Палачи и жертвы. Эксперт - о политическких репрессиях в СССР
30 октября, в День памяти жертв политических репрессий, по сложившейся уже традиции, в городе состоится акция «Хотелось бы всех поименно назвать». Прозвучат имена тех, кто пострадал в годы лихолетий. Пострадал ни за что, поскольку все обвинения в шпионаже, контрреволюционных заговорах и тому подобном были впоследствии признаны сфабрикованными, и никакими врагами народа и изменниками родины эти люди, разумеется, не являлись. Но раз все обвинения выдуманы, получается, что общество в те годы не выражало серьезного несогласия с правящей линией. С этим категорически не согласен наш собеседник доктор исторических наук Владлен ИЗМОЗИК, профессор Санкт-Петербургского госуниверситета телекоммуникаций им. проф. М. А. Бонч-Бруевича. Ничего подобного! Общество вовсе не было глухо и безмолвно. Однако причины для недовольства были очень разные, как и формы сопротивления тирании.
ФОТО Сергея ГРИЦКОВА
– Владлен Семенович, откуда же брались несогласные? Ведь после триумфального окончания Гражданской войны общество должно было стать на редкость единым...
– Парадокс, но, по моему глубочайшему убеждению, даже в те годы власть чувствовала себя весьма неуверенно. Да, воинствующая часть противников была физически уничтожена, изгнана, но внутри страны вовсе не было единомыслия и тотальной поддержки политики большевиков.
Недаром в марте 1923 года, после третьего инсульта у Ленина, из Москвы на места идут очень тревожные телеграммы: быть в боевой готовности, сводки присылать два раза в день... По линии политического управления такие требования шли от Сталина, по военной линии – от Троцкого, по линии ОГПУ – от Дзержинского.
Большевики очень хорошо помнили февраль 1917 года, когда всего за пять дней рухнули многовековой царский режим и огромная империя, и они очень боялись стихийного выхода людей на улицы. Дзержинский записал в блокноте: «Запретить полеты самолетов над Москвой, усилить охрану Кремля».
И это несмотря на то что уже была выстроена система осведомителей, пронизывавшая все общество! На 1 ноября 1924 года информотдел ОГПУ имел на территории страны 6374 резидента, каждый из которых пользовался услугами от четырех до двадцати информаторов.
А перлюстрация, то есть чтение личной корреспонденции... Еcли при «проклятом царском режиме» специальные сотрудники прочитывали миллион писем в год, то в 1924 году в Советской России было проверено пять миллионов писем и восемь миллионов телеграмм. Когда в конце 1925 года нарком финансов Григорий Сокольников попытался сократить бюджет ОГПУ, заявив, что «чем больше средств получат ваши работники, тем больше будет дутых дел», Дзержинский выступил резко против.
Весьма показательно дело 19-летнего Николая Ильинского, сына священника из подмосковного села Троицкое Подольского уезда. В августе 1926 года он написал письмо в британскую миссию в Москве, в котором критиковал политику властей, утверждал, что «придя к власти путем обмана и демагогии, теперешнее русское правительство вместо свободы дало народу ГПУ», отмечал, что «русский рабочий класс получил иго еще большее и худшее, каким являлся царизм».
– Неужели юноша не понимал последствий?
– Судя по материалам дела – он был очень наивный. Просил опубликовать письмо в британских газетах, а его самого принять в британское подданство. Более того, он полностью указал свой адрес. Естественно, ни до какого посольства письмо не дошло: оно попало в совершенно другое ведомство. Ильинского обвинили ни много ни мало – «в сношениях с представителями иностранного государства с целью склонения его к вооруженному вмешательству в дела СССР».
Впрочем, времена были еще достаточно «вегетарианские»: Ильинского всего на три года отправили в лагерь. Увы, дальнейшую его судьбу мне проследить не удалось.
– Понятно, что Ильинский с его почти что детским письмом был настоящим подарком для бдительных органов...
– Похоже, что не меньшую наивность демонстрировали и реальные идеологические противники власти. В начале 1924 года, в седьмую годовщину Февральской революции, на улицах Петрограда появились листовки от имени запрещенной уже к тому времени партии меньшевиков: «Коммунистическая утопия лопнула... Единственный выход из тупика – в скорейшей ликвидации этого режима... Политическая демократия – вот чего властно требует жизнь... Требуйте свободы слова, собраний, печати, союзов и стачек!».
За подобными выступлениями стояли одиночки или крайне малочисленные группы. Их составляли представители интеллигенции, студенты, даже школьники старших классов... Молодежь читала работы Маркса, Энгельса, Ленина, где речь шла о таком социалистическом строе, в котором нет чиновников, нет преступности, нет денег. И они видели, что реальность им абсолютно не соответствует.
Конечно, нам сейчас легко говорить об их наивности, но они в это действительно верили. Не случайно и названия их организаций звучали нередко как «кружок марксистской мысли», «истинные ленинцы», «союз борьбы за дело революции», «ленинский союз студентов» и тому подобное. Никакого монархизма, белых идей тут и в помине не было...
