Ночь в чешской Ивановке

На рассвете 8 мая 1945 года я пришел на командный пункт 5-й батареи, откуда был виден чешский город Оломоуц. В городе стреляли, а у нас пели жаворонки. В ста метрах от КП на замаскированных огневых точках стояли четыре орудия. Командир батареи капитан Поповский, смелый молодой человек в поношенном кителе с шестью боевыми орденами на груди, то и дело срывался с места и подбегал то к одному, то к другому орудию, проверяя готовность расчетов к бою.

ФОТО Александра ДРОЗДОВА

Вдруг в воздух взлетела красная ракета, и пехота тут же поднялась в атаку. Застучали пулеметы, забухали орудия. Совсем низко над нами пронеслись в сторону противника краснозвездные самолеты. Жаворонки замолкли.

Мы с комбатом следили за боем, определяя, где наши автоматчики особенно нуждаются в поддержке артиллерийским огнем. Я заметил, что пехота с двух сторон обтекает небольшую чешскую деревню, вынуждая гитлеровцев убраться из нее.

Где-то после обеда в полку возник слух, что сегодня последний день войны. Он исходил от местных жителей, пользовавшихся радиоприемниками. Но в поведении противника ничего говорящего об этом не было. Фашисты по-прежнему упорно сопротивлялись. Стрельба прекратилась лишь с сумерками.

И тогда наш полк вступил в чешскую деревню с русским названием Ивановка. Штабные службы разместились в деревянном двухэтажном доме, а все шесть батарей заняли огневые позиции на околице.

По деревне в потемках двигались жители. Они откуда-то тащили в дома узлы, мешки, вели скот. На предполагаемом переднем крае противника было темным-темно и необычно тихо. Когда я подошел к расчету старшего сержанта Фадеева, вокруг собрались солдаты.

- Товарищ майор, куда-то фрицы запропали. Будто сквозь землю провалились. Может, и впрямь сегодня последний день войны? - обратился ко мне младший сержант Курьян.

- Пока никаких официальных сообщений нет, - ответил я. - Будем готовиться к бою.

Когда я в первом часу ночи 9 мая возвратился в двухэтажный дом, мне доложили, что командира полка только что вызвали в штаб бригады. Как мне в тот момент хотелось, чтобы это было связано со слухами об окончании войны!

В три часа ночи командир полка подполковник Федоров вернулся из штаба. Он вошел, широко распахнув дверь, и окинул нас особым взглядом. Мы все с нетерпением ждали его первых слов.

- 8 мая командование немецкой армии подписало акт о безоговорочной капитуляции. Поздравляю вас, товарищи офицеры, с Победой и окончанием войны, - волнуясь, сказал он. Все бросились обнимать друг друга. Каждому хотелось что-то сказать. Шум поднялся невероятный.

Остаток ночи прошел в радостных разговорах. У каждого появилась надежда на скорое возвращение домой. Утром расчеты снялись с позиций, орудия подтащили в деревню. Когда я пришел в расчет старшего сержанта Макарова, остановившегося у одного из крайних домов, солдаты обтирали орудие. В это время с крылечка спустился мужчина лет сорока пяти в дешевеньком сером костюме. Поздоровавшись с каждым из нас за руку, он пригласил всех в дом. Солдаты, смущенно посматривая на свои порыжевшие сапоги и видавшую виды фронтовую одежду, войти в дом постеснялись. Макаров попросил у хозяина воды, чтобы умыться. Чех вернулся в дом, а через пару минут оттуда выбежала девушка с ведром и направилась к колодцу. Поставив перед солдатами ведро, она зачерпнула большой кружкой воду и приготовилась поливать.

- Ну что, братва, с командира начнем отмывать фронтовой нагар? - расстегивая ворот гимнастерки спросил Макаров и подставил огрубевшие ладони под кружку.

- Хладну вода, - предупредила девушка.

- Это как раз и хорошо, - сказал Макаров и, чтобы завязать разговор, спросил, как ее зовут.

- Маришка, - тихо ответила она.

- Хорошее имя, - заметил старший сержант.

Он взял полотенце и стал вытираться. Маришке бросилась в глаза дырка в ряду его верхних зубов.

- Зубы где штратил? - спросила она.

- Фашисты выбили. Вот вернусь домой, вставлю не простые, а золотые, - ответил Макаров.

- Где ваш дум?

- В Ленинграде. Приезжай. Посмотришь на наш красивый город...

В это первое мирное утро настроение у солдат было как никогда хорошее. Хотелось смеяться самой пустяковой шутке. Запах душистого мыла напоминал что-то праздничное. Но не успели все умыться, как на юго-западе километрах в десяти загрохотала артиллерийская канонада. Все с удивлением повернули головы в ту сторону. Сомнений не было: где-то начался сильный бой.

Я поспешил в штаб. Через час вернулся в расчет и объяснил, что командующий группой немецких войск фельдмаршал Шернер отказался подчиниться акту капитуляции. Идет бой по разгрому этой группировки.

В середине дня полк получил приказ выступить из деревни и в боевой готовности двигаться в том направлении, где шло сражение. У знакомого дома собралась вся семья. Маришка беспрерывно махала рукой удалявшимся на машинах солдатам.

Еще до заката солнца стрельба прекратилась. Наша колонна в полсотни машин в полной темноте медленно двигалась вперед. Утром 10 мая тоже была тишина, и мы остановились в березовой роще на отдых. Здесь мы узнали, что противник еще вчера был разбит и нам приказано двигаться в сторону Праги.

Через пять километров перед нами оказались последствия вчерашнего сражения: сгоревшие немецкие танки, разбитые в щепки автомашины, искореженные орудия разных калибров, сдавленные в лепешку шестиствольные минометы и мотоциклы. Похоже, наши войска в навязанном им после капитуляции сражении с такой ненавистью и с такой решимостью действовали всей мощью своего оружия, что за один день боя от фашистов из группы Шернера никого не осталось.

Эти километры еще напоминали войну. Но, когда картина боя осталась позади, мы встретились с ликующим населением Чехословакии. Чехи, стар и млад, празднично одетые, вышли на дороги, где проходили части Советской армии. Приветственное слово «наздар» гремело повсюду. Девушки проворно забирались на подножки машин, целовали солдат и офицеров, дарили им цветы. Радости людской не было ни конца ни края.