По сирени — огонь!
Мои фронтовые реликвии: награды, книга, карта и письма однополчан. Все это я завещал своему внуку — Дмитрию Трофимову с наказом передать потом своим детям, а те — своим. Я знаю, они это обязательно сделают. И тогда мои однополчане по 330-му стрелковому и 504-му минометному полкам 4-й дивизии народного ополчения да и я вместе с ними останемся в памяти потомков.
Сначала о книге. Это толстая тетрадь в двести листов с ледериновым переплетом. На каждой ее странице — имена, адреса и телефоны бойцов, вместе с которыми мне довелось сражаться за Ленинград. Четко, а то и впопыхах написанные строки пожеланий сначала в военное, а потом и в мирное время, когда нас, оставшихся в живых, судьба сводила на встречах.
Эта книга, второй которой на свете быть не может, всегда со мной.
Помню, какое впечатление она произвела на моих боевых товарищей из 504-го минометного полка, когда мы встретились на 40-летие Победы во Мге. Здесь на стене железнодорожного вокзала есть мемориальная доска, на которой перечислены части, освобождавшие эту территорию от захватчиков. И среди них наш минометный полк. На встречу приехали не только ленинградцы, а однополчане из Днепропетровска, Таганрога, Улан-Удэ, Москвы, Житомира, Херсона... Они листали страницы книги и поминутно восклицали: «Ты помнишь?! А ты помнишь?!.».
В 1943 году нам досталось болото в комарином царстве. Несколько месяцев, окопавшись в нем, мы бились за господствующую над болотом Синявинскую высоту, прозванную солдатами «Проклятой», или «Чертовой».
И вот мы снова здесь, но уже в мирное время, и я достаю другую свою реликвию — карту, испещренную пометками. На ней тридцать шесть ориентиров — условных обозначений наших войск и южнее Мги — частей противника. Наши: барсук, свинья, собака, галка, снегирь, утка, кулик, соловей, дрофа, орел, дятел, чайка, филин, журавль, голубь, индюк, цапля, перепелка. Врага: ольха, шиповник, папоротник, ромашка, колокольчик, астра, берест, незабудка, горошек, георгин, кактус, черемуха, одуванчик, орхидея, сирень, кашка, ревень, фуксия. И все эти ориентиры расположены на площади 56 квадратных километров.
А мы от передовой в километре и всегда готовы открыть минометный огонь. И когда раздается с НП команда: «По цели сирень — огонь!» — даем несколько выстрелов. А за ней следующая: «По цели кактус — пли...» — и так далее.
Стреляют сразу несколько батарей. Позади и впереди нашей огневой позиции рвутся вражеские снаряды. Ползти в укрытие нельзя — все отбивают атаку противника. Появляются раненые, а оставшиеся бьют и бьют, и нет у нас другой цели, как выгнать врага с нашей земли. Помню, каким радостным было для нас 21 января 1944 года. Не выдержав атак советских войск, враг оставил Мгу.
И это прошлое навсегда останется с нами, как и те реликвии войны, которые удалось сохранить. Они расскажут нашим потомкам, что мы воевали отважно и честно.
Подарок
Александр ШЛЫКОВ,
участник войны, г. Минск
Подразделение зенитчиков, которым я командовал,
защищая Дорогу жизни, однажды было удивлено
поступком не знакомых нам ленинградцев.
Надо ли говорить, что находились мы в очень сложном положении. Немцы пытались всеми силами порвать эту тонкую нить, связывающую Ленинград с Большой землей. Бомбили Дорогу жизни постоянно, днем и ночью, с поистине немецкой педантичностью и жестокостью. А если учесть, что на льду невозможно оборудовать укрытия и замаскировать огневые позиции, будет понятно, что уцелеть в таком аду помогали только безграничная отвага бойцов и их боевое мастерство.
С северного берега к острову Зеленец, около которого находились наши огневые позиции, однажды приехали на «ГАЗ-АА» шофер и две женщины за дровами. Надо сказать, что дров на острове было много, бойцы помогли женщинам загрузить их в машину, и ленинградцы уехали. Ночью полуторка снова появилась у наших огневых позиций...
Когда люди постоянно и долго находятся на грани этого и того света, они привыкают ко всему и их бывает трудно чем-то удивить. Каково же было наше удивление, когда мы узнали, что они приехали не за дровами. Они привезли нам подарок: кусок хозяйственного мыла, две катушки ниток и две иголки. Как видно, они посчитали обязательным оказать нам такую помощь.
А она действительно была нам нужна. Мы два месяца не мылись. Грязные и оборванные, на скудном блокадном пайке, представляли собой удручающую картину. И вот эти ленинградцы, рискуя своей жизнью, преодолев за три часа более шестидесяти опасных километров, преподнесли нам благородный жизненный урок. Мы поняли, что хоть мы и воюем и делаем это, наверное, неплохо, но опускаться даже в тяжелых условиях до собственного неуважения нам не положено. Мыло, нитки и иголки были не просто предметами, которые дали нам возможность стать опрятнее. Мы получили своего рода инъекцию, которая подняла нас на более высокую моральную ступень, уберегла от безразличия к собственной жизни, от расслабления в жестокой борьбе с врагом.
Преувеличивать не буду, но все же мне кажется, что этот случай, проявление уважения к своим защитникам, побудил в нас еще более устойчивую веру в Победу.
Только три дня
С. ЛОБАНОВ,
житель блокадного Ленинграда
Январь 1942 года. Мороз 30 градусов и яркое солнце.
Иду по Невскому, приближаясь к Публичке.
По Садовой от Сенной площади мчится пятитонка.
Ветер вздувает брезент.
Под брезентом заледенелые скрюченные желтые тела-скелеты.
Февраль 1942 года. Недалеко от угла Садовой и Невского проспекта — ледяная гора у водозабора. На дверях кафе «Норд» (теперь — «Север») кнопкой приколото написанное на тетрадном листке меню: «Суп из жмых-массы (дуранды)» — 20 г крупы. «Биточки из жмых-массы» — 40 г крупы.
6 ноября 1942 года. Предпраздничные «подарки». От немцев листовки:
«6 и 7 ноября будем бомбить, 8 ноября будите хоронить...». От П. С. Попкова: 20 г сыра, 30 г печенья, бутылка «плодоягодного». Вечером отоварился в магазине на Чернышевой (теперь — Ломоносова) площади. Шел по правому берегу Фонтанки. Еще не добрался до Аничкова моста — завыли сирены: воздушная тревога. Листовки не обманули.
Свернул на мост с той стороны, где аптека. Только дошел до середины — завывание «Юнкерса» и сразу же — свист бомбы. Успел плюхнуться. Летел на воздушной волне до Куйбышевского райсовета. Пальто задралось на голову. А над ней — свист осколков. Приземлился у парадной райсовета. Огрело кирпичом по шее. Впотьмах щупаю мокрые рукава. Что это — кровь? А, может быть, разбилась бутылка?.. Нет, это кровь тех, кто не догадался, как я, упасть на землю, а прижался, стоя, к стене здания и был изрешечен осколками...
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 226 (5352) от 02.12.2014.
Комментарии