Маршал-прагматик
Настоящую бурю вызвало появление в прошлом году на Захарьевской улице мемориальной доски, увековечивавшей память о маршале Карле Густаве Маннергейме. Хотя она и была посвящена его дореволюционной службе в русской императорской гвардии. Да и сам маршал — фигура, почитаемая в соседней Финляндии: в честь него назван, к примеру, главный проспект Хельсинки. В нашем же городе многие считают его (и не без основания) одним из виновников гибели сотен тысяч жителей в осажденном Ленинграде, ведь, как известно, финская армия блокировала город с севера... Однако вот парадокс: будучи союзником нацистов, Маннергейм не был осужден как военный преступник. Как такое могло произойти? Об этом мы говорим с доктором исторических наук заведующим кафедрой истории Нового и Новейшего времени Санкт-Петербургского госуниверситета Владимиром БАРЫШНИКОВЫМ.
Из фотоколлекции оборонительных сил Финляндии SA-Kuva
— Владимир Николаевич, современные исследователи предлагают самые разные версии по этому поводу...
— Да, и они нередко носят крайне экстравагантный характер, а приводимые в них аргументы имеют достаточно предположительный характер. Прямых доказательств и соответствующих официальных свидетельств пока не обнаружено.
Некоторые историки считают, что Сталин распорядился не трогать маршала из пиетета к его личности и заслугам. Например, отечественный исследователь-публицист Леонид Власов утверждал: мол, Сталин понимал, что предать суду старого маршала — значит бросить на скамью подсудимых саму идею независимости Финляндии, а этого он не хотел.
Достаточно нелепым, на мой взгляд, выглядит публицистическое утверждение, что сталинское руководство в 1945 году могло «поблагодарить» финского маршала за то, что в 1941-м немецкие войска не взяли Ленинград и армия Маннергейма «не участвовала в штурме города», который осуществлялся «исключительно» немецкой группой армий «Север». Иногда даже говорится, например, что финский маршал вместе с Георгием Жуковым, командовавшим Ленинградским фронтом, вообще «спасали Ленинград».
Не менее удивительна версия, что в годы войны между Маннергеймом и Сталиным имелась «прямая связь», которая, возможно, позволяла даже почти открыто обмениваться мнениями. Никаких документальных подтверждений этому нет.
— Похоже, подобные версии ни в коей мере не убедили тех, кто считает Маннергейма ответственным за жертвы блокадного Ленинграда...
— Конечно, не следует забывать и о том, что Финляндия вместе с Германией в 1941 — 1944 годах участвовала в войне против СССР и ее войска блокировали Ленинград. Причем в отличие от других союзников Германии только Финляндия имела свой собственный сектор фронта у стен осажденного города. Это, несомненно, предполагало и персональную ответственность за гибель колоссального количества мирных жителей.
Тем не менее человек # 1 в военном, да и в политическом, сегменте финляндского руководства, повинный в непосредственном подключении Финляндии к участию в войне, оказался вне того круга, кто после окончания войны предстал перед финским трибуналом. Этот трибунал собрался по требованию Союзной контрольной комиссии, возглавляемой Ждановым. (Аналогичные комиссии были созданы в каждой из стран — бывших союзников нацистской Германии.) В финский трибунал входили только финские судьи.
Хорошо известен механизм, позволивший Маннергейму избежать наказания. В момент начала судебного процесса он занимал пост президента, а значит, по законам Финляндии, официально не мог быть привлечен к суду. Более того, накануне начала процесса, который открылся на следующий день после начала работы Нюрнбергского международного трибунала над нацистскими преступниками, 15 ноября 1945 года, он вообще покинул Финляндию.
Президент без всяких проблем отправился 3 ноября в Португалию, возложив свои обязанности на премьер-министра Паасикиви, и пробыл за границей два месяца. Как было официально объявлено, его отъезд являлся вынужденной мерой, связанной с болезнью. Вернулся Маннергейм лишь 2 января 1946 года, когда страсти вокруг судебного процесса начали угасать, а в финском суде уже готовились вынести обвинительный приговор в отношении восьми высокопоставленных граждан Финляндии, признанных военными преступниками.
Приговор был зачитан 21 февраля. Соратник Маннергейма бывший президент республики Рюти получил десять лет тюрьмы, его коллеги премьер-министры Рангелю и Линкомиес — шесть и пять с половиной лет тюрьмы, соответственно, члены правительства Таннер, Рамсаю, Рейникка и Кукконен также получили различные сроки тюремного заключения. Кивимяки, бывшего посланника Финляндии в годы войны в Германии, а прежде одно время занимавшего пост премьера, приговорили к пяти годам тюрьмы. Правда, потом почти всех освободили досрочно.
