Как говорить о блокаде. Нужен ли Петербургу новый музей?
Споры вокруг нового музея блокады Ленинграда придали дополнительный импульс дискуссии о том, что и как мы хотим помнить о происходившем в те страшные 900 дней. Что они для нас, жителей сегодняшнего Петербурга? Память о подвиге, государственные торжественные мероприятия? Или напоминание о трагедии, которое живет едва ли не в каждой семье? В преддверии 77-й годовщины со дня начала блокады мы собрали за «круглым столом» в редакции «СПб ведомостей» широкий круг людей, неравнодушных к этой теме.
ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА
— Отношение к блокаде менялось на протяжении последних десятилетий. Если в советское время доминировала концепция «города-героя», то в перестроечные и постперестроечные годы возобладало представление о «городе-страдальце», «городе-мученике». Сегодня между полярными взглядами более-менее выстраивается равновесие. Какие темы и сюжеты, связанные с блокадой, на ваш взгляд, сегодня являются ключевыми?
Милена ТРЕТЬЯКОВА, замдиректора Центра выставочных и музейных проектов, один из авторов концепции нового музея блокады:
— На мой взгляд, блокада — разная, множественная. Это комплекс того, что мы знаем и чего не знаем, зеркало военной повседневности... К сожалению, мы зачастую живем в плену каких-то отдельных мифологем. Одна из них — пожар Бадаевских складов, в которых будто бы сгорели все запасы продовольствия. Из-за чего, собственно говоря, и начался голод. Но, во-первых, кроме Бадаевских были и другие склады, а во-вторых, в городе никогда не было больших запасов продуктов: он снабжался с колес.
Еще один показательный момент: даже взрослые люди, которые приходят в Музей обороны, почему-то считают, что в блокаду хлеб по карточкам не продавали, а выдавали. Точно так же наши современники убеждены: было желание — ехал человек в эвакуацию, не хотел — оставался. То есть многие не знают даже элементарных вещей.
Вообще же есть множество аспектов, которые практически никогда не поднимались и не были отражены в музейных экспозициях. Например, блокада Ленинграда в мировом контексте. В свое время были «десять дней, которые потрясли мир». А как на судьбе человечества отразились памятные девятьсот дней? Ведь именно после Второй мировой войны международное гуманитарное право было дополнено тезисом о незаконности использования голода как средства ведения войны. До этого он фактически был «законным».
А много ли мы знаем о том, как жили люди за блокадным кольцом, на оккупированной территории Ленинградской области? Об этом мало говорится даже в музеях Ленинградской области.
Елена ТИХОМИРОВА, председатель правления общественной организации «Жители блокадного Ленинграда»:
— Блокада как таковая была следствием битвы за Ленинград, а она до сих пор, на мой взгляд, остается в тени. О ней не говорят в должной степени. И ведь эта битва не окончилась в январе 1944 года, а фактически продолжалась еще до сентября 1944 года, когда Финляндия подписала перемирие...
Действительно, многие уважаемые и известные люди оценивают ныне блокаду Ленинграда исключительно как трагедию. Я с этой точкой зрения категорически не согласна. Вы посмотрите, какое сражение шло, сколько было боевых операций каждый день...
Уверена, нам надо всячески подчеркивать значение битвы за Ленинград для Великой Отечественной войны и всей Второй мировой. А у нас до сих пор нет музея, где бы она была показана целостно. Есть экспозиции, посвященные отдельным эпизодам ленинградской битвы, но этого явно недостаточно.
Да, рассказывать о блокаде можно по-разному. Можно от имени жителя города, а можно от имени бойца — защитника. А можно говорить и от имени власти. Недавно вышел уникальный архивный сборник стенограмм заседаний Ленгорисполкома за ноябрь 1941-го — декабрь 1942 года. Из них становится понятно, что, невзирая ни на что, власть действовала, и достаточно эффективно.
Ольга ПРУТТ, руководитель музея «А музы не молчали...»:
— Блокада, несмотря на весь свой ужас, стала для многих не просто испытанием на прочность, а взлетом духа, возможностью проявить свои сильные и лучшие качества. Недаром Ольга Берггольц стала большим поэтом именно в блокаду... Семен Аркин, первая скрипка симфонического оркестра, исполнявшего в июле 1942-го Седьмую симфонию Шостаковича, передавал слова дирижера Карла Элиасберга: «Это время ты будешь потом вспоминать как самое счастливое».
