Новый взгляд на Россию первой половины XVIII века через «Московитские письма»

Заметки иностранцев о России — особый исторический и литературный жанр. Взгляд их был разным — от восхищенного до нередко уничижительного, надменного и оскорбительного. Сразу же вспоминается книга француза Астольфа де Кюстина «Россия в 1839 году», в которой немало достаточно нелицеприятных характеристик. Однако это цветочки на фоне сочинения итальянца Франческо Локателли (1687 — 1770) «Московитские письма»: оно вообще было запрещено в России.Наш сегодняшний собеседник Михаил Талалай — кандидат исторических наук, ассоциированный сотрудник Института всеобщей истории РАН (его представитель в Италии). Он много лет занимается историей российско-итальянских связей и считает, что «Московитские письма» давно уже пора перевести на русский язык, поскольку они служат важным источником сведений о России первой половины XVIII века. На них опирались и опираются многие исследователи, причем часто используют этот материал весьма некритично.

Из коллекции Государственного Эрмитажа

— Михаил Григорьевич, как появился ваш интерес к этому персонажу?

— Еще в начале 1990-х годов в Бергамо, родном городе Локателли, знакомые мне университетские историки издали его «Письма» и подарили мне экземпляр. Забегая вперед, замечу, что никакого антирусского контекста в этом не было. Готовившие книгу люди с симпатией относятся к России, о чем говорится в предисловии, да и антирусские пассажи в переводе всячески смягчены и снабжены комментариями.

Надо сказать, что мои коллеги из Бергамо воспользовались не оригиналом на французском, на котором были написаны и впервые вышли «Письма» (анонимно, в Париже, в 1735 году), а их переводом на немецкий с длинным разъясняющим названием: «Так называемые Московитские письма, или Клевета и тысяча авантюрных наветов, возведенных на славную русскую нацию итальянцем, пришельцем из другого мира». Автором этого опровержения, напечатанного в 1738 году во Франкфурте, был Генрих Гросс — российский дипломат немецкого происхождения. В середине XVIII века он сотрудничал с нашими миссиями в Лондоне, Париже и других европейских столицах.

Книга Гросса помимо перевода «Писем» на немецкий снабжена подробными примечаниями, где каждой обличительной фразе Локателли дан отпор. То есть в 700-страничном томе опровергающих комментариев в четыре раза больше, чем собственного текста Локателли. Современным итальянским публикаторам так, конечно, было проще: взять уже откомментированный текст. На мой взгляд, исторический источник, пусть и несимпатичный, все-таки надо переводить с оригинала, в данном случае — с французского.

— И что же там насочинял итальянец?

— Например, такое: «Я очень хорошо знаю, что если судить по известиям, которые печатаются в некоторых газетах, то можно подумать, будто Московия действительно имеет наготове превосходные армии, все составленные из регулярного войска...

Поверьте мне, московиты бы пропали, если бы шведы захотели действовать. Для них бы было слишком — сопротивляться неприятелю, который столько раз побеждал их, и распоряжаться в Польше. Если бы шведы побольше обращали внимание на свои интересы, то Петербург перешел бы в их власть, и ни один из важных проектов московских никогда бы не исполнился. Вам известно, что в Петербургском адмиралтействе заключается все, что составляет московские морские силы. Если бы эта столица попала во власть шведов, то какую пользу мог бы принести Кронштадт со всеми своими кораблями?

Необходимо снова бы втеснить их в границы, в которые запереть их — в интересе многих государей, чтобы не сказать — всей Европы».

— Кстати, о каких границах здесь идет речь?

— Очевидно, допетровских, без Балтики. Однако продолжу цитировать нашего героя.

«Известно, что все важные дела, о которых трактуют в настоящее время при русском дворе, находятся в руках министров-иностранцев, и только для приличия к ним приобщают двоих или троих из русских, но можно сказать наверное, что вся сила заключается в первых. Эти министры-иностранцы так крепко ухватились за свою власть и так умеют поддерживать друг друга, что на господ московитов смотрят как на своих подвластных, и те никогда не смеют ничего предпринять, не получив прежде согласия других.

