Пламя Февраля уничтожило Шлиссельбургскую тюрьму

Последние дни февраля 1917 года для узников Шлиссельбургской крепости тянулись как обычно. Те же тюремные щи, та же каша, те же надзирательские шаги по тюремному коридору... Тишину нарушал только звон кандалов... И все-таки были смутные надежды: еще в начале года до заключенных чаще стали доходить известия о забастовках и волнениях в столице.

Пламя Февраля уничтожило Шлиссельбургскую тюрьму | Боевая дружина бывших узников Шлиссельбургской крепости и рабочих порохового завода, освобождавших узников. В центре (у правого уголка транспаранта) - Федор Шавишвили. Фото из фондов Музея политической истории России

Боевая дружина бывших узников Шлиссельбургской крепости и рабочих порохового завода, освобождавших узников. В центре (у правого уголка транспаранта) - Федор Шавишвили. Фото из фондов Музея политической истории России

Созданный в ходе февральских событий Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов на первом же своем заседании 27 февраля 1917 года принял решение немедленно освободить политических заключенных Шлиссельбургской тюрьмы. Выполнить это решение взялись рабочие Шлиссельбургского порохового завода, которые разоружили полицию, взяли в свои руки власть в городе и на заводе.

По воспоминаниям социалиста-революционера Вениамина Симоновича, который шесть лет был узником крепости, день 28 февраля начался как обычно, по свистку дежурного тюремщика. После утренней поверки заключенным раздали хлеб и выпустили за кипятком. В семь часов утра одни из заключенных ушли на работу в мастерские, другие - на хозяйственные работы на тюремный двор: возить дрова, уголь, снег...

После обеда, около трех часов дня, заключенные верхних этажей четвертого тюремного корпуса из окон своих камер увидели на правом берегу Невы многотысячное шествие с красными флагами, которое медленно приближалось к крепости. Делегация рабочих предъявила начальнику тюрьмы Зимбергу требование освободить заключенных. Тот вынужден был подчиниться, но в этот день, 28 февраля, из тюрьмы были освобождены только 70 политкаторжан. Среди них были упомянутый Вениамин Симонович, Владимир Лихтенштадт (он был осужден за участие в подготовке взрыва на даче Столыпина), студент-эсер Владимир Малашкин и другие.

Пением революционных песен и криками ура встретила освобожденных каторжан 12-тысячная толпа рабочих за воротами тюрьмы. «Какое-то невыразимое, непередаваемое, радостное чувство овладело мною, - вспоминал Симонович, - сердце радостно бьется, оно готово разбиться на части и улететь, обнять всю массу людей и не расставаться с ними, слиться с ними, быть маленькой незаметной частью ее... тысячи людей открывают нам свои объятия, обнимают, целуют, жмут наши руки, и кто дает пальто, кто шапку, кто платок, кто шаль, наперебой просят нести наши вещи».

Революционный комитет Шлиссельбургского порохового завода, в который вошли также бывшие узники, решил на следующий день, 1 марта, освободить всех заключенных Шлиссельбургской тюрьмы. Была организована боевая дружина, которую возглавили освобожденные из крепости Иустин Жук и Федор Шавишвили. Раздобыли оружие: были опасения, что охрана тюрьмы окажет вооруженное сопротивление. Но штурмовать цитадель не пришлось, после кратких переговоров начальник тюрьмы Зимберг вручил Лихтенштадту «ключи от крепости».

Узник Шлиссельбургской крепости Иван Мельников (попал туда за отказ в 1915 году служить в армии), после Октябрьской революции - заслуженный деятель народного образования, вспоминал об освобождении из тюрьмы

1 марта 1917 года: «Торопливо и неверно бьет молоток по зубилу. Лихорадочно трясутся руки работающего. Послушно поворачивается закованная нога товарища. Еще удар молотка... кандалы падают, товарищ улыбается. Делает несколько шагов. Ноги ступают неверно и несмело. - Проклятие! - кто-то с силой отшвырнул кандалы в сторону, они лязгнули и неподвижно раскинулись на черном асфальте коридора, поблескивая отдельными кольцами».

На дворе тюрьмы царило необычное оживление. Освободившиеся заключенные возили сани с арестантскими делами из архива тюрьмы в котельную и бросали в топки котлов. Полной уверенности в победе революции не было тогда еще ни у рабочих, ни у освобожденных, поэтому они уничтожали секретные архивные дела.

Константин Шарапа, девять лет проведший на каторге, описывая освобождение заключенных, вспоминал, как был сорван с Государевой башни и разбит царский герб: «Когда освобождение подходило к концу, толпа принялась кричать: «Долой двуглавого!». Несколько молодых парней вскарабкались на крепостные ворота и начали ломать орла. Тот зашатался и вскоре по частям был разорван на куски...

После того как был сорван герб, на башне укрепили красное полотнище с надписями: «Вечная память борцам, погибшим за свободу» и «Слава народу, открывшему двери тюрем».

Революционный комитет Шлиссельбургского порохового завода, в который вошли и освобожденные политкаторжане, взял в свои руки решение всех неотложных дел: разместил бывших узников по домам рабочих, выдал им всем особые удостоверения, в которых говорилось, что они освобождены из Шлиссельбургской крепости «волею восставшего народа».

Тогда же ревком решил сжечь тюремные корпуса Шлиссельбурга, дабы их больше нельзя было использовать по прямому назначению. Перед поджогом все ценное имущество, оружие, продовольственные запасы были вывезены.

Имущество сапожной мастерской (сапоги, голенища, заготовки для сапог) передали в интендантское управление Петроградского военного округа на военные нужды. Тюремную библиотеку - около десяти тысяч томов со штампом «Шлиссельбургская каторжная тюрьма» - передали пороховому заводу. Там были русская и западноевропейская классика, учебные пособия по ремеслам и самым разным отраслям знаний, даже университетские курсы. Часть их хранится в фондах Музея истории Петербурга (160 экземпляров) и Музея политической истории (больше пятисот, в том числе все книги на иностранных языках).

В крепость завезли мазут и керосин. Для поджога ревком выделил группу бывших узников. В ночь с 4 на 5 марта по сигналу вспыхнул пожар одновременно во всех тюремных корпусах. Пожар, продолжавшийся несколько суток, представлял собою яркое зрелище. «Несколько ночей огромным красным факелом, освещая ладожские дали, горела старая тюрьма. Символический маяк на грани уходящего в мрак забвения старого мира и на развалинах его рождающегося светлого дня», - писал о конце Шлиссельбургской тюрьмы ее бывший заключенный Иван Вороницын.



Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в наших группах ВКонтакте и Facebook


Комментарии