Персонаж из «шайки» Меншикова. В РНБ обнаружен рукописный архив князя Григория Волконского
Эта находка была сделана в отделе рукописей. Причем «обнаружена» она была спустя более полувека после того, как поступила в фонды. Такое, по словам заведующего отделом доктора исторических наук Алексея АЛЕКСЕЕВА, случается нередко: если в каталогах «новинка» описана лаконично, то на нее не обращают внимания. Так и здесь: рукопись под названием «Меншиков. Стрешнев. Письма Волконскому» долгие годы оставалась за пределами внимания специалистов.
Бумага, на которой написаны письма Волконскому, — голландская. Если смотреть на просвет — видны водяные знаки в виде герба Амстердама./ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА
— И когда же на нее обратили внимание?
— В прошлом году, когда готовили материалы к выставке, посвященной 350‑летию со дня рождения Александра Меншикова. Рукопись поступила в Публичную библиотеку в 1961 году. История ее бытования нам совершенно неизвестна, можно предположить, что какое‑то время она хранилась в фамильном архиве князей Волконских.
Между тем это чрезвычайно ценный документ. Цельный архив, с 1703 года по 1718 год, в котором подшиты оригиналы более сотни писем — подчеркиваю: не копии, а именно оригиналы, с подписями авторов! — адресованных князю Григорию Ивановичу Волконскому. Из них девяносто четыре подписаны Меншиковым, десять — боярином Тихоном Стрешневым, руководившим Разрядным приказом, который удовлетворял потребности действующей армии. И два письма — самим Петром I. Это редкость, огромная редкость!..
Тем более что и личность адресата относится к тому ряду исторических фигур, о которых хотелось бы знать больше, нежели нам известно. Да, персона исторически не самая заметная, хотя Григорий Волконский — член первого собрания Правительствующего Сената, назначенного Петром в 1711 году. Среди его участников было немало тех, кто рекомендован ближайшими соратниками царя. В частности, Волконский стал сенатором по «протекции» Александра Меншикова. Что их связывало? На этот вопрос во многом как раз и отвечает обнаруженный нами архив князя.
В большинстве своем бумаги носят деловой характер. Григорий Волконский, выходец из дворян, проявил себя в годы Северной войны как весьма способный администратор. В разные годы он был обер-комендантом таких городов, как Козлов, Бежецк, Тверь, а затем Ярославль, и это была высшая точка его административной карьеры.
— Так за что же Меншиков ценил Волконского?
— Здесь будет уместно рассказать о такой модели отношений, как клиент — патрон. Она была развита еще в допетровской Руси: каждый влиятельный боярин («патрон») имел целый клан людей («клиентов»), от него зависимых. Они выполняли его задания, не будучи напрямую в его подчинении. «Патрон» за них заступался в необходимых случаях, а за это они ему верой и правдой служили. Практика, распространенная еще со времен Средневековья, причем не только в нашем государстве. Да, по сути, и сегодня она никуда не исчезла.
Когда и с чего начались «клиент-патронские» отношения Григория Волконского и Александра Меншикова, исследователям неизвестно. Но вот о том, как они развивались, обнаруженный нами рукописный сборник дает четкое представление.
Письма Меншикова Волконскому содержат довольно однообразные поручения: тот на казенные средства занимался формированием драгунских полков и поставлял для них конский состав. Также он занимался обучением драгун, снаряжением полков, закупкой амуниции и вооружения. В условиях крайнего дефицита времени требовалась четкая исполнительность. Шла Северная война против Швеции, войска постоянно требовали пополнения, и Меншиков чуть ли не в каждом письме торопил: «только не оплошай», «только не замедли», «изволь немедленно полки к нам прислать».
