немецкий фельдмаршал Кейтель:
- В феврале-марте 1945 года предполагалось провести контрнаступление против войск, наступавших на Берлин, использовав для этого померанский плацдарм. Планировалось, что, прикрывшись в районе Грудзёндз, войска группы армий «Висла» прорвут русский фронт и выйдут через долины рек Варта и Нетце с тыла на Кюстрин.
<...> ...Опасность со стороны Восточной Померании была реальной. <...> Могло ли советское командование пойти на риск про-
должать наступление главными силами фронта на Берлин в условиях, когда с севера нависла крайне серьезная опасность?
В. И. Чуйков пишет: «...что касается риска, то на войне нередко приходится идти на него. Но в данном случае риск был вполне обоснован. В Висло-Одерскую операцию наши войска прошли уже свыше 500 км, и от Одера до Берлина оставалось всего 60 - 80 км».
Конечно, можно было бы пренебречь этой опасностью, пустить обе танковые армии и 3 - 4 общевойсковые армии напрямик на Берлин и подойти к нему. Но противник ударом с севера легко прорвал бы наше прикрытие, вышел к переправам на Одере и поставил бы войска фронта в районе Берлина в крайне тяжелое положение.
Опыт войны показывает, что рисковать следует, но нельзя зарываться. В этом отношении очень показателен урок с наступлением Красной Армии на Варшаву в 1920 году, когда необеспеченное и неосмотрительное продвижение войск Красной Армии вперед привело вместо успеха к тяжелому поражению нашего Западного фронта.
<...>
Преувеличивать возможности своих войск, как и недооценивать силу и способность врага, одинаково опасно. Этому учит опыт войны, который нельзя игнорировать.
Не следует, наконец, забывать и о материальном обеспечении войск, которые за 20 дней наступления продвинулись более чем на 500 километров. Естественно, что при столь высоком темпе продвижения тылы отстали, и войска ощущали потребность в материальных средствах, особенно в горючем. Авиация также не могла перебазироваться, так как в это время все полевые аэродромы раскисли от дождей. <...> Таким образом, в феврале 1945 года ни 1-й Украинский, ни 1-й Белорусский фронты проводить Берлинскую операцию не могли.
<...>
Конец войны был близок, и в наших взаимоотношениях с союзниками остро встал ряд политических вопросов. И совсем не случайно.
Прежняя медлительность в действиях американо-английского командования сменилась крайней поспешностью. Правительства Англии и США торопили командование экспедиционных сил в Европе, требуя от него быстрейшего продвижения в центральные районы Германии, чтобы овладеть ими раньше, чем выйдут туда советские войска.
1 апреля 1945 года У. Черчилль писал Ф. Рузвельту: «Русские армии, несомненно, захватят всю Австрию и войдут в Вену. Если они захватят также Берлин, то не создастся ли у них слишком преувеличенное представление о том, будто они внесли подавляющий вклад в нашу общую победу, и не может ли это привести их к такому умонастроению, которое вызовет серьезные и весьма значительные трудности в будущем? Поэтому я считаю, что с политической точки зрения нам следует продвигаться в Германии как можно дальше на восток, и в том случае, если Берлин окажется в пределах нашей досягаемости, мы, несомненно, должны его взять».
Как впоследствии мне стало известно, командование английских войск, а также ряд американских генералов принимали все меры к захвату Берлина и территорий к северу и югу от него. Вопреки договоренности между главами правительств, американские войска захватили Тюрингию и 25 апреля передовыми частями вышли на Эльбу.
Лучшие очерки собраны в книгах «Наследие. Избранное» том I и том II. Они продаются в книжных магазинах Петербурга, в редакции на ул. Марата, 25 и в нашем интернет-магазине.
Еще больше интересных очерков читайте на нашем канале в «Яндекс.Дзен».
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 071 (6669) от 27.04.2020 под заголовком «Взять Берлин в феврале?».
Комментарии