...Так как московиты по природе подозрительны, недоверчивы и думают, что нет в мире человека, на которого можно бы было положиться с доверчивостью, то у них всегда и везде назначается какой-нибудь надсмотрщик, отчего дела даже такие, которые требуют величайшей тайны, у них рассматриваются в присутствии многих лиц».

Локателли выступал с обобщениями и на такую извечную тему: «Всем известно, что воровство — общая черта между московским народом, так что никто даже и не стыдится в этом. Большие и малые, мужчины и женщины без стеснения присваивают себе чужое добро, только бы попалось под руку. Вот почему здесь все держат себя всегда настороже и все выказывают такое постоянное недоверие друг к другу. Петр Первый обыкновенно говорил, что если бы он вздумал перевешать всех воров в своем государстве, то остался бы без подданных».

Или вот такая характерная цитата: «Московиты грубо ошибаются, воображая, что для того, чтоб быть хорошим солдатом и великим капитаном, довольно уметь делать эксерциции и знать все движения, которые преподает тактика... На что первые министры никогда не обращали достаточного внимания, так это на то, что они всегда слишком забегают вперед и хотят идти, так сказать, гигантскими шагами во всех новых учреждениях, отчего происходит, что часто пренебрегают самым существенным. Вместо того, чтобы основывать Академию наук и заводить кадетский корпус, следовало бы распространить школы для обучения религии и нравственности. С этого бы нужно было начать задуманную реформу; и в самом деле, если юношеству не дают хорошего воспитания, то возможно ли каким-нибудь образом вывести народ из варварства, в которое он погружен столько веков?».

И только однажды автор выскажется снисходительно — по отношению к провинциалам: «Я заметил некоторую разницу между народами этой обширной империи. Жители Москвы и ее окрестностей на пятьдесят верст в окружности нисколько не сообщительны и едва заслуживают, чтобы на них смотрели как на людей. Но по мере того, как удаляешься от этой местности, находишь народ не такой грубый, более человечный и поэтому более достойный пользоваться жизнию, чем жители Москвы. Менее варвары те, которые живут в самых отдаленных лесах, и которыми руководит в поступках простой инстинкт, данный им природою»...

— Откуда же у Локателли такая нелюбовь к России?

— Понимаете, он априори не питал к ней симпатий, поскольку был полон предрассудков, укоренившихся на Западе. Определенный антирусский «заряд» дала его молодость, проведенная во Франции: у России с этой страной тогда были сложные отношения. Впрочем, Локателли, происходивший из зажиточных дворян, живших в Бергамо, немало времени провел и в самой России, так что имел возможность увидеть русскую жизнь изнутри...

А в Россию он попал так. Сбежав в шестнадцать лет в Париж и сделав там военную карьеру, Локателли решил попытать счастья и в нашем Отечестве. В 1733 году приехал в Петербург, причем зачем-то по поддельным документам как некий Рокфор. Здесь он пользовался поддержкой торговца мрамором его соотечественника Мариотти, а в католической церкви вел беседы с единоверцами, пытаясь выяснить, что и как, можно ли пристроиться на службу, возможно, военную. В итоге на службу в российской столице он не устроился, а попал в состав сухопутной (иногда ее называют академической) части Второй Камчатской экспедиции: втерся в доверие к ученым-французам, жившим в Петербурге. Но добрался только до Казани.

Почему только до нее — здесь источники расходятся. Академик Герхард Миллер, участник экспедиции, пишет, что им навязали какого-то неприятного итальянца, и они были рады, что в Казани его арестовали и разоблачили. Локателли утверждает, что сам сообщил казанским властям свое настоящее имя в надежде на их поддержку — дабы не ехать на край света, на унылую Камчатку, а отправиться в Персию, где находился русский военный корпус.

Итальянец, согласно позднейшим отчетам Миллера, заявил озадаченным казанцам, что хочет поставить на службу России свои военные таланты, но не смог внятно разъяснить, зачем он едет в составе научной экспедиции с поддельным паспортом. Неясно, то ли по дороге он поменял планы или изначально намеревался максимально приблизиться к Персии. Локателли обыскали и обнаружили, что он вел заметки, возможно, разведывательного характера, зарисовывал укрепления на Волге... (Воспользуюсь случаем и упомяну с благодарностью камчатского исследователя Павла Калмыкова, который занимался этой экспедицией и поделился со мною материалами.)