Причем все это происходило до Полтавской битвы, когда исход войны еще не был понятен, а на юге России было неспокойно: восстания в Астрахани, мятеж Кондратия Булавина…
Волконский набирал драгун в тех городах и их окрестностях, где занимал должность обер-коменданта. Плюс он выполнял «экстраординарные» поручения, когда требовался гужевой транспорт. Однажды Меншиков написал Волконскому: мол, закупай верблюдов в Астрахани, двести — триста голов, и еще найди людей, которые могут ими управлять.
Верблюдов, известных своей выносливостью, предполагалось использовать для армейских нужд на юге России. Но, как оказалось, лошади их пугаются, и использовать этих животных вместе невозможно. Так что верблюды не сильно‑то и пригодились…
Меншиков в силу своего положения по большей части находился в действующей армии, и большинство его писем были отправлены из походов, с театра военных действий — из Гродно, Варшавы, из‑под Полтавы. Волконский же адресовал свои депеши Тихону Стрешневу в Москву либо напрямую Меншикову в действующую армию.
Обер-коменданты были в каждом крупном городе, однако Григория Волконского Меншиков ценил особенно. И поэтому зачастую обращался к нему лично, а не через Стрешнева. Светлейший князь, так же как и Петр, выделял людей деловых, хватких, способных. И потому, естественно, стал приближать Волконского к себе.
В первых письмах обращения Меншикова к Григорию Ивановичу звучат достаточно сухо: «господин Волконский» либо «господин полковник». Без всякого княжеского титула и других регалий. Кстати, именно таким обращением предварялось письмо, в котором Меншиков сообщал Волконскому важную весть: «Великий государь пожаловал тебя драгунским полковником».
Однако затем — и это опять‑таки следует из писем — отношения Меншикова и Волконского постепенно становились все более неформальными. Волконский обращался к светлейшему князю за разрешением на замужество своей дочери…
— Хотя в принципе мог этого и не делать?
— Совершенно верно. Но при этом он явно преследовал свой интерес: после свадьбы попросил Александра Даниловича оказать протекцию своему зятю, который был зачислен майором в один из драгунских полков. Меншиков отвечал: мол, не изволь беспокоиться, зятю твоему помогу.
Таким образом Волконский постепенно вошел в «партию» Меншикова. Кстати, в петровское время иностранное слово «партия» было равнозначно русскому «шайка». Именно так значилось в «Записках» графа Андрея Артамоновича Матвеева — сподвижника Петра, его постоянного представителя за границей. Матвеев активно пользовался иностранной лексикой, но при этом приводил ее толкование на русском. В частности, сообщал: «Тогда же люди раздвоились, как от бояр и от прочих светлых фамилий, так и от дворянства, на две партии, то есть шайки».
В 1709 году Волконский стал генерал-майором, в апреле 1711 года Меншиков, к тому времени уже фельдмаршал, обращался к нему в одном из писем как к «высокопочтенному господину».
Позволю себе процитировать: «Писание Вашей милости от 5 дня сего апреля из Москвы писанное мы получили, из которого с удовольствием выразумели, что ваша милость по своему к нам доброжелательству желаете для нас трудитца во убранстве полку нашего, который велено собрать с наших деревень Козме Думашеву…». Переводя на современный русский язык: речь о том, что Меншиков набирал полк из жителей своих имений, и его формирование он доверил Волконскому.
«А ружье на тот полк, — продолжал Меншиков, — велено отправить вам с Олонца Чоглокову, а мундир извольте сделать на Москве из русских синих сукон, а о даче вам тех сукон к Илье Исаеву от нас писано. Из тех сукон зделать только одни кафтаны и на них обшлаги суконные лосиного цвету. А камзолы извольте взять кожаные у господина Ершова (московский вице-губернатор. — Ред.), да у него возьмите наши лосины и из оных зделайте штаны, ремни, а портупеи и сумы извольте взять у него ж господина Ершова на наш щот».
