Природа языка: отражая смену эпох, он меняется вместе с миром вокруг
Возможно, такое сравнение покажется рискованным, но наш язык подобен губке: проходя сквозь череду времен, он вбирает в себя их особенности. Чем не только обогащается, но и сохраняет мельчайшие детали истории для последующих поколений. Речь прежде всего о словарном запасе, в котором появляются заимствования из других языков и разнообразных диалектов, неологизмы, связанные с политическими изменениями или являющиеся плодом фантазии писателей и поэтов… По мере того как меняется мир вокруг, как растет и ширится всеобщая коммуникация, этот процесс ускоряется. И вот уже кто‑то видит в нем опасность, считая, что русский язык «замусорен», что он теряет свою первозданную чистоту. Однако наш собеседник доктор филологических наук Валерий ЕФРЕМОВ, ведущий научный сотрудник Института лингвистических исследований РАН, утверждает: бороться с появлением новых слов — занятие в значительной степени бессмысленное, поскольку язык всегда отражает состояние общества в тот или иной конкретный исторический период.
20 сентября 1755 года рукопись книги автор торжественно преподнес будущему императору, а тогда годовалому младенцу Павлу Петровичу и его родителям — Петру Федоровичу, впоследствии Петру III, и его супруге Екатерине Алексеевне./РЕПРОДУКЦИЯ АВТОРА
— Валерий Анатольевич, есть ли какая‑то временная точка, с которой исследователи фиксируют начало заимствований в русском языке?
— Такой точки нет и быть не может, поскольку любой язык во все времена — это живая, открытая структура. Да и вообще на земле нет ни одного мирового языка (а русский, безусловно, относится к таковым по количеству не только носителей, но и стран, в которых он используется), в котором не было бы заимствованных слов.
Ведь если мы обратимся к самой далекой древности, то убедимся, что восточные славяне жили отнюдь не изолированно. Вокруг них было огромное количество других племен, и контакты — экономические, политические, культурные и другие — приводили к тому, что в наш язык вошло, например, огромное количество тюркизмов — слов, заимствованных из тюркских языков. Причем еще в дописьменную эпоху.
Их в русском языке очень легко определить: в слогах таких слов присутствует один и тот же гласный звук: «карандаш», «сундук», «батрак», «таракан», «алмаз» и многие другие. Это слова, которые принесли кочевники приволжских и прикаспийских степей. Например, слово «богатырь» — искаженное тюркское «багатур». Сначала оно означало «смелый военачальник», а потом — хороший, отважный боец.
А вот слово «книга», которое у нас используется с самого начала изобретения письменности, — это искаженное арабское слово «ктиба», но оно попало к нам не напрямую, а также через кочевников…
Если говорить о территории Приневья, входившей в состав Великого Новгорода, то здесь с давних пор обитали финно-угры (водь, ижора, карелы). Соответственно, из языков этих племен славяне также позаимствовали нужные им слова. К примеру, некоторые названия рыб (камбала, акула) и территорий (тундра) пришли в русский язык из финно-угорских.
Во второй половине IX века просветители Кирилл и Мефодий создали для славян письменность. Связано это было с распространением христианства. Старославянский письменный язык был создан в первую очередь для переводов священных текстов с греческого языка. Именно из него было заимствовано огромное количество слов, связанных с религией. «Ангел», «икона», «евангелие», «лавра», «монах»… Практически все имена собственные, которые мы считаем русскими (Александр, Алексей, Лариса, Ксения), на самом‑то деле греческие или пришли через греческий (Иван, Мария, Илья).
Надо сказать, что люди, которые создавали первые переводы (к сожалению, не дошедшие до нас в подлинниках, известны лишь более поздние списки), были очень хорошими лингвистами. Они использовали, например, так называемые словообразовательные кальки. Так, русское слово «благословение» создано путем передачи греческого слова eulogia, которое состоит из двух частей: eu («добро») и logos («слово»). А вот греческое theologos было заимствовано дважды: и напрямую — «теолог», и как калька — «богослов».