Я уверен, что власть прекрасно понимала: дав во время нэпа экономическую свободу, никакого политического послабления допускать нельзя. Как откровенно, без всякого стеснения, заявил член Политбюро Михаил Томский, выступая в Ленинграде в ноябре 1927 года на областной партийной конференции, «в обстановке диктатуры пролетариата может быть и две, и четыре партии, но только при одном условии: одна партия будет у власти, а все остальные в тюрьме».
– Конец нэпа и объявленная коллективизация стали причиной множества стихийных крестьянских выступлений...
– Власти вообще были очень обеспокоены настроениями в этой среде. Может показаться удивительным, но они очень боялись «термидора», проще говоря, контрреволюции, поскольку управляли страной, в которой 80% составляло «мелкобуржуазно» настроенное крестьянство. Недаром Ленин в 1921 году говорил, что мелкая буржуазия во много раз опаснее, чем Колчак, Деникин и Юденич вместе взятые.
Даже к командирам Красной армии, происходившим из крестьянской среды, власти нередко испытывали недоверие. В начале 1923 года, когда появилась идея назначить Буденного, безупречного героя Гражданской войны, наркомом земледелия РСФСР, Ворошилов писал Сталину о своем бликом друге: «Буденный... слишком крестьянин, чересчур популярен и весьма хитер».
По словам Ворошилова, в представлении врагов советской власти Буденный «должен сыграть роль какого-то спасителя (крестьянского вождя), возглавляющего народное движение. При таких условиях бросать Буденного в крестьянско-земельную пучину было бы сумасшествием...».
Крестьяне действительно пытались освободиться от «опеки» ВКП(б). Когда в 1925 году власти попробовали сделать выборы на низовом уровне более свободными, в местных советах сразу же снизился процент коммунистов и комсомольцев. Власти тут же подкрутили гайки, увеличив процент «лишенцев» – людей, не имевших избирательных прав, в числе которых оказались в основном зажиточные крестьяне.
А когда в январе 1930-го началась форсированная коллективизация, только за последующие три месяца того года произошло более двух тысяч выступлений крестьян.
– Вы говорите в основном о массовых выступлениях...
– Вызовом системе были и поступки отдельных людей. К примеру, заявление военмора Александра Шевченко, помощника вахтенного начальника минного заградителя «25 Октября», о выходе из партии, написанное им 14 декабря 1929 года, – разве не публичный демарш? В документе говорилось: «Ввиду того, что я совершенно не верю в возможность построения социализма в одной стране, а тем паче в такой отсталой, как Россия...».
А чиновники и партийцы, которые отказывались по политическим мотивам вернуться из-за границы в СССР, – это разве не вызов? Достаточно вспомнить бегство личного секретаря Сталина Бориса Бажанова, раскрывшего в своих зарубежных публикациях многие тайные пружины системы управления в СССР.
По его словам, сами по себе представители партийной верхушки были вполне приятными людьми. «Страшное дело – волчья доктрина и вера в нее, – отмечал Бажанов. – Только когда хорошо разберешься во всем этом и хорошо знаешь всех этих людей, видишь, во что неминуемо превращает людей доктрина, проповедующая насилие, революцию и уничтожение «классовых» врагов».
А письмо академика Ивана Павлова в Совнарком СССР от 21 декабря 1934 года: «...Мы жили и живем под неослабевающим режимом террора и насилия... Тем, которые превращены в забитых животных, едва ли возможно сделаться существами с чувством собственного человеческого достоинства... Не один же я так чувствую и думаю?! Пощадите же родину и нас».
Да, миллионы людей действительно боготворили Сталина, требовали смерти «врагов народа», но вместе с тем в стране никогда не угасала свободная мысль, которая, по сути, и подготовила хрущевскую «оттепель». Ведь немало людей понимали, что происходит на самом деле, и мечтали о переменах. Их реальные действия проявлялись по-разному: от попыток создания подпольных организаций до отказа отрекаться от арестованных родителей. Гражданское сопротивление не только будило мысль, но и спасало достоинство народа.
– Но ведь много споров было и внутри правящей партии?
– Да, причем партийная оппозиция всякий раз подвергалась преследованиям.
Гавриил Мясников, в начале 1920-х годов участник внутрипартийной «рабочей оппозиции», в письмах к Ленину настаивал на свободе слова и печати. «Надо создать условия, – писал он, – при которых не только свобода мнений внутри партии не подавляется... надо сделать, чтобы весь мир видел, что мы пропаганды и агитации белогвардейцев всех сортов и оттенков не боимся».
Ленин ответил: мол, мы даем крестьянину свободу оборота, а меньшевиков и эсеров будем высылать за границу и сажать в тюрьму...
Пыталась спасти нэп и группа Сырцова – Ломинадзе, искавшая некий «средний путь» между «правыми» и все более радикальным Сталиным. Сергей Сырцов – с мая 1929 года председатель Совнаркома РСФСР, Виссарион Ломинадзе – первый секретарь Закавказского крайкома партии. В этой группе вскоре появился доносчик, она была разгромлена. Ломинадзе застрелился в 1935 году, Сырцов был расстрелян в 1937-м...