Замечу, что светлейший князь снаряжал полк отчасти на казенные, а отчасти на свои собственные средства. И далее читаем: «На шапках и на сумках гранадерских зделайте герб наш. (Мол, чтобы все знали: это полк Меншикова. — Ред.). Знамены извольте зделать таким образом, как швецкие, извольте одно на образец взять… синие тафтяные и на первом знамени на белой тафте написать герб мой, а на прочих имя мое».
Волконский, по всей видимости, ранее написал Меншикову о кандидатурах офицеров для этого полка, и светлейший князь с ним согласился, то есть он ему доверял и в кадровом вопросе: «Офицеров в тот полк извольте употребить тех, о которых в вышепомянутом своем письме нам вы предлагали».
С курьером Меншиков посылал Волконскому образцы: «Каково и какими красками на белом знамени герб наш, а на прочих синих знаменах и на сумах гренадерских имя наше надлежит делать, тому образцы при сем посылаем».
И самое трогательное — заключительные заботливые строки письма светлейшего князя: «С сим посылаем вашей милости несколько померанцев (апельсинов. — Ред.) и лимонов, которые недавно привезены на корабле, прибывшем сюда из Амстердама, которые дай Боже на здравие вашей милости употреблять».
Меншиков явно благоволил Волконскому. Он разрешил даже ему использовать у себя в вотчинах часть лифляндских крестьян, переселенных из Прибалтики под Воронеж.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что, когда в марте 1711 года, перед отправлением в Прутский поход, Петр I назначал членов первого состава Сената, одним из них по представлению Меншикова стал Григорий Иванович Волконский.
— Петр знал его лично?
— Знал, и в архиве Волконского есть два послания с подписью государя. Это деловые записки, касавшиеся доставки лошадей. То есть, скорее всего, два раза Меншикова просто не оказалось на месте, и то, что должен был написать Волконскому светлейший князь, сообщил Петр.
Вместе с другими сенаторами Волконский принес присягу в Успенском соборе Московского Кремля — по составленному Петром образцу. В нем значились следующие пункты: «во‑первых, верность моему государю и всему государству; второе, право и правый суд между народом, так и в деле государственном; третие, в збирании казны и людей и протчего всего, чего государя моего и государства сего интересы требуют, какое оныя звание ни имеют — все то истинно исполнять до последней своей издания силы».
Однако сенатором Волконский был недолго. Под «шайку» Меншикова активно копала другая «партия», и ее усилия увенчались успехом. Возглавлял ее Василий Владимирович Долгоруков — злейший враг Меншикова. Долгоруков был человеком больших достоинств, и Петр его тоже очень ценил. В 1714 году он доверил ему руководить следственной комиссией, которая выявила огромные нарушения в сфере подрядов, касавшихся снабжения армии.
Дело в том, что переход к регулярной армии, происходивший во время тяжелой войны со Швецией, потребовал от страны небывалых ранее расходов на содержание войск. Государство оказалось не способно полностью обеспечить вооруженные силы продовольствием, фуражом, обмундированием и амуницией. Пришлось обратиться к частной инициативе — закупкам всего необходимого через подряды.
И вот тут начались злоупотребления, тем более что единого законодательного норматива, который бы четко определял основные условия подрядной деятельности, не существовало. Не оговаривался ни размер предоплаты (на практике она могла достигать 75 % от цены договора), ни предельная норма вознаграждения, закладываемая в цену договора.
Схемы хищений через подряды сводились к нескольким «типовым» вариантам. Подрядчик мог получить предоплату по договору и либо не полностью исполнить свои обязательства (допустить «недоставку»), либо не исполнить их вовсе и скрыться с полученными деньгами.
По неписаным правилам, если прибыль подрядчика составляла 10 – 20 %, это считалось нормальным, а вот если она достигала 30 %, то это уже расценивалось как грубейшее нарушение. Но еще большим криминалом было оформление подряда на фиктивное подставное лицо, то есть на чужую фамилию. Последнее как раз и инкриминировали сенаторам Волконскому и Апухтину, а также петербургскому вице-губернатору Корсакову.