— Могу предположить, что очень важной вехой в языковых переменах стала эпоха Петра I, связанная с открытием всего нового — в искусстве, науке, технологиях…
— Разумеется. Хотя государь Петр Алексеевич не был противником русского, но приглашать‑то ему приходилось специалистов из‑за границы… Поэтому одних только иностранных слов, связанных с морским делом, например, в наш язык вошли десятки. Немецкие, голландские, английские — такие как «ватерлиния», «командир», «матрос», «флот», «мичман», «рейд». С торговлей были связаны понятия «контора», «штраф», «агент»… Можем ли мы сегодня без них обойтись?
В Петербургской академии наук, ставшей последним детищем царя-реформатора, трудились иностранцы, которые, разумеется, русского языка не знали. Как они читали лекции? Либо на немецком, который был языком науки XVIII века, либо на латыни, потому что тогда она была понятна образованным людям. Так, Коперник, будучи немцем, создавал свои научные труды на латыни, и Ньютон, сделавший так много открытий, тоже писал на латыни…
Однако именно в российской академической среде началась борьба за обустройство русского языка, особенно при осуществлении переводов иностранной научной литературы. И связана она в первую очередь с именем Михаила Васильевича Ломоносова. Напомню, его перу принадлежит первая в истории «Российская грамматика», вышедшая в 1755 году. Ломоносов же создал и теорию «трех языковых стилей»: высокого, посредственного и низкого, описав правила использования языка для каждого из них. Соответственно, для употребления в поэзии, литературе, официальном нормотворчестве — и для повседневного общения, во всех классах российского общества.
Именно благодаря Ломоносову мы употребляем русское слово «чертеж» вместо «абрис», «воздушный насос» — вместо «пневматической антлич», «рудник» — вместо «бергверка». Он искал способы описания научных знаний и новейших открытий исконно русскими или славянскими словами. Именно Ломоносова и его коллег следует благодарить за то, что в русском языке используются термины «земная ось», «преломление лучей», «магнитная стрелка», «негашеная известь» вместо их малопонятных русскому человеку иностранных аналогов.
Однако тот же Ломоносов продолжал пользоваться и словами, пришедшими в русский язык из греческого или латыни, — такими, как «система», «элемент», «структура», «метод». Потому что и в Средние века, и в Ренессанс, и в эпоху Просвещения наука продолжала говорить по‑латыни, и любой ученый, желавший, чтобы его поняли коллеги в других странах, должен был ею владеть.
Так что, нисколько не оспаривая заслуг Михаила Васильевича Ломоносова, все‑таки хочу заметить: когда мы слышим разговоры о том, что надо избавить русский язык от засоряющих его иностранных слов, надо очень четко представлять, до каких пределов мы собираемся его вычищать? Где грань понимания того, что вот это слово «наше», а вот это — нет?
Яркий пример: в 1759 году Александр Петрович Сумароков, величайший русский драматург эпохи классицизма, выступил с программной статьей «О истреблении чужих слов из русского языка». Она была опубликована в первом номере издаваемого им журнала «Трудолюбивая пчела», целиком посвященного литературе. Впоследствии этот текст был напечатан в полном собрании сочинений Сумарокова, изданном просветителем Николаем Новиковым в 1781 году.
И вот о чем в нем шла речь. «Восприятие чужих слов, а особливо без необходимости, есть не обогащение, но порча языка… Тако долговременно портился притяжением латинских слов Немецкий, испортился Польский… и как портится Немецкими и Французскими словами Русский», — писал Сумароков.
Он отмечал, что «честолюбие возвратит нас когда‑нибудь с сего пути несомненного заблуждения; но язык наш толико сею заражен язвою, что и теперь уже вычищать его трудно; а ежели сие мнимое обогащение еще несколько лет продлится, так совершенного очищения не можно будет больше надеяться…».
Одновременно Сумароков указывал, что многие греческие слова уже органично вошли в русский язык, например, слово «корона» означает то же самое, что и «венец». «И так восприятые греческие слова присвоены нашему языку достохвально, а немецкие и французские язык наш обезображивают».
— На чем он основывался, давая такую оценку?