Марина МИШЕНКОВА, заместитель председателя архивного комитета правительства города:
— Нередко можно услышать: мол, не вся еще правда о блокаде сказана, поскольку многие архивные документы до сих пор недоступны. На самом деле «закрытых» материалов не так уж и много и каких-то неимоверных открытий и прорывов в изучении блокадной темы ожидать не приходится. Большая часть документов известна, значительный объем опубликован, он использован историками при создании научных трудов.
Что же касается недоступных документов — да, такие есть, и они хранятся в основном в Центральном государственном архиве историко-политических документов Санкт-Петербурга (бывшем партийном). Проблема в том, что закон требует их рассекречивания не по содержанию, а по формальному признаку: раз в свое время был поставлен гриф «секретно» или «совершенно секретно», должна пройти определенная процедура. Ее осуществляет только межведомственная комиссия по рассекречиванию документов при губернаторе города, которая собирается раз в квартал, соответственно, объемы ее работы оказываются весьма скромными.
Трудность еще и в том, что не все отражено в архивных документах. Например, неучтенные гражданские и воинские захоронения военного времени в черте города. Когда начинаются новые стройки, строители порой натыкаются на останки людей, похороненных во время осады... Обращаются к нам, а у нас на этот счет просто нет данных. Эти захоронения никто не фиксировал в официальных документах, поступавших на хранение в государственные архивы.
Так, недавно мы разбирались с захоронениями на Богословском и Серафимовском кладбищах: пытались установить, где проходили траншеи для массовых захоронений, когда их готовили, когда закрывали. Оказалось, что на Серафимовском кладбище не все траншеи даже были использованы... Но, к сожалению, установить точное количество захороненных не удается.
Татьяна ШМАКОВА, заведующая филиалом музея истории Санкт-Петербурга «Особняк Румянцева»:
— В последние десятилетия на наших глазах отношение к блокаде очень сильно менялось. Когда началась перестройка, крен ушел в то, что блокаду, мол, надо изучать заново, с чистого листа. Что во время нее все было ужасно, процветало людоедство, население вымирало, а партийное руководство ни о чем не заботилось и ело пирожные. И что вообще непонятно, как в таких условиях город не сдали врагу... Я утрирую, конечно, но, по сути, говорили так. И мне кажется, что этот крен еще не преодолен, мы до конца не сошли с опасного пути.
Марина МИШЕНКОВА:
— Да, вы правы относительно подобного «разоблачительного» пафоса. Надо быть очень осторожными к подобного рода «сенсациям».
Вот лишь один, но довольно яркий пример. Есть достаточно известные фотографии, которые хранятся в нашем Центральном государственном архиве кинофотофонодокументов. Снимки датированы декабрем 1941 года и фиксируют факт: на 2-й кондитерской фабрике в то время выпускали ромовые бабы. В современных комментариях говорится, что эту продукцию делали для Смольного, то есть фактически руководство города обвиняют в том, что в самое страшное время блокады оно себе ни в чем не отказывало...
А на самом деле с этими фотографиями — очень много вопросов. Мы до сих пор не смогли определить по документам, о какой фабрике вообще идет речь. Два человека, изображенные на снимках, были награждены медалью «За оборону Ленинграда». И в их документах значится фабрика имени Крупской. Но в ее составе на тот момент не было 2-й кондитерской фабрики. Предприятие с таким названием существовало в Ленинграде до 1939 года, а ко времени войны оно называлось заводом лимонной кислоты. Что же все-таки запечатлено на фотографии? Пока даже это не удается установить.
В городе в период блокады работало несколько кондитерских производств, они обеспечивали госпитали, детские учреждения, Ленинградский фронт. Сведений о том, что продукция поставлялась в Смольный, в документах не обнаружено, а вывозить ее с предприятия в военное время «втихаря» вряд ли было возможно.
Увы, скоропалительные выводы нередко рождают легенды. Мы можем публиковать различные исторические исследования, искать и обнародовать доказательства, но бороться с укоренившимися мифами чрезвычайно трудно... Беда еще и в том, что ушло целое поколение историков блокады. Нет Валентина Ковальчука, Михаила Фролова, Андрея Дзенискевича, Юрия Колосова, Сергея Ярова...
Владимир ПЯНКЕВИЧ, доктор исторических наук, профессор Санкт-Петербургского госуниверситета:
— Справедливости ради надо сказать, что есть и сегодня яркие исследователи, которые занимаются изучением блокады. Из патриархов — безусловно, Геннадий Соболев. Из более молодых — Никита Ломагин, Кирилл Болдовский, Вячеслав Мосунов...
Беда в другом: молодые специалисты не очень хотят заниматься этой темой. Почему? Наверное, потому, что она очень тяжелая, болезненная... Да к тому же еще и слишком политизированная. Увы, у многих студентов и даже коллег есть определенное неприятие блокадной темы...
