Косить, доить и запрягать

Моя мама Ирина Аркадьевна Зарецкая не была на фронте. То, что она сделала, никто (и она сама) не называл подвигом. Но во время войны мама спасла десятки детских жизней, и я считаю, что об этом нужно рассказать.

ФОТО из семейного архива. За четыре года до войны: я и мама.

Мама была главным врачом одной из детских поликлиник Ленинграда. В июле 1941 года ее направили сопровождать в эвакуацию эшелон с детскими учреждениями. Мы с сестрой — детсадовские девочки — тоже были в этом эшелоне. Довезя ребятишек до места, мама вернулась в Ленинград — врачи были военнообязанными.

В ноябре 1941 года, когда началось движение по Дороге жизни, ей поручили сопровождать большую группу подростков в эвакуацию в Кировскую область. Приехав в Киров, мама сдала своих подопечных, но ей тут же предложили возглавить интернат, тоже эвакуированный из Ленинграда. Ситуация в интернате сложилась отчаянная, но маму знали как опытного администратора и надеялись, что она справится.

Этот интернат был создан в Ленинграде в спешке. В нем объединили детей, почему-то не уехавших со своими детсадами, детдомами, яслями — всего более трехсот человек. В основном это были ребятишки 3 — 6 лет, а также ясельники и младшие школьники. Времени на организацию карантина не нашлось. В результате интернат «повез» с собой семь разных инфекций: ветрянку, скарлатину, корь... Вторая беда — не было персонала. Решили проблему так: нашли нескольких врачей и медсестер, а на должности воспитательниц, нянечек, поваров, прачек набрали женщин, готовых уехать в эвакуацию вместе со своими детьми.

Кировская область, хоть и бедная, отнеслась к ленинградцам очень хорошо. Интернат разместили в сказочном месте — на высоком берегу реки Чепца на большой поляне среди густого леса. Перед войной там построили детский санаторий под названием «Конып». Он размещался в деревянных двухэтажных корпусах. Имелись водопровод, баня-прачечная, пекарня, конюшня, даже лесопилка.

Но возникла масса проблем. Снабжение продуктами, лекарствами и прочим велось из Кирова, но весьма нерегулярно и не в полном объеме. Надо было самим туда ездить, но руководители интерната собраться так и не сумели. Впрочем, как и организовать заготовку дров. Наступала зима, а зимы там снежные и очень холодные.

К Новому году обстановка в интернате стала по-настоящему блокадной, только без обстрелов. Деревянные дома промерзли насквозь. Большинство женщин пытались спасти хотя бы своего ребенка, накормить, обогреть. Остальные дети целыми днями лежали в холодных палатах, голодные, на мокрых матрацах, в грязной одежде. Все семь инфекций только того и ждали, не щадили и тех, с кем рядом были матери.

Наша мама, посмотрев на все это, на один день съездила к нам (наш интернат тоже был в Кировской области), а потом принялась наводить порядок. В первую очередь добилась, чтобы слушались ее беспрекословно. Много лет спустя она рассказывала мне, как трудно было наладить дисциплину, строжайший контроль за продовольствием, чтобы все до последней крошки шло в общий котел. Постепенно подчиняться новому главврачу стали охотнее — появилась надежда наладить более-менее нормальную жизнь. Но были проблемы, с которыми ленинградки сами справиться не могли. Это снабжение, ремонт лесопилки, водопровода, зданий, которые за несколько месяцев запустили.

Тут мама пошла на нарушение закона. Выяснилось, что в кладовой хранится ситец. В то время в деревне он был ценнее денег. Мама поговорила с председателем сельсовета, и он нашел женщин, подводы, чтобы съездить в Киров за продуктами, лекарством, фуражом. А еще нашелся вернувшийся с фронта инвалид, который починил лесопилку и потом работал на ней. Под его же руководством запустили прачечную, постепенно починили окна-двери. Оплата за все шла ситцем. Мама потом призналась мне, что очень боялась, что ее за это посадят, но ничего другого она придумать не могла.

Только в феврале мама забрала нас с сестрой к себе. Но еще долго не разрешала ходить в корпуса — пока не покончили с болезнями.

Мама добилась ставок механика и конюхов. И в интернате появился гужевой транспорт. В корпусах стало чисто и уютно. Даже цветы росли на территории. Весной детей старше шести лет, и нас с сестрой тоже, отправляли собирать щавель. Летом — ягоды, осенью — шиповник, грибы.

Следующей зимой интернат перевели в большое село Полом. Перевозили детей и все имущество в разгар морозов на санях. Ехали два дня. Поселили нас в большом кирпичном здании школы, выстроенной перед самой войной. И уж в Поломе организовали настоящее подсобное хозяйство: у нас был скот (лошади, коровы, свиньи, козы, куры), огороды (помню поля картофеля, моркови, турнепса). Работали по хозяйству и сотрудницы интерната, и старшие дети. Всему научились ленинградки: и лошадей запрягать, и за плугом ходить, и сено косить, и за свиноматками ухаживать.

В этом селе были еще два детских учреждения из Ленинграда, а школа одна на всех. В ней учились и дети из соседних деревень. Мы едой избалованы не были, но какими же привычно голодными оказались деревенские дети! Даже мы это понимали.

И еще одно воспоминание. В конце 1944 года привезли в наш интернат двадцать детишек, которым было около двух лет. Шептались, что это дети женщин, находящихся в заключении. На эту мысль наводило и отсутствие в сопроводительных документах имен и фамилий ребятишек — только номера. Как назвать детей — придумали воспитательницы и нянечки. А мы с сестрой недоумевали: как же потом их найдут мамы?

Война заканчивалась, и мы мечтали о возвращении домой. Пришло распоряжение, что в Ленинград поедут только те дети, у которых остался хотя бы один из родителей. Составляли списки, оформляли «вызов». В июне 1945-го со второй большой группой уехали и мы.

Но на этом мамины заботы не кончились. Некоторых матерей в городе не оказалось: несколько человек были на торфозаготовках, а кого-то не смогли сразу найти. Мы с сестрой жили у родственников, а измученная мама пристраивала детей. Это удалось только к концу августа.

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 203 (5329) от 28.10.2014.