Украденное детство: как воспитанницу петербургского приюта «выкупили» у крестьянина
…Из трактира на углу Невского и Литейного проспектов вышли и зашагали прочь неброско одетая женщина и очень похожая на нее девочка лет семи-восьми. Следом за ними заведение покинул задумчивый финский крестьянин в белой рубахе и низкой широкополой шляпе. Поглядев в спины уходящим, мужчина покачал головой, ощупал спрятанные за пазухой ассигнации и махнул извозчику. Спустя некоторое время он заявил о похищении ребенка…
ФОТО Marina Abrosimova on Unsplash
Подробности этой истории сохранились в документах Российского государственного исторического архива.
А начиналась она так. В 1858 году в воспитательный дом на набережной Мойки (благотворительное учреждение для призрения незаконнорожденных, а также сирот и детей бедняков) поступила малышка, которую, со слов принесшей ее повивальной бабки, записали в книги воспитанников под именем Марии Афанасьевой. Немного спустя в отделение грудного вскармливания, куда поместили девочку, устроилась кормилицей петербургская мещанка Евфимия Васильева. По «особым знакам» на нательном крестике она отыскала Машу и стала заботиться о ней, рассказывая другим кормящим женщинам, что это ее родная дочь.
Когда малютка подросла, ее, по заведенному порядку, отдали на воспитание в крестьянскую семью. Опекуном девочки стал крестьянин деревни Куйдузи Царскосельского уезда Адам Вяйзоне, жена которого служила кормилицей в воспитательном доме и хорошо знала Евфимию Васильеву. Семья предложила ей навещать Машу, чем мать ребенка с удовольствием воспользовалась. Иногда вместе с ней к воспитателям приезжал отец девочки — каретный мастер Петр Федоров.
Со временем Вяйзоне и сам стал привозить Машу в Петербург и оставлял ее у матери на неделю-другую. Так продолжалось несколько лет, пока Евфимия не попросила воспитателя отдать ей дочь навсегда. Тот не имел никакого права решать подобный вопрос, но согласился «уступить» ребенка за 25 рублей (для сравнения: годовая плата крестьянской семье за содержание питомца воспитательного дома возрастом от 5 до 8 лет составляла 18 рублей).
Адам Вяйзоне передал дочку Васильевой, получил деньги, но затем испугался ответственности за самоуправство: служащие деревенской экспедиции воспитательного дома регулярно проверяли, как живут питомцы, отданные на воспитание крестьянам. Тогда он решил сообщить правлению учреждения, что девочка была похищена матерью из трактира, когда он привез Машу на свидание с ней, а сам «вышел на двор освежиться».
Чтобы найти Васильеву, администрация воспитательного дома обратилась в мещанскую управу, но розыски велись крайне вяло: к моменту, когда жившую поденным трудом женщину обнаружили, прошло целых два года. За это время она успела определить дочь приходящей ученицей в Громовский приют Святого Сергия в Ковенском переулке, чтобы та получала образование.
Возвратить девочку Евфимия категорически отказалась, заявив, что взяла Машу «как родную свою дочь и с согласия воспитателя». Тогда воспитательный дом обратился к прокурору петербургского окружного суда, прося «оказать законное содействие к возврату похищенной питомицы и взысканию с Васильевой за похищение и держание ее у себя в течение двух лет без всякого вида».
Проведенное по делу следствие пришло к неутешительным для правления результатам. «При таких обстоятельствах, когда сам Вяйзоне смотрел на Евфимию Васильеву, как на мать своей питомицы, становится вероятнее, что девочка была не похищена, а уступлена добровольно, тем более что она имела уже от роду восемь лет и, конечно, добровольно последовала из трактира за Васильевой, которую признавала матерью», — гласило итоговое заключение.
Пока шло разбирательство, родители «похищенной» воспитанницы Евфимия Васильева и Петр Федоров вступили в брак, и девочка обрела полноценную семью. Зимой 1870 года Петербургская судебная палата дело прекратила.
Казалось, руководству воспитательного дома следовало бы удовлетвориться столь благополучным исходом. Однако возглавлявший учреждение почетный опекун Николай Шторх был крайне возмущен и настаивал на возврате питомицы.
«Если бы кто взял по ошибке чужую вещь, считая ее по сходству за свою, то хотя он и не может быть признан виновным в похищении, но взятую им чужую вещь, несомненно, должен возвратить по принадлежности», — рассуждал он. Шторх настоял, чтобы копии документов по делу были препровождены юрисконсульту ведомства учреждений императрицы Марии (к которому относился воспитательный дом).
Однако тот, изучив материалы, пришел к выводу, что, поскольку Судебная палата признала, что похищения как такового не было, ведение дела против Евфимии Васильевой невозможно ни в уголовном, ни в гражданском порядке. Оставался вариант с подачей иска о возмещении расходов на содержание ребенка, но юрист отклонил этот путь.
«Подобный гражданский иск едва ли согласен с достоинством воспитательного дома и едва ли согласуется с той гуманной и истинно христианской целью, которая положена в основание высокого назначения этого учреждения: открывать двери к раскаянию», — заключил он.
Шторх был крайне недоволен этим решением и направил в опекунский совет (орган управления делами воспитательного дома) особое представление, где подробно изложил собственное видение ситуации. Понимая и отчасти даже разделяя негодование Шторха, члены совета признали тщетность усилий возвратить девочку, поскольку «настояния о том начальства воспитательного дома оставлены были без последствий как со стороны судебной, так и полицейской власти». Так что в итоге Машу и ее семью оставили в покое.
Читайте также:
«Без уважения»: отставному дипломату не помогли даже жалобы самодержцу
Часовня у перекрёстка: история и загадки деревянного храма у площади Мужества
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 144 (7966) от 08.08.2025 под заголовком «Похищение, которого не было».
Комментарии