— Собственно говоря, все разговоры о сохранении блокадной памяти ведутся как раз ради молодого поколения. Ведь, как бы пафосно это ни звучало, но именно молодежь будет передавать, как сегодня принято говорить — «транслировать», представление о блокаде Ленинграда своим детям и внукам. Каким будет этот посыл в будущее, определяется именно сегодня... Между тем кто-то утверждает, что в школьной программе блокаде уделяется слишком мало внимания, а кто-то говорит о том, что молодежи вообще эта тема неинтересна...
Илья ДЕМАКОВ, преподаватель истории гимназии № 116 Приморского района:
— Да, у учителей есть классическая мантра: мол, нам не хватает часов, причем не только по истории, но и по всем предметам. Не во времени дело, когда речь заходит о таких чувствительных и важных сюжетах, как блокада Ленинграда!
На самом деле если учесть и внеурочную деятельность, то блокадным сюжетам в школах сегодня уделяется весьма значительное внимание. Однако любой учитель понимает: сколько бы часов ему ни отводили, он будет говорить о них ровно столько, сколько нужно, чтобы достигнуть необходимого «воспитательного эффекта». Так было всегда и совершенно не зависело от программы, учебника и школы. Только от того, что мы живем в Петербурге — Ленинграде и у нас принято говорить о блокаде столько, сколько необходимо.
Анна РАПОПОРТ, кандидат педагогических наук, доцент Академии постдипломного педагогического образования:
— Сегодня в Петербурге две трети школьных преподавателей — иногородние. Мои дети ходят в школу, где только один учитель — коренной петербуржец, все остальные — приезжие. Это вовсе не значит, что они хуже как педагоги — нет, ни в коем случае. Просто восприятие блокадной памяти у них несколько иное, чем у человека, родившегося в Петербурге — Ленинграде.
Поэтому многие учителя просто не знают, как говорить с детьми о блокаде. И они надеются на музеи. А там что? У каждого музея свой взгляд на эту тему... Но лично меня больше беспокоит не то, что, как уже здесь говорилось, блокаде уделяется мало внимания. Наоборот, на мой взгляд, дети нередко несколько пресыщены блокадной темой. Ведь они узнают о ней не только и не столько из курса истории в школе. Им с детского садика о ней говорят. А нужно ли это в таком возрасте?
Ольга ПРУТТ:
— Совершенно не согласна, что дети, молодежь «устала» от блокадной темы. У нас часто бывают подростки, много приезжих. Да они, наоборот, очень мало знают о блокаде. Не слышали даже о дневнике Тани Савичевой!..
Владимир ПЯНКЕВИЧ:
— Достучаться до молодых — тяжелейшая проблема. Несколько лет назад на Новой сцене Александринского театра был представлен спектакль «Город-герой». Когда зрители приходили на спектакль, у них собирали номера мобильных телефонов. Люди рассаживались в зале, в котором царила абсолютная темнота, и потом на их телефоны поступали в виде эсэмэсок выдержки из блокадных дневников и воспоминаний. Своего рода голоса из прошлого. Поскольку актеров в этом спектакле нет, зрителям предлагалось прочесть SMS из блокадного города вслух.
Я наблюдал реакцию: самая разная! Кто-то читал с выражением, у кого-то просто дыхание перехватывало. А кого-то не зацепило... Я имел неосторожность пригласить на это действо своего коллегу, у которого жена — блокадница. Она была возмущена: «Зачем, кому это нужно?». Но молодым людям, студентам это было интересно и понятно. Сильный эффект возникал от соединения рамки мобильника, смартфона, который стал частью повседневности, и блокадного текста. Многие зрители, в том числе и я, сохранили эти SMS в своих телефонах.
Вообще для разговора о блокаде нужен особый талант, чтобы вызвать чувство сопричастности и сопереживания. Не каждому учителю и преподавателю это дано. И никакая методичка тут не поможет...
Ольга ПРУТТ:
— А вы посмотрите, какой интерес молодежи вызвал поставленный не так давно в театре «На Литейном» спектакль «Гекатомба. Блокадный дневник». Это документальная мистерия, главным героем которой становится город, увиденный глазами архитектора Льва Ильина, погибшего от артобстрела...