— На собственных представлениях и на высказываниях своих единомышленников, печатавшихся в «Трудолюбивой пчеле», а среди них были и филолог Григорий Козицкий, впоследствии статс-секретарь Екатерины II, и литератор Иван Дмитревский…
Со многими высказываниями Сумарокова можно согласиться. Действительно, некоторые слова, на которые он ополчился как на лишние, ненужные, в русском языке не задержались. Например, в XVIII веке вместо «передней комнаты» говорили «антишамбер», а вместо «великолепно» — «манифик».
Однако время показало, что он был прав далеко не во всем. Он возмущался: например, зачем русскому языку слово «фрукты» — вместо «плоды»? Зачем нам слово «суп» (оно было заимствовано из французского в середине XVIII века), когда есть «похлебка»?
Но лично для меня похлебка — это что‑то, скорее, связанное с тюремным бытом. И слово «суп» ни один русский человек ныне не осознает как галлицизм (заимствование из французского), потому что мы с детского сада, если не с яслей, привыкаем к этому блюду. Кстати, слово «котлета» тоже из французского языка. И тогда что: если мы будем вычищать русский язык, нам нужно вернуться к «похлебке»?
Сумароков настаивал: зачем нам слово «том», если есть русский аналог «часть книги»? Но все‑таки это разные вещи. Мы спокойно говорим о полном собрании сочинений, допустим, в десяти томах. Если же в десяти частях книги — это что‑то странное. И что делать с романом «Война и мир» Льва Толстого, который состоит из четырех томов, а внутри них есть еще и части?..
Повторю: можно бесконечно негодовать по поводу пришествия иностранных слов, но это обычное и закономерное явление. Огромное количество французских и итальянских заимствований подарила пушкинская эпоха. Почти весь оперный словарь в русском, как и в европейских языках, итальянского происхождения, потому что именно из Италии пришло классическое искусство оперы. «Ария», «сопрано», «либретто», «каватина», сама «опера», наконец!
А иногда бывает так, что в язык органично входят слова, которые просто придуманы. Благодаря Пушкину мы имеем слово «вурдалак» как синоним вампира. Оно появилось благодаря стихотворению «Вурдалак», созданному в 1835 году в цикле «Песни западных славян». Название сказочного персонажа — это искаженно переданное славянское слово «волколак» или «вурколак», обозначающее оборотня…
Достоевский очень гордился тем, что ввел в русский язык несколько слов. В частности, «лимонничать» и «апельсинничать» — в значении «проявлять чрезвычайную деликатность чувств». Эти два слова он записал во время сибирской каторги, и они так его впечатлили, что потом он еще дважды возвращался к ним. Именно так они звучат в повести «Село Степанчиково и его обитатели». Но часто ли мы нынче используем эти слова?.. А вот «стушеваться» — в значении стать неясным, незаметно исчезнуть или смутиться — в языке осталось. Причем Достоевский говорил, что это слово он даже не сам придумал: оно существовало в бытность его учебы в Инженерном училище, среди его однокашников по мастерской чертежной графики.
— Давайте вернемся к «внешним воздействиям» на язык.
— Конец XIX — начало ХХ века проходили под знаком влияния немецкого языка (прежде всего — в философии), а также английского — в спорте и науке, например. На рубеже нынешних веков заимствования, по большей части, приходят из английского: «кешбэк», «тренд», «бренд», «гламур» и сотни других.
Никуда не деться от того, что английский язык остается сегодня средством международного общения. И мы не найдем нынче ни одного языка, в котором бы не было англицизмов. То же слово «аниме», которое пришло к нам из японского, на самом деле производно от английского animation. Иными словами, мы иногда заимствуем слова из той культуры, где они отнюдь не родные. Они в ней тоже были заимствованы…
Конечно, теоретически любое иностранное слово можно перевести на русский язык, но всегда ли в этом есть смысл и необходимость? К примеру, «сейл» — это все‑таки не абсолютный синоним понятия «распродажа». Или — в русском слове есть слово «сеть», но мы чаще используем «Интернет». Между этими терминами до сих пор существует своего рода конкуренция.