Но, справедливости ради, названные мной выше люди особенным милосердием тоже не отличались. Пламенный большевик Мясников в 1918 году был инициатором расстрела великого князя Михаила Александровича, а Сырцов во время Гражданской войны был активным участником политики «расказачивания».
– Рискну предположить, что, отстранив Сталина и придя к власти, они вряд ли бы стали, как тогда говорили, «миндальничать», поскольку привыкли уничтожать своих врагов...
– Конечно, эти люди не были борцами за классическую демократию и никто их такими изобразить не пытается. Речь о другом.
Во-первых, давайте четко разделять террор времен Гражданской войны и мирного времени. Во время Гражданской войны, когда идет жестокая, кровавая, беспощадная борьба, воюющие используют любое оружие, часто не соразмеряя силу удара с опасностью, исходящей от противника.
С переходом к нэпу Ленин упоминал о необходимости гражданского мира. Были приняты Уголовно-процессуальный, Гражданский кодексы, создана прокуратура. Конечно, и в 1920-е годы режим не был «белым и пушистым», но масштаб репрессий, в том числе смертных приговоров, резко снизился.
Во-вторых, люди, в том числе политические деятели, имеют обыкновение меняться под влиянием происходящих событий, корректировать свои взгляды. Политики, защищавшие «нэповский» путь развития, выступавшие против насилия над деревней, оставались коммунистами, но они уже были противниками повторения методов «военного коммунизма».
– Тем не менее деление на безвинных жертв и палачей до некоторой степени умозрительно...
– Прекрасный пример – тот же Мартемьян Рютин, член президиума ВСНХ. В 1932 году он возглавил подпольную организацию «Союз марксистов-ленинцев». В ее обращении «Ко всем членам ВКП(б)» говорилось, что путем угроз, террора и обмана партия вынуждена играть роль безгласного, слепого орудия Сталина, и хотя партийные массы в подавляющем большинстве настроены против сталинской политики, они забиты и затравлены партийным аппаратом. И самое главное: в этом документе впервые прозвучал призыв силой устранить Сталина и его клику.
В сентябре 1932 года члены «Союза марксистов-ленинцев» были арестованы, исключены из партии. Многие из них, в том числе и Рютин, впоследствии были расстреляны. Но вот парадокс: еще совсем недавно, в середине 1920-х годов, Рютин, будучи секретарем Краснопресненского райкома партии, активно поддерживал Сталина в борьбе против внутрипартийной оппозиции. Как вспоминал дипломат и разведчик Александр Бармин, ставший невозвращенцем, Рютин предложил создать боевые группы, вооруженные дубинками и свистками, которые должны были заглушать выступления ораторов от оппозиции...
И когда мы слышим, что были репрессированы около двадцати тысяч сотрудников органов госбезопасности, нельзя забывать, что немалая часть из них уже с конца 1920-х годов активно раскручивала на разных этапах механизм беззакония и насилия.
Многие из тех, кто входил в состав особых троек, созданных по приказу НКВД от 30 июля 1937 года и распоряжавшихся судьбами арестованных людей без суда и следствия, были затем также репрессированы. Как, например, ленинградец Петр Смородин, занимавший в 1938 году пост первого секретаря Сталинградского обкома партии.
В системе управления, созданной в стране, руководителю практически любого уровня отвертеться от участия в репрессиях было практически невозможно. Иными словами – круговая порука. Выбор был невелик: одни были добровольными инициаторами, старались выполнить и по-стахановски перевыполнить спущенные нормы по трем категориям (расстрел, лагерь и ссылка), другие просто выполняли волю, спущенную сверху...
Да, факт остается фактом: большинство тех, кто пострадал во время сталинского времени, были без вины виноватыми, и нет и не может быть никакого оправдания их гибели. Однако в общем потоке репрессированных оказалось немало и тех, кто раскрутил этот адский маховик, а затем сам попал в его жернова.
Достаточно сказать, что в 1939 году был арестован и затем расстрелян и сам нарком внутренних дел Николай Ежов, чье имя стало символом массовых репрессий. Его обвинили в подготовке антисоветского государственного переворота. Естественно, обвинение было сфабриковано, но едва ли можно его поставить в один ряд с безвинными жертвами репрессий. Не случайно Ежов до сих пор не реабилитирован.
Как не реабилитирован и Лаврентий Берия, о заслугах которого в создании советского атомного оружия сегодня нередко говорят с большим уважением. Но чаша весов, на которой лежат загубленные им жизни, безусловно, перевешивает.
Понимаете, я уверен, прошлое надо оценивать не с позиций пользы и целесообразности, а – нравственности. В этом, наверное, для меня и есть один из важнейших уроков истории. Если вообще есть желание извлекать из нее уроки...
Лучшие очерки собраны в книгах «Наследие. Избранное» том I и том II. Они продаются в книжных магазинах Петербурга, в редакции на ул. Марата, 25 и в нашем интернет-магазине.
Еще больше интересных очерков читайте на нашем канале в «Яндекс.Дзен».
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 196 (6794) от 28.10.2020 под заголовком «Палачи и жертвы».
Комментарии