Пасквиль на русского царя. Как содержащиеся в нем «обвинения» стали стереотипами
«Грозноведение» — так в среде академических ученых нередко называют изучение эпохи Ивана Грозного — нынче на подъеме. Свидетельство тому — появление сразу нескольких научно-исследовательских проектов, связанных с именем первого русского царя. Наш собеседник профессор СПбГУ доктор исторических наук Александр ФИЛЮШКИН участвует в двух из них. Один касается издания русского перевода первой на Западе биографии Грозного, второй — его переписки с дипломатами Европы, почти половина писем из которой никогда не публиковалась.
Титульный лист первого издания книги Пауля Одерборна «Жизнь Иоанна Васильевича, великого князя Московии», вышедшей в 1585 году. Автор, изобразивший Ивана Грозного, неизвестен, да и сам его портрет довольно условен. Собственно говоря, неизвестно ни одного
— Александр Ильич, почему же так получилось?
— Потому что они хранятся в венских, ватиканских, польских, германских архивах и долгое время не были известны отечественным специалистам. Коллектив под руководством московского историка Константина Ерусалимского несколько лет разыскивал их по всей Европе. И теперь, введенные в научный оборот, они дают нам определенное новое знание. Мы можем уточнить особенности дипломатического языка эпохи, который сильно отличался от того, что существует в наши дни.
Так, судя по выявленным документам, для Ивана Грозного принципиальными были понятия христианской этики: «любовь» и «братство». Постараюсь объяснить, о чем речь.
«Взять в любовь» — термин, который встречается в письмах, означал вступить в военно-политический союз. А «быть против недругов за один» — рассматривать любого врага как общего. Понятие «братство» вовсе не означало кровного родства. Братство — это прежде всего тесные союзные отношения и признание равноправного статуса друг друга.
Поэтому, скажем, турецкий султан был Ивану Грозному «брат», как и римский император. А вот шведский король — не «брат»! Потому что он, Густав Васа, основатель династии, «худородный», оказался на престоле не «божьим дозволением», а «мятежным человеческим хотением». И вообще его власть ограничена парламентом, в котором заседают «торговые мужики»…
Польского короля Стефана Батория Иван Грозный тоже не признавал «братом», поскольку тот не происходил из династии Ягеллонов (вот те были «братьями»). Поляки на это очень обижались, и, забегая вперед, одним из условий заключения мира в Ливонской войне было то, чтобы Иван Грозный признал Стефана Батория «братом». То есть эти категории были взаимно важными для обеих сторон.
Правда, позднее в Польше этот вопрос «замотали», сосредоточившись на разделе территорий, хотя в каких‑то письмах титул «брата» проскальзывал. Понимаете, это ведь тоже была дипломатическая игра.
— Нередко в трудах историков утверждается, что упомянутая вами Ливонская война стала фактически первым военным столкновением России и Европы. А разве до этого у России не было подобных конфликтов?
— С коалицией — нет. До этого были войны с отдельными странами, но они носили принципиально иной характер. Здесь был конфликт не с какой‑то отдельной мелкой Ливонией, архаичным осколком Средневековья…
Изначально Ливонский орден был младшей ветвью Немецкого ордена. Однако, после того как в 1525 году его старшая, прусская, ветвь вошла на правах вассального государства, герцогства Прусского, в состав королевства Польского, Ливония попросилась в состав Священной Римской империи. И стала самой восточной, самой дальней провинцией достаточно рыхлого конгломерата нескольких сотен королевств, княжеств, курфюрств, который тем не менее назывался Священной Римской империей германской нации и претендовал на то, чтобы олицетворять собой понятие «христианский мир». «Московиты» же находились вне этого мира и были с его точки зрения «неправильными христианами», схизматиками, то есть раскольниками.
Поэтому, вступив в противостояние с Ливонией, Россия оказалась в состоянии войны фактически со всем католическим и протестантским «христианским миром», который тогда отождествлялся с Европой.