На мой взгляд, если что‑то в языке появляется и — самое главное! — приживается, значит, это зачем‑то нужно. Значит, этому есть какая‑то причина. К примеру, бессмысленно находить русский аналог для понятия «информационные технологии» (и то и другое слово — заимствования). Зачем?
Бывает, что одно и то же иностранное слово приходит в наш язык по нескольку раз, меняя оттенки значения и употребления. Так произошло со словом «деликатный». Оно плохо входило в русский язык, его противники возмущались: зачем говорить «деликатно», если есть «нежно»? Слово прижилось только в начале XIX века, но с очень ограниченной сочетаемостью: деликатным мог быть только человек и его поведение, то есть то, что было связано с человеческими отношениями.
В конце ХХ века произошло повторное заимствование, уже из английского языка. Появилось словосочетание «деликатная стирка», и оно было воспринято образованными людьми в штыки, поскольку существует прямой аналог — «щадящая стирка». Но теперь и здесь страсти как‑то поутихли…
Вообще ученые разделяют все заимствования на две категории: мотивированные и немотивированные. Нас обычно раздражают последние.
Хорошо помню: когда появились принтеры, то на полном серьезе звучало мнение: зачем нам иностранное слово, давайте будем называть это устройство «печатником»… Но печатник — это вообще‑то человек, сотрудник типографии. И печатающему устройству не стали придумывать русский аналог, потому что заимствование «принтер» оказалось мотивированным. Как и слово «ксерокс», образованное не от самого процесса, обозначающего копирование, а от названия фирмы, ставшей лидером в производстве соответствующих аппаратов.
Язык сам отвергает то, что ему насильно навязывают. Так, уже на наших глазах в русский язык в начале 1990‑х годов, в эпоху массовой приватизации, стремительно пришло слово «ваучер»: оно было связано с конкретными действиями государства. Спустя довольно короткое время слово так же стремительно исчезло из повседневного обихода, оставшись только в той отрасли, где существовало и прежде, — в туристической.
Литературный образ, придуманный газетчиками, «воевал» вместе с настоящими ополченцамиА бывают слова, которые входят в язык под воздействием моды. В конце 1980‑х мы узнали слово «хит» в значении «узнаваемая, популярная мелодия, песня», и оно продолжает жить и сегодня. Хотя незадолго до этого в ходу и с тем же значением было слово «шлягер», пришедшее из немецкого языка.
— Сейчас модным словечком стало «фейк».
— Да, в значении «преднамеренная ложь», «дезинформация». Кстати, действующий закон «О государственном языке Российской Федерации» запрещает использовать в публичной сфере иноязычные слова, имеющие русские аналоги. Но пока, похоже, мода побеждает…
Хотелось бы продолжить о законах. Защитой родного языка озабочены многие страны. И российский закон — отнюдь не первый подобный.
Еще век назад основателю современного турецкого государства Ататюрку пришлось очищать турецкий язык от «арабизмов», которые насытили его в тот период, когда Стамбул был столицей Османской империи (она контролировала весь Ближний Восток и часть Северной Африки). Реформа, начатая Ататюрком в конце 1920‑х, опиралась на изучение словарей тюркских языков и более полутора сотен старинных текстов — ради поиска исконно турецких слов. При необходимости происходило создание новых слов из существующих корней и суффиксов. Благодаря всему этому запас турецкой лексики пополнился на 90 тысяч слов.
Очень серьезно боролись за чистоту языка в Канаде. В 1970 – 1980‑е годы управление по французскому языку одной из главных своих задач посчитало борьбу с англицизмами, которые, по общему мнению, разрушали единство французского языка Канады.
Своего рода «эталоном» в лингвистическом законодательстве принято считать Францию. Там еще в 1994 году был принят «закон Тубона», по имени предложившего его министра. Согласно этому документу, в рекламных вывесках, официальных документах, государственных органах и государственных СМИ запрещается использовать слова, не входящие в словарь французского языка, ежегодно утверждаемый Французской академией. Кроме того, в стране действует специальная комиссия по обогащению французского языка, которая борется с англицизмами. Совместно с Французской академией она отвечает за утверждение новых слов, предложенных группами экспертов.