Ни в какую Персию итальянца, конечно не отправили. Он был послан сначала в Москву, а потом год сидел в заключении в Петербурге. Рассказ Локателли, что по дороге из Казани в Москву, а потом в Петербург его дважды обокрали и дважды пытались отравить, невозможно проверить. От этого времени он оставил злое замечание: «Как московиты заклятые враги остального рода человеческого, то арестант-иностранец был для них приятным зрелищем, и в полицию стали приходить чаще обыкновенного». Через год с лишком его освободили. Однако русская тюрьма еще больше озлобила Локателли.

— Почему же его освободили?

— Вероятно, не хватило доказательств шпионажа. Историкам известен такой документ из архива Сената: «По разсуждению сенатскому, подозрения за ним не признавается: ежели бы он, Локателлий, выехал для какого шпионства, то б он для корреспонденции жил в С.-Петербурге, или б поехал на Украйну и в Польшу, из чего видно, что он ехал в низовый корпус для принятия той службы в такое отдаленное место, где шпионства или переписок в европейския государства чинить не можно и опасности б оттого не было». Мне лично кажется, что Локателли, в духе времени, действительно намеревался пошпионить в России, но толком не знал, как за это взяться и кому именно продать разведданные.

Тем не менее в «Московитских письмах» есть такие строчки: «Никто из посвященных в здешние дела не должен лелеять мысли покинуть страну. Московиты боятся, что он разболтает их секреты. Согласитесь, такое поведение — очевидное доказательство слабости правительства».

Заодно еще несколько откровений: «Нет ничего легче, как узнать тайны кабинета... Я вам расскажу, каким образом вы должны поступать, чтобы похитить все бумаги из секретарской комнаты и потом положить их на то же место, так что никто о том и не узнает. Нет ни одного писца, которым бы вы не могли воспользоваться, только поднесите ему стакан водки или дайте полтину денег. Сторожа-солдаты редко исполняют свои обязанности с должной исправностью: почти всегда найдете их спящими...

Но, что еще лучше, эти животные всегда пьяны, отчего происходят между ними постоянная брань и беспорядки. Я часто видал за раз до полудюжины писцов в оковах за то, что небрежно исполняли свои обязанности, что впрочем нисколько не мешало им отлично тешиться над другими. Кандалы в Московии нипочем; чуть кто немного провинится, тотчас заковывают, так что он не может двигаться».

— Куда Локателли направился после высылки?

— Здесь начинается самая интересная часть этой истории. Он приезжает в Голландию, где и сочиняет «Московитские письма». Сочинение имело громкий успех и широко циркулировало на Западе: вероятно, с этой целью итальянец создавал его на французском.

В нем, кстати, он не забыл предостеречь голландцев: «Любопытно бы знать, что подумают на этот счет (экспансия на Камчатку. — М. Т.) господа голландцы, единственные в Европе торговцы с Японией. Их, наверное, встревожит такая новость, и напрасно: московиты не тот народ, кто может быстро наладить подобную торговлю. Но мне скажут, все может измениться, в том числе и облик Московии, и ее жители, ведь не могут же они ничему не научиться, наступая на все те же грабли? Это все заблуждение. Изменения московитов можно дожидаться долго, и, признаюсь, я считаю его вовсе невозможным.

С другой стороны, в разумной и могущественной Голландской Республике есть много политиков и негоциантов, достаточно ярких и талантливых, чтобы обезопасить свою торговлю, либо свести убытки к минимуму. Они, безусловно, найдут способ вызвать в умах японцев подозрительность, в достаточной мере, чтобы сорвать все усилия московитов, даже если допустить, что те будут действовать мудро и аккуратно».

Русский посланник в Голландии Александр Головкин вычислил автора «Писем» и потребовал выдать его в Россию. Голландцы, кажется, были готовы сдать Локателли, но кто-то успел предупредить его, и авантюрист бежал в Лондон. И там издал английский перевод «Писем».

Публицист Владимир Стоюнин, автор, пожалуй, единственной в России обстоятельной статьи, посвященной Локателли (она вышла в 1867 году в журнале «Вестник Европы»), опубликовал переписку Анны Иоанновны и русского посланника в Лондоне Антиоха Кантемира. Императрица требовала остановить английскую публикацию «Московитских писем».