Поводом к войне стала претензия России, что Ливония не платит «юрьевскую дань». Повод довольно странный. Ведь ее должны были платить те, кто жил вокруг города Юрьева (Дерпта, ныне Тарту), но этого не делали, и до поры до времени никого это особенно не беспокоило. Но теперь Ливонии был представлен счет: не будете платить — русский царь сам пойдет «сыскать дань»…
Параллельно к осколку Немецкого ордена подбирались и другие «игроки», окружающим странам очень хотелось поделить этот лакомый кусок. В августе 1557 года войну Ливонскому ордену объявила Польша, тот быстро сдался на милость победителя и полностью вошел в орбиту польской политики. А спустя несколько месяцев, в ноябре, войну Ливонскому ордену объявила Россия, обвинив его, как я уже говорил, в неплатеже «юрьевской дани», а также в разорении протестантами местных православных церквей.
В январе следующего года русская конница перешла ливонскую границу, в мае была взята Нарва. И вот с этого момента началась уже война за территорию. Россия приступила к последовательному завоеванию ливонских земель.
В ответ Ливония подписала соглашение с Польшей по формуле «территории в обмен на военную помощь». Потом с подобной же просьбой обратился к Швеции город Ревель (ныне Таллин). Он хоть и находился на территории Ливонии, но вел самостоятельную политику. А в 1559 году в Ливонию вошли еще и датские войска (Ревель ведь основан был в XIII веке датчанами, и датские рыцари в XIII – XIV веках владели частью ливонских земель).
В результате к началу 1560‑х годов в Ливонии возникло четыре зоны влияния — польская, датская, шведская и русская. Между ними начались столкновения.
Самым слабым звеном в европейской коалиции оказалась Дания: она единственная заключила с Россией мирный договор и признала русские завоевания в Ливонии.
— А остальные «игроки»?
— Они договариваться с Россией не спешили… Вообще Ливонская война изобиловала всевозможными поворотами. К примеру, после того как в 1572 году в Речи Посполитой (в нее к тому времени объединились Польша и Литва) умер король, в выборах на польский престол дважды участвовал Иван Грозный. Он даже имел немало сторонников в Великом княжестве Литовском, которые хотели уйти под «сильную руку», которая прекратит войну и наведет порядок. Но оба раза выборы он проиграл.
В результате королем стал трансильванский князь Стефан Баторий, который резко поменял характер Ливонской войны. Он выставил против России наемников, набрав их в европейских странах. Венгров, немцев, итальянцев, французов. Платил им из своей казны.
В 1582 году война закончилась миром. В Рим отправился русский посол, который намекнул папскому престолу, что Россия будто бы наконец дозрела до католической унии, которую предлагал Запад еще с конца XV века, и готова бросить свои войска против Османской империи, защищая Европу. Но, мол, мешает польский король, стоящий с войсками под русским Псковом. Вот если бы Римский Папа помог его унять…
В результате условия перемирия, заключенного между Россией и Речью Посполитой с помощью специального посла папы (легата) Антонио Поссевино, были для нашей страны весьма выгодными. Россия потеряла только свои завоевания в Ливонии, но русские земли, захваченные в 1580 – 1582 годах поляками, были полностью освобождены.
В 1584 году Иван Грозный умер, на престол взошел царь Федор. А в следующем году в Германии, в Виттенберге, на латинском языке вышла книга «Жизнь Ивана Васильевича», автором которой выступил пастор Одерборн, немец, выходец из Померании, который в 1579 году участвовал в полоцком походе Стефана Батория в качестве «полевого священника». Даже был своего рода «военкором» — это была его первая проба пера.
Значение этой книги трудно переоценить. Ее часто называют первой западной биографией русского царя. Это не совсем верно, поскольку это не совсем биография. Это литературное сочинение, прославляющее триумф польского короля в победе над «мировым злом», воплощенным в образе московского правителя. Одерборн, никогда, кстати, не бывавший в России, старательно представлял ее образцом дикости и варварства.
Уничижительные эпитеты начинались с первых строк: «Никогда еще за все времена, память о которых только сохранили люди, никто из тех, кто был облечен царским саном и восходил на вершину власти, не проявлял по отношению к гражданам и чужеземцам столь великой жестокости и не чинил большего произвола, чем Иван Васильевич».