Что же касается нашего родного русского языка, то я отнюдь не считаю, что ему сегодня угрожает нечто серьезное. Мне кажется, что сейчас ситуация гораздо более благополучная, чем в конце 1990‑х годов. Тогда было ощущение, что вокруг тебя говорили на «птичьем языке» и компьютерщики, и бизнесмены…
Меняемся мы, обстановка вокруг нас — меняется и язык. Это нормально. Язык — система саморегулирующаяся. В каком‑то смысле как живая природа. Да, какие‑то слова и выражения нам могут казаться лишними, загрязняющими нашу речь, но, поверьте, язык сам решит, нужны они ему или нет. И сам отсеет лишнее.
ПРЯМАЯ РЕЧЬ
«Повелитель многих языков, язык российский, не токмо обширностию мест, где он господствует, но купно и собственным своим пространством и довольствием велик перед всеми в Европе… Сильное красноречие Цицероново, великолепная Виргилиева важность, Овидиево приятное витийство не теряют своего достоинства на российском языке. Тончайшие философские воображения и рассуждения, многоразличные естественные свойства и перемены, бывающие в сем видимом строении мира и в человеческих обращениях, имеют у нас пристойные и вещь выражающие речи…»
Михаил ЛОМОНОСОВ. «Российская грамматика», 1755 г.
«Как материал словесности, язык славяно-русский имеет неоспоримое превосходство пред всеми европейскими: судьба его была чрезвычайно счастлива. В XI веке древний греческий язык вдруг открыл ему свой лексикон, сокровищницу гармонии, даровал ему законы обдуманной своей грамматики, свои прекрасные обороты, величественное течение речи; словом, усыновил его, избавя таким образом от медленных усовершенствований времени…»
Александр ПУШКИН. «О предисловии г-на Лемонте к переводу басен И. А. Крылова», 1825 г.
«Язык русский упрям: без постоянного труда не переупрямить его… Язык — инструмент; едва ли не труднее он самой скрипки. Можно бы еще заметить, что посредственность как на одном, так и на другом инструменте нетерпима…»
Петр ВЯЗЕМСКИЙ. Из письма Анне Готовцевой, 1830 г.
«Если бы я был царь, я бы издал закон, что писатель, который употребит слово, значения кот [орого] он не может объяснить, лишается права писать и получает 100 ударов розог».
Лев ТОЛСТОЙ. Из письма Николаю Страхову, 1878 г.
«Как красив русский язык! Все преимущества немецкого без его ужасной грубости».
Фридрих ЭНГЕЛЬС. Из письма Вере Засулич, 1884 г.
«Русский язык мы портим. Иностранные слова употребляем без надобности. Употребляем их неправильно. К чему говорить «дефекты», когда можно сказать недочеты или недостатки или пробелы?.. Сознаюсь, что если меня употребление иностранных слов без надобности озлобляет (ибо это затрудняет наше влияние на массу), то некоторые ошибки пишущих в газетах совсем уже могут вывести из себя…»
Владимир ЛЕНИН. «Об очистке русского языка (Размышления на досуге, т. е. при слушании речей на собраниях)», 1919 – 1920 гг.
…Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова,
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.
Свободным и чистым тебя пронесем,
И внукам дадим, и от плена спасем
Навеки.
Анна АХМАТОВА. «Мужество», 1942 г.
«Иностранными же, непонятными для других названиями очень любят пользоваться убогие от природы, либо ленивые, либо в чем‑то ущемленные труженики. Таким способом они как бы отделяются от других и самоутверждаются».
Василий БЕЛОВ. «Лад. Очерки о народной эстетике», 1982 г.
«На чужом языке мы теряем восемьдесят процентов своей личности. Мы утрачиваем способность шутить, иронизировать. Одно это приводит меня в ужас».
Сергей ДОВЛАТОВ. «Заповедник», 1983 г.
Читайте также:
Московская автоколонна на Дороге жизни. Найдены документы о помощи Ленинграду в 1942 году
Промфинплан в балетном исполнении: экспериментальную постановку подвергли критике
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 229 (7805) от 03.12.2024 под заголовком «Природа языка».
Комментарии