— Остается загадкой: как Москва отнеслась к тому, что Маннергейма выпустили из Финляндии, не привлекая, таким образом, не только к судебной ответственности, но и не используя его знаний по крайней мере для свидетельских показаний?
— Вероятно, следует четко учитывать не прежние заслуги или, наоборот, прегрешения, которые маршал, по мнению советского руководства, мог иметь перед СССР, а совершенно другие факторы.
Несомненно, в Москве стремились использовать его авторитет, осуществляя собственную политику, которая заключалась в том, чтобы превратить Финляндию из врага в союзника. Поэтому давайте обратим внимание на то, какие взгляды Маннергейм начал проповедовать в 1944 — 1945 годах, а также учтем его положение в финском обществе.
После того как Финляндия потерпела поражение в войне, он являлся единственным представителем руководства, который прочно сохранял внутри страны свой авторитет и влияние. Его поддерживали и прогермански настроенные финские государственные деятели, и те, кто настаивал на том, чтобы Финляндия разорвала отношения с нацистской Германией.
Не случайно заговор против маршала, который готовили нацисты в 1944 году, осуществить в Финляндии оказалось просто невозможно. Безоговорочный авторитет Маннергейм имел и в армейской среде, что в конечном итоге позволило финской армии развернуть боевые действия против своих недавних немецких «братьев по оружию».
В результате только он реально был в состоянии объединить население своей страны, чего не могли не учитывать в Москве. Но, на мой взгляд, даже это обстоятельство не являлось для советского руководства определяющим. Самым важным были взгляды финского маршала.
Позволю себе небольшое отступление. Дело в том, что, отказавшись от возможного захвата территории Финляндии, в Кремле были вынуждены искать союзников в тех финских политических кругах, которые смогли бы поддерживать, а затем и реализовать стратегическую линию СССР. Самыми подходящими для Москвы были представители радикально левых политических группировок, прежде всего коммунисты. Их влияние в финском обществе начало нарастать, но пока еще не выглядело достаточно убедительным, чтобы можно было с их помощью поставить Финляндию под контроль.
Поэтому приходилось делать ставку на буржуазных политических деятелей, которые в конце войны тоже начали выступать за улучшение отношений с Советским Союзом. Они были близки прежнему военному руководству страны, но одновременно формировали ему оппозицию, которая еще в годы войны получила название «мирной». На ранней стадии своего зарождения эта оппозиция тоже поддерживала Маннергейма, предлагая сделать его главой государства уже с 1943 года.
Таким образом, кандидатура маршала как лидера страны, наиболее удобного для СССР, вполне проходила. Это стало особенно ясно, когда с октября 1944 года финские войска на севере страны начали боевые действия против Германии, а в рейхе развернули антифинляндскую пропаганду и принялись представлять деятельность Маннергейма исключительно «как преступную в отношении своего народа»...
— Маннергейм, как искусный политик, ведь прекрасно улавливал все оттенки ситуации?
— Именно так. Осенью 1944 года он, уже будучи президентом, позволил премьеру Паасикиви включить коммунистов в состав правительства. Подписал распоряжение о закрытии ряда близких ему по духу организаций, включая шюцкор (так назывались добровольные военизированные отряды — вспомогательная часть вооруженных сил страны). И наконец, 10 ноября 1944 года поздравил советское руководство с годовщиной Октябрьской революции, хотя всю предшествующую жизнь считал себя ненавистником большевиков.
Показательно, что в этом поздравлении содержалась весьма важная мысль, которую затем реализовывали его преемники на посту президента. Он написал, что выражает «искреннее желание финского народа укреплять прочные и дружественные, на обоюдном доверии основанные, добрососедские отношения Финляндии с ее великим соседом». Подобная гибкость Маннергейма, очевидно, оказалась самым важным качеством и произвела необходимое воздействие на советское руководство.
Слова в упомянутом поздравлении руководству СССР были далеко не случайными. Отчасти их объясняет другое письмо, которое маршал адресовал несколько раньше, 2 сентября 1944 года, Адольфу Гитлеру. Сообщая ему о разрыве Финляндией отношений с рейхом, маршал откровенно указал, что Германия, проиграв войну, «все равно выживет», тогда как «этого нельзя утверждать, говоря о Финляндии». И далее Маннергейм написал, что «если наш всего четырехмиллионный народ будет побежден силой оружия, то можно не сомневаться, что его изгонят из страны или доведут до вымирания».