Узнав об этих злоупотреблениях, Петр был страшно разгневан. Но выяснилось, что в подобных криминальных схемах были замешаны практически все его ближайшие соратники, самые высшие сановники, без которых нельзя было решить ни один военный или гражданский вопрос. Не только Александр Меншиков, но и Гавриил Головкин, Федор Апраксин…
Казнить все свое ближайшее окружение Петр не мог: как без него государством управлять? Поэтому ближний круг отделался сильным испугом и штрафами. А вот те, кто был «подальше», как Волконский и Апухтин, генерал-квартирмейстер, управляющий Купецкой палатой и московскими монетными дворами, испытали на себе всю силу царского гнева.
— Волконский был виновен?
— Как участник «шайки» — да, конечно. Он не был инициатором махинаций, он был простым исполнителем. Тем не менее следствие велось «с пристрастием». Волконский, по всей видимости, храня верность своему «патрону», не выдавал его. Поэтому, чтобы заставить Григория Ивановича быть более «сговорчивым», его дважды пытали на дыбе, причем в присутствии самого царя. Об этом есть записи в «Походном журнале» Петра.
За нарушение сенатской присяги Волконский и Апухтин были приговорены к казни. Петр их помиловал: заменил смерть на «прижигание языка». Что и было совершено прилюдно 6 апреля 1715 года — по всей видимости, на Троицкой площади в Петербурге. Что интересно: тому же вице-губернатору Корсакову и другим сановникам, проходившим по «подрядному делу», не прижигали языки, поскольку они не давали клятву, а стало быть, и не нарушили ее. Их просто наказали кнутом.
Пытался ли Меншиков заступиться за своего клиента? Это было не в его силах. Его собственная карьера едва ли не висела на волоске. Светлейшего князя наказали огромным штрафом, правда, царь скостил ему половину суммы.
Меншиков не был неприкасаемым, но за него было кому заступиться — в первую очередь речь о супруге царя Екатерине, будущей императрице. Каков ее резон? Она была благодарна Меншикову за то, что в самом начале Северной войны он оказал ей услугу, вытащив ее, мариенбургскую пленницу, из обоза Бориса Шереметева, и фактически дал старт ее головокружительной государственной карьере.
— Бояре ее не жаловали, а в Меншикове она видела человека своего круга — такого же низкого происхождения?
— Да, именно так. Меншиков ей всячески служил, а она видела в нем верного союзника… Тем временем Василий Долгоруков продолжал копать под Меншикова, но в 1718 году сам оказался под следствием: стал фигурантом дела об «измене» царевича Алексея и был отправлен в ссылку. А Меншиков в этой истории, наоборот, продемонстрировал свою преданность Петру…
Что же касается Волконского, то публичное наказание стало, разумеется, концом его политической карьеры. Но не стало концом жизни. Он продолжал владеть своими имениями. В сборнике есть несколько писем Меншикова, адресованных Волконскому уже после завершения его карьеры. Из них следует, что тот в качестве частного лица, проживая в своем имении, поставлял в Петербург лес.
Как завершилась его жизнь? Кроме того, что он умер в 1718 году, неизвестно почти ничего. Имение унаследовал сын.
— Что в дальнейшем ждет архив Волконского?
— В позапрошлом году библиотека выпустила сборник «Автографы Петра Великого и его соратников в фондах отдела рукописей РНБ». Со временем мы подготовим второй выпуск этого издания, в его состав полностью войдет обнаруженный архив.
Возможно, это станет толчком к более глубокому изучению биографии этого человека. Специалисты считают, что трудно написать исчерпывающую историю России XVIII века, если до сих пор неизвестны биографии многих значимых персонажей, а Григорий Волконский — как раз из их числа.
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 41 (7617) от 06.03.2024 под заголовком «Персонаж из «шайки» Меншикова».
Комментарии