Крестьянка из рода банкира. Как революция изменила жизнь одной петербургской семьи
Читательские отклики бывают разными. Одни приходят сразу же после публикаций, другие «настигают» спустя много лет. В нашем сегодняшнем случае - именно так: Галина Александровна Жилина откликнулась на заметку «Банкир на улице Пропаганды», появившуюся в разделе «Наследие»... 8 апреля 2006 года. Речь в ней шла об одной из забытых улиц в Лесном, близ нынешней площади Мужества, носившей сперва название Новая, а потом ставшей улицей Пропаганды. В статье упоминался дом, принадлежавший до революции банкиру Михаилу Аггеевичу Викторову, а затем превратившийся в большую коммунальную квартиру. Среди жильцов в 1930-х годах был и сам бывший владелец, своим внешним видом напоминавший детям милого сказочного гнома... Сегодня Галина ЖИЛИНА рассказывает о своих предках.
Михаил Аггеевич Викторов с внуками. Фото начала 1920-х гг. РЕПРОДУКЦИЯ. ФОТО АВТОРА
- Михаил Аггеевич Викторов был старшим братом моего деда, а строил дом, о котором идет речь, Николай Ксенофонтов. Они продолжили общение после постройки и решили породниться. Николай выдал свою старшую дочь Любовь за младшего брата Михаила Викторова - Филиппа. Свадьба состоялась в 1907 году.
По просьбе Филиппа Николай Ксенофонтов спроектировал и построил для его семьи белый каменный особняк в Павловске. По воспоминаниям, дом был большой, со вкусом обставленный. Телефон, зеркальные стекла, зимний сад... В просторной детской сдвигалась часть пола, и из кухни поднимался стол, винтовая лестница вела в башенку, откуда открывалась прекрасная перспектива, был даже виден Петроград. Большой ухоженный участок с соснами, обнесенный кованой оградой, флигель для прислуги, лошади для выезда, автомобиль, будто бы выписанный из Америки...
У самого Николая Ксенофонтова в Павловске была целая улица собственных домов. Каждый из его детей получал дом в «приданое». Дома были деревянными, все они сгорели во время войны. А каменный особняк был разрушен, когда шли бои осенью 1941 года: по его белой башенке артиллерия вела пристрелку...
После войны еще была цела часть ограды, потом и ее не стало. Осталась лишь фотография здания в семейном архиве.
О судьбах. Николай Ксенофонтович Ксенофонтов встретил революцию в своем имении Плосково Костромской губернии. Три его дочери были замужем, младший сын погиб на Первой мировой. В имении был конный завод, в расположенной рядом деревне с тем же названием работала маслобойня. С крестьянами сложились добрые отношения.
В 1929 году семью выставили из усадьбы, где им до этого разрешали жить, и устроили там школу. Николай Ксенофонтович этого не перенес, и с ним, как тогда говорили, «случился удар».
Мне довелось побывать в Плоскове с бабушкой летом 1952 года. Нас принимали очень тепло. Меня баловали: сплели маленькие лапти, сделали маленькие грабли, брали на покос, катали на громадном добром битюге. Бабушку называли «барышней», некоторые «крестной». Я помню круг, на котором «вываживали», как они говорили, лошадей, оставшийся от конного завода...
Михаил Аггеевич Викторов достаточно долгое время при советской власти жил спокойно, никто его не трогал. Но весной 1935 года по «кировскому потоку» семью сослали. Из ссылки вернулся только внук Виктор, больной туберкулезом. Он умер во время блокады.
Филипп Викторов до революции поначалу вел дела совместно со старшим братом Михаилом. Затем отделился, открыл собственную банковскую контору. Дела шли хорошо, рассказывали, что он был умен, удачлив, остер на язык, очень доброжелателен со всеми, включая прислугу. В семье родились две дочери: Людмила и Елена - моя мама.
Когда началась Первая мировая война, Филипп Аггеевич пожертвовал на нужды фронта большую сумму денег, автомобиль, выделил весь нижний этаж своего дома в Павловске под госпиталь и сам его содержал. Все женщины в доме: Любовь Николаевна, обе няни, горничные - окончили курсы медсестер и ухаживали за ранеными под руководством семейного врача, доктора Буша.
Однажды к ним даже приехала вдовствующая императрица Мария Федоровна, курировавшая госпитали. По ее представлению высочайшим указом Филиппу Викторову «за заслуги перед Отечеством» было пожаловано дворянское звание.
После Октябрьской революции он, опасаясь выселения, добровольно отдал дом государству, и семья покинула особняк. Позже в нем была открыта школа. В 1919 году ему чудом удалось остаться в живых во время красного террора: его взяли в заложники и грозились расстрелять...
Однако потом пришел нэп, и Филипп Аггеевич со старым другом вновь занялся бизнесом: организовывал производство ботиков - эта обувь тогда была в моде. Послабление продолжалось недолго: в 1929 году Филиппа Аггеевича с женой посадили в тюрьму «за золото». Через год, поняв, что умрет в тюрьме, Филипп Викторов отдал все, что у него еще оставалось, даже обручальные кольца, и его выпустили. Семья бедствовала, жила в Ленинграде в полуподвальном помещении. Филиппу Викторову спустя какое-то время удалось устроиться кассиром в контору.
В 1936 году его дочь Елена блестяще окончила техникум, и ей дали рекомендацию для работы в закрытом конструкторском бюро. Она поступила в Политехнический институт на вечернее отделение, в анкете указав: «из семьи служащих». Она находилась в осажденном Ленинграде, в конце 1942 года ушла добровольцем на фронт и прошла всю войну. Филипп Аггеевич в 1943 году умер в блокадном Ленинграде.
Что же касается старшей дочери, Людмилы, то она в 1940 году поступила в архитектурный институт. Осенью 1941 года, живя с мужем в Стрельне, они оказались в оккупации, и их угнали в Германию. После капитуляции ферма, на которой они работали, попала в американскую оккупационную зону. Опасаясь возможных репрессий и предполагая, что все родные погибли, они приняли решение уехать в Австралию.
Елена тоже ничего не знала о судьбе Людмилы и ее мужа: думала, что те пропали без вести. Сестры разыскали друг друга и встретились только в начале 1970-х годов...
Вот такая история семьи. Слишком поздно я спохватилась ее писать, но раньше родные побоялись бы рассказать. Бабушка почти все старые фотографии уничтожила, поэтому в семейном архиве их осталось совсем мало, и никогда не рассказывала о прошлой жизни. В анкетах указывала, что она «крестьянка Костромской губернии». Моя мама откровенно о жизни семьи стала рассказывать только на рубеже веков, когда ей было уже за восемьдесят лет.
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 191 (6544) от 11.10.2019 под заголовком «Крестьянка из семьи банкира».
Комментарии