Примечательно, что книга соответствовала европейскому культурному коду. Что я имею в виду? Когда мы стали изучать источники Одерборна, то совершенно неожиданно для себя выяснили, что он «нарезал» цитаты из различных сочинений, распространенных в ту пору в Европе. Использовал труды Цицерона, Юлия Цезаря, поэтов Луция Акция, Овидия, Пиндара. Массово заимствовал тексты у римского историка II века Марка Юниана Юстина. Иногда Одерборн просто переписывал Юстина, чуть корректируя.
И, согласно Одерборну, получилось, что накануне введения опричнины Иван Грозный произносит… речь Александра Македонского, обращавшегося к персам. Отбор в опричники — это переделка сюжета о формировании все тем же Александром Македонским особого отряда из персов и македонян.
— Сознательная фальсификация?
— Я бы сказал так: перенос узнаваемых образов. Книга ведь была рассчитана исключительно на европейцев. Они что‑то слышали об античных тиранах, и Одерборн совершенно сознательно ставил Ивана Грозного в ряд отвратительных злодеев, имевших исторические прототипы, — Дионисия Сиракузского, Нерона, деятелей римской истории…
Другим кладезем для заимствований стала книга папского библиотекаря Паоло Джовио, посвященная Римскому Папе Льву X. Оттуда взято очень много, в основном фрагменты из итальянских хроник, описания сражений, казней, военных преступлений… И все это Одерборн приписал Ивану Грозному и его войску. Например, брал текст об осаде итальянского города Брешии, вместо него вписывал Астрахань, и получался рассказ об осаде Астрахани…
Прием, который использовал Одерборн, в ту пору не считался чем‑то предосудительным. Тогда существовало представление, что чем больше будет перекличек с авторитетными изданиями, тем сильнее исторический текст будет вписываться в узнаваемую литературную картину и тем понятнее станет.
Как плагиат и фальсификация сочинительство подобного рода не оценивалось — напротив, оно воспринималось как литературное искусство. Ведь Одерборн действительно «сшивал» свой пасквиль, пользуясь, говоря современным языком, методом «ножниц и клея».
Если честно, литературные достоинства книги не столь велики — это, скорее, пропагандистский памфлет. Одерборну нужно было донести несколько идей. Первую — раскрыть роль польского короля как спасителя мира, о чем я уже сказал. Вторую — показать триумф протестантской веры. В частности, описан диспут Ивана Грозного с чешским протестантом Яном Ракитой, в ходе которого русский царь будто бы признается, что исповедуемая им православная религия — неправильная!
Конечно, в реальной истории открытого диспута с Ракитой не было, был обмен некими полемичными текстами, в котором Иван IV отстаивал идеалы православия и ругал протестантов. Но в книге Одерборна показано посрамление «царя-варвара», носителя «варварской религии», перед лицом «просвещенного европейского протестанта».
Сочинение содержит много описаний различных злодейств и казней, совершенных опричниками. То, что подобное случалось, — несомненно. Вопрос: так ли это было и в таком ли количестве? Многие историки впоследствии попадались на подобные «фейки». И в их трудах как факт звучит, например, история про старицкого воеводу Бориса Титова, который на пиру что‑то сказал, за что был облит царем горячей похлебкой. На самом деле это выдумка из книги Одерборна. В Старице никогда не было воеводы по имени Борис Титов.
Определенные надежды автор книги возлагал на царя Федора Иоанновича: он, мол, не будет похож на своего отца, помирится с Европой, с Польшей, заключит религиозную унию…
Книга, скорее, не задает тему, а ее отражает. Ведь первым сочинением, повествующим о России именно в таком ключе, были «Записки о Московии» барона Сигизмунда Герберштейна. И вся западная литература о России второй половины XVI века, в том числе и 80 «летучих листков» о Ливонской войне, содержит подобные идеи. То есть Одерборн — это по большому счету «вишенка на торте». Он вовсе не начинал эту линию, а скорее, был ее венцом.
Но вот что характерно: европейцы совершенно не чурались иметь дело с подобным «тираном», «кровопийцей», «зачинщиком войн» и «рабом удовольствий», которым был представлен Иван Грозный на страницах книги Одерборна. К примеру, англичане. Они активно торговали с Россией, добивались от нее торговых привилегий.