Владимир ЯКОВЛЕВ, профессор Санкт-Петербургского государственного института культуры:
— Когда я рассказываю студентам, что мой отец был ранен под Пулковом, лежал в госпитале в институте имени Герцена и 10 января 1942 года умер там от холода, они недоуменно спрашивают: а почему люди замерзали, а Летний сад уцелел? Мол, неужели нельзя там было нарубить дров? Но Летний сад горожане сберегли, несмотря ни на что... Они верили в победу и хотели сохранить красоту города для своих детей и внуков. Даже ценой собственных жизней. Такие вещи производят очень сильное впечатление.
— Мы неизбежно подошли к тому, как надо говорить о блокаде. Какими формами, средствами, методами?.. Ведь от этого очень многое зависит. Никто не будет спорить, что представителям разных поколений зачастую трудно понять друг друга. Нынешним школьникам и студентам, а порой и представителям среднего поколения сегодня бывает очень трудно объяснить то, что представлялось очевидным их бабушкам и дедушкам во время войны... Кроме того, согласитесь, во всем должно быть чувство меры...
Милена ТРЕТЬЯКОВА:
— Конечно, сегодня нужны новые форматы популяризации знаний, которые соответствуют запросам молодой аудитории. Очень много проектов, связанных с блокадой, — общественные, волонтерские — осуществляются без помощи государства. Например, «Прожито»: его участники сфокусировались на том, чтобы собрать российские дневники ХХ века. Причем главная задача не только отсканировать документы и сделать их доступными в Интернете, но и привлечь волонтеров для их расшифровки и обработки. В результате люди заинтересовываются, начинают расспрашивать своих родных, погружаются в свои семейные архивы. Блокада дает нам возможность в какой-то мере воспитать интерес к своей родословной.
Марина МИШЕНКОВА:
— Знаете, что меня иногда пугает? Когда повествование о блокаде превращается в игру. В музее «Дорога жизни» в Осиновце сделали своего рода аттракцион — можно забраться в кабину грузовика-полуторки и представить, что ты едешь по виртуальной Дороге жизни. Мне кажется, подобные «изобретения» не совсем корректны...
Милена ТРЕТЬЯКОВА:
— На мой взгляд, такого же рода профанация, когда к памятным датам пекут хлеб по «блокадным рецептам». Зачем? Это желание сделать из войны карнавал, что совершенно недопустимо. А вот когда реально слышишь рассказ о том, что в условиях войны нужно было изобрести, чтобы сделать заменитель хлеба, это показывает и величие духа, и взлет мысли, потому что война, как ни парадоксально, дает толчок развитию науки.
Ольга ПРУТТ:
— Мне кажется, для того чтобы люди почувствовали атмосферу, совершенно не обязательно применять новые технологии. Простите, приведу пример нашего музея: экскурсия начинается в полной темноте, чтобы люди почувствовали: по такому городу, из таких темных квартир люди шли в театр. А потом зажигается свет, и мы видим афиши, красивые костюмы, театральные предметы...
Милена ТРЕТЬЯКОВА:
— На мой взгляд, беда в том, что у нас нет единой культурной политики по отношению к сохранению памяти об обороне и блокаде Ленинграда. Нужна налаженная программа действий. И должен быть некий координатор, институция, которая бы целенаправленно занималась сбором материалов и сохранением памяти. Вот почему мы, создавая новый музейный комплекс, ставим перед собой задачу проведения планомерных научно-исследовательских работ и создания «карты памяти блокады».
Сейчас в Петербурге около 170 экспозиций, так или иначе связанных с темой блокады и битвы за Ленинград. И во многих рассказывается практически одно и то же...
Илья ДЕМАКОВ:
— Согласен: несмотря на такое большое количество экспозиций, посвященных блокаде, они ни методически, ни организационно не объединены. Я сужу по себе: я не могу перечислить даже полтора десятка таких музеев. Они могут быть сколь угодно интересны и привлекательны, но для учителей, особенно приезжих, этот ресурс совершенно неочевиден. Нам так или иначе нужен координирующий центр.
Ольга ПРУТТ:
— А почему необходима непременно новая институция? Почему ею не может быть музей в Соляном переулке, «намоленное место»?
Татьяна ШМАКОВА:
— Поэтому, на мой взгляд, новое здание музея блокады, которое предполагается в кратчайшие сроки возвести на Смольной набережной, — ошибка. Есть архивы, библиотеки, доступ к уникальным документам. Не нужен грандиозный монументальный комплекс. Лучше постоянно и систематически поддерживать места блокадной памяти в Ленинграде.
Владимир ЯКОВЛЕВ:
— Блокада — тема необъятная и географически очень разбросанная. И совершенно не обязательно пытаться собрать ее воедино в одном месте. Потому что память о сгоревшем Петергофе живет в самом Петергофе, о Седьмой симфонии — в стенах Большого зала Филармонии. Да и вообще весь город — живое напоминание о блокаде...