Кстати, еще накануне «зимней» войны 1939 — 1940 годов Маннергейм, будучи руководителем комитета обороны Финляндии, исходил из положения, что Советскому Союзу надо уступить и тем самым разрядить обстановку. В частности, маршал предлагал без всяких оговорок передать Москве ряд запрашиваемых ею островов в Финском заливе, которые, как он заметил, «нет возможности защищать». Однако эти радикальные идеи не нашли понимания в руководстве страны.
Маннергейм, проживший в царской России тридцать лет, хорошо представлял менталитет великой державы. Как он потом сам отмечал в своих мемуарах, он четко улавливал, что Москва от Финляндии не отступится. А уже став президентом, Маннергейм в узком кругу руководства страны в октябре 1944 года прямо заявлял, что внешняя политика Финляндии не должна идти против России.
На формирование позиции маршала повлиял аналитический доклад, подготовленный по его личному заданию генералом Хейнриксом после подписания 19 сентября 1944-го соглашения о перемирии с СССР. Тот дал почувствовать маршалу, что рассчитывать на поддержку со стороны Запада не приходится, поэтому надо избегать открытой конфронтации с восточным соседом, подчеркнув, что невозможно «закрывать глаза на то, что требования, которые Россия предъявляет к нам, основаны на стратегических доводах».
Маннергейм оказался тонким стратегом, который отбросил определенные прежние убеждения, постаравшись максимально учесть реальные цели Советского Союза в отношении Финляндии. Именно это, как представляется, стало определяющим в отношении Москвы к будущему маршала.
В январе 1945 года Маннергейм в ходе обсуждения со Ждановым проблем обороны южного побережья Финляндии предложил советскому руководству заключить такой договор, который бы резко менял весь последующий характер советско-финляндских отношений. Речь шла о военно-политическом союзе двух государств. То есть о том, к чему СССР безуспешно стремился в отношении Финляндии начиная со второй половины 1930-х годов.
— Показательно, что подобную позицию Маннергейма в отношении СССР оценили не только в Москве...
— Даже финские коммунисты, серьезно пострадавшие от политики Маннергейма в предшествовавший период, уже весной 1945 года начали признавать заслуги стареющего маршала. Министр внутренних дел коммунист Лейно, в частности, прямо указал премьер-министру Паасикиви, что заслуга Маннергейма по выводу Финляндии из войны «позволяет его оставить в стороне», намекая, очевидно, на надвигающиеся наказания всех тех, кто в Финляндии привел страну к войне.
Когда же, действительно, в сентябре 1945 года по настоянию Союзной контрольной комиссии финский парламент принял закон, первый параграф которого гласил, что «виновником войны считается тот, кто в правительстве решающим образом повлиял на присоединение Финляндии к войне с СССР... или решающим образом препятствовал во время войны достижению мира», Маннергейм уже точно превратился в статиста и начал давать свидетельские показания. Причем министр юстиции Урхо Кекконен, чье ведомство, собственно, занималось подготовкой судебного процесса против военных преступников, дал следователям и прокурору указания оградить Маннергейма от обвинений. Более того, как утверждает финский историк Юхани Суоми, Кекконен помог подготовить Маннергейма к возможным вопросам следователей, которые перекладывали бы ответственность на других.
Очевидно, понимая всю неоднозначность положения Маннергейма, советское руководство дало ему возможность накануне начала суда покинуть Финляндию, осознавая, вероятно, что большего от него добиться будет очень сложно, а главное уже сделано. Не случайно на встрече в Кремле с делегацией финских представителей культуры 8 октября 1945 года Сталин подчеркнул, что «не должно быть чувства мести в отношениях между народами» и даже выразил признательность Маннергейму, что стало сюрпризом для руководства Финляндии.
Однако объективно дело заключалось далеко не в признательности или отказе от мести. Как указывал в своих воспоминаниях резидент советской разведки в Финляндии Елисей Синицын, позиция руководства СССР выражалась в том, чтобы позволить Маннергейму лично осудить «своих соучастников». Синицын цитировал такие слова Сталина: «Во время суда Маннергейм неизбежно будет неоднократно упоминаться как повинный в приказах по армии и за сговор с немцами, о вступлении Финляндии в войну на стороне фашистской Германии. Тогда народ Финляндии примет отставку Маннергейма с облегчением».
Иными словами, в Кремле решили использовать авторитет финского маршала в переходный период выполнения Финляндией соглашения о перемирии. Его участие в дальнейшем управлении государством не предполагалась. Так, собственно, и произошло. Спустя десять дней после завершения судебного процесса, 4 марта 1946 года, Маннергейм подал в отставку с поста президента. Официально — по состоянию здоровья.
Ему оставалось теперь только писать мемуары, находясь по большей части в Швейцарии в курортном местечке Монтрё. Там он прожил чуть больше пяти лет до самой смерти.
Комментарии