Россия вообще имела с Англией особые отношения, делала на нее большие ставки. В Ливонской войне Англия стояла в стороне: она не входила в Священную Римскую империю, стало быть, не принадлежала к врагам России…
В свое время Иван Грозный весьма поразил английскую королеву, когда написал ей: «Пришлите, пожалуйста, список ваших врагов, и мы на них нападем, поскольку ты моя сестра любительная». Та великолепно вышла из ситуации, написав в ответ: «А вы пришлите нам список ваших врагов, и мы сделаем их вашими друзьями».
— А зачем вообще Иван Грозный обратился с подобным предложением к английской королеве?
— Он вынашивал далеко идущие политические замыслы, под конец его правления возник даже план его женитьбы на королеве. Дело в том, что русский царь был женат много раз (то ли шесть, то ли семь — точно до сих пор неизвестно), и после третьей женитьбы церковь перестала официально признавать его браки. А нужен был наследник.
Царевич Иван погиб в 1581 году, царевич Федор не хотел править. Вопрос о том, был ли он слабоумным или просто испытывал отвращение к власти, до сих пор остается открытым. Кому передавать царство по наследству? Был Дмитрий, будущий царевич (он странным образом погибнет в Угличе в 1591 году), но он от последней жены, и признают ли его легитимным наследником — большой вопрос. А вот если жениться на английской королеве, объединить династии, основать могучий союз России и Англии — кто осмелится оспорить рожденного в таком браке наследника?
Но, увы, не получилось. Англичане затягивали, королева пыталась предложить вместо себя другие кандидатуры, менее знатные. И потом просто, что называется, не успели: Иван Грозный скончался. Но его план настолько впечатлил русские придворные круги, что, когда он умер, дьяк Шелкаев в сердцах сказал английскому послу: «Умер твой английский царь!»…
— Вернемся, однако же, к пасквилю Одерборна. Он имел какие‑то последствия для дипломатии?
— Честно говоря, не очень большие. В дипломатии действовали свои, сугубо прагматические, соображения. А вот на формирование «черной легенды» об Иване Грозном эта книга, несомненно, оказывала влияние. Самый страшный злодей всех времен и народов, а Россия — форпост мирового зла…
На протяжении XVII века книгу Одерборна несколько раз переиздавали, последний раз — накануне Великого посольства Петра I. Вот, мол, читайте и ужасайтесь. Так что говорить о том, что Петру в Европе были рады — весьма серьезно преувеличивать. Его уважали, но воспринимали как большую угрозу, которой, собственно, он и был. Потому что при Петре в результате Северной войны Россия заставила Европу потесниться. И это уже была совсем другая Россия, нежели при Иване Грозном: великая держава, с которой Европе приходилось считаться…
Сочинением Одерборна интересовались русские историки. Первым его обильно использовал Николай Карамзин, который отмечал, что в целом это «басни». Со временем книга обросла скандальной славой: мол, раз ее не переводят на русский язык — наверное, есть что скрывать, значит, там правда сказана! Такой «рефрен» звучал в советское время.
Историк Иван Полосин фактически выполнил пересказ книги Одерборна, его работа была опубликована в 1963 году. Он подчеркивал, что «памфлет Одерборна представляет собою настолько сырой конгломерат дипломатически-обывательских и обывательски-дипломатических сплетен», что анализировать их просто бесполезно.
Потом, уже в наши дни, неоднократно предпринимались попытки перевести это сочинение. Но целиком всякий раз не удавалось. Несколько лет назад инициатором перевода Одерборна выступил петербургский историк Денис Хрусталев, откликнулся московский латинист Владимир Рыбаков, который и осуществил перевод с латинского языка. Он занимался этим заново, с нуля, чтобы не повторить ничьих ошибок. На эту работу у него ушло около двух лет. И вот теперь наконец в серии «Литературные памятники» книга издана полностью.
На мой взгляд, она интересна в первую очередь как собрание политических мифов, стереотипов, элементов идеологической борьбы. Она ярко показывает механизм возникновения и функционирования русофобских настроений в Европе. Что‑то сказанное в ней может показаться созвучным нынешним временам, ведь некоторые антироссийские стереотипы оказались очень живучими и кочуют из века в век.
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 96 (7672) от 29.05.2024 под заголовком «Пасквиль на русского царя».
Комментарии