В свое время мы с Даниилом Граниным рассуждали о том, как увековечить память о блокаде достойно и скромно? Идея была простая: поминальный крест на Пулковских высотах и многоконфессиональный храм на Пискаревском мемориальном кладбище. Увы, не удалось осуществить ни то, ни другое...
Но я тоже не согласен, что нужен новый музей. Шесть миллиардов рублей, которые первоначально предполагалось ассигновать на эту задачу, — слишком большая сумма, и удивительно то, что средства массовой информации, которые уделяли столько внимания деньгам, «закопанным» в сооружение нового стадиона на Крестовском острове, в данном случае отмалчиваются.
Что нужно сегодня, на мой взгляд? Создание сетевого музея с научно-методическим центром в Соляном переулке.
Елена ТИХОМИРОВА:
— Согласна: самое лучшее решение вопроса — возвращение Музею обороны в Соляном тех его пространств, которые до сих пор занимают организации Министерства обороны.
Милена ТРЕТЬЯКОВА:
— Увы, опыт есть: переговоры с военными о возвращении помещений могут длиться еще долго, а мы так и останемся без современного музея и научного центра. Между тем поколение жителей блокадного Ленинграда, увы, стремительно уходит. Множество мест памяти блокады находятся без должного присмотра, есть случаи безвозвратной гибели исторических свидетельств, например, в связи с изменением собственника предприятия. Сейчас время поторопиться...
Владимир ЯКОВЛЕВ:
— Но для этого совершенно не обязательно строить новое грандиозное здание и тратить на это безумные бюджетные деньги!.. В городе около двухсот памятных мест, связанных с блокадой. Вот где должна быть увековечена память!
И пусть церемониальным местом для делегаций остается монумент на площади Победы, он этой задаче вполне соответствует. А вот стелу с площади Восстания, которая так и не стала пространством памяти, на мой взгляд, вполне можно было бы переместить на площадь Мужества. Я с этим предложением обращался к чиновникам еще в 1985 году, когда ее только собирались ставить. Но мне тогда по-дружески ответили: мол, мы с тобой согласны, но наверху решение уже принято... Сейчас, когда я разговариваю с чиновниками о новом музее блокады, мне говорят примерно то же самое...
Споры вокруг нового музея блокады Ленинграда придали дополнительный импульс дискуссии о том, что и как мы хотим помнить о происходившем в те страшные 900 дней. Что они для нас, жителей сегодняшнего Петербурга? Память о подвиге, государственные торжественные мероприятия? Или напоминание о трагедии, которое живет едва ли не в каждой семье? В преддверии 77-й годовщины со дня начала блокады мы собрали за «круглым столом» в редакции «СПб ведомостей» широкий круг людей, неравнодушных к этой теме.
ДЕМАКОВ:
— А я не против нового музейного пространства. Самое главное, чтобы оно отвечало на запрос молодого поколения. Пусть у нас будет еще один источник знаний о блокаде — наряду с другими. Ведь сколько бы ни было нареканий со стороны профессионалов-практиков к новому музейному комплексу «Россия — моя история», но та форма подачи, которая там предлагается, отвечает требованиям сегодняшних школьников.
— В последние десятилетия в ходу понятие «петербургская идентичность», то есть набор определенных представлений, объединяющих жителей нашего города в единую общность. И блокаду Ленинграда, точнее, память о ней, многие считают важнейшей частью этой идентичности. Вы согласны?
Анна РАПОПОРТ:
— Безусловно. Но как формировать эту идентичность? С помощью каких классных часов, книг, учебных пособий? Наша кафедра культурологического образования Академии постдипломного педагогического образования вместе с Музеем обороны в Соляном начала формировать банк методических материалов для учителя. Это очень сложная работа.
Владимир ПЯНКЕВИЧ:
— Позвольте возразить: я не очень согласен, что блокада — ключевой элемент современной петербургской идентичности. Чем дальше это событие будет уходить в прошлое, тем больше будет горожан, которые вообще про него практически ничего не знают.
Мне порой кажется, что даже сам акцент на блокаде не всегда благотворен: получается, что, мол, мы, ленинградцы, особенные, потому что очень пострадали во время войны. А в Севастополе, что, не страдали? А в деревнях не страдали? Это очень непростая ситуация, память о блокаде должна не разделять людей, как это, увы, нередко получается, а объединять...
Ольга ПРУТТ:
— Стойкость и сопротивление — важнейшие черты городской идентичности. Это как раз