Интересно, что про саму Анну Иоанновну Локателли упоминает так: «следует сделать торжественное заявление, что, говоря о московитской нации, на которую Satyram non scribere (Трудно не писать сатиры (Ювенал). — М. Т.), я никоим образом не говорю о Августейшей Государыне, которая управляет ею (Анне Иоанновне. — М. Т.), к каковой государыне я питаю самое глубокое почтение. Мне известны ее достойные восхищения качества и прежде всего ее религиозность и сострадание».

Кантемир поучающе отвечал царице, что в либеральной Англии запретить печатать «нехорошую» книгу невозможно, а вот наказать ее автора можно. «Потому к наказанию его, Локателли, один способ остается, чтоб своевольным судом чрез тайно посланных гораздо побить, и буде ваше императорское величество тот способ апробовать изволит, то я оный в действо произведу», — пишет в Петербург известный просветитель. Но разрешение «гораздо побить» он не получил.

Кстати, выше уже говорилось, что спустя три года после «Писем» Локателли вышло опровержение Гросса. Как отмечает современный итальянский профессор Уго Перси, в свете политической ситуации, сложившейся в России в царствование Анны Иоанновны, неудивительно, что немец столь откровенно и язвительно, но в лучших традициях рафинированного педанта вступался за Россию и русских. По ядовитости его произведение было равным, если не превосходящим исходный текст.

Ни одна фраза Локателли, ни единая мелочь не избежали опровержения, и все это дополнялось к тому же грубыми оскорблениями в его адрес. В конце книги комментатор даже поместил предметно-постраничный указатель. «Очевидно, двор сознавал свои пороки, и не зря когда Локателли, например, пишет об иностранцах при русском дворе, немецкий комментатор всегда яростно их защищает, как честных людей, желающих только добра России», — отмечает Уго Перси.

Кстати, когда была издана книга Гросса, Локателли уже жил в Стамбуле.

— Почему именно там?

— Он везде искал богатых покровителей. Кто ему платил, на того он и работал. У турецкого султана он служил советником по России, вел переписку с гетманом Орликом, преемником Мазепы. Одновременно нанимался к австрийцам и следил за венграми-беженцами, которые обитали в Стамбуле, выясняя, хотят ли они отделения Венгрии от Австрии.

Деятельностью Локателли заинтересовались венецианцы, подозревая, что он интригует против них. Составили на него досье, которое хранится в Венеции, оно еще ждет исследования. Но с Орликом создать антирусскую ось не получилось, Русско-турецкая война 1735 — 1739 годов закончилась, султан более не нуждался в советах Локателли.

Он еще повращался в Европе, в частности, присутствовал на втором Аахенском конгрессе в 1748 году, где кроили карту Европы после почти десятилетней войны за австрийское наследство. На конгрессе он теперь представлял интересы... Венеции!

Свой земной путь наш антигерой окончил в Бергамо. Одним из тех, кто общался с ним в ту пору, был его земляк Джованни-Баттиста Галлициоли, тогда молодой человек. Он написал биографию Локателли, которая до сегодняшнего времени служит главным источником сведений о нем для западных исследователей. Это апологетический труд, восхвалявший Локателли как литератора, политика, дипломата, чуть ли не святого подвижника. Правда, ни одного его изображения не сохранилось.

Бумаги Локателли находятся ныне в городской библиотеке Бергамо. Они подробно не исследованы до сих пор. Документы о нем есть также в Государственном архиве Венеции, так как он находился под колпаком венецианских спецслужб...

— Возможно, в оценке каких-то особенностей русского характера Локателли и был отчасти справедлив, но впоследствии сама история опровергла многие его утверждения... Тем не менее как вы считаете — «Московитские письма» могут быть сегодня изданы в России?

— Почему бы и нет? Хотя у меня личность самого Локателли — авантюриста, склонного выдавать себя за пострадавшего героя, — не вызывает особых симпатий. Иное дело, что к такой книге требуется современный научный комментарий, ведь со времен книги-отповеди Гросса прошло 280 лет.

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 173 (6272) от 19.09.2018 под заголовком «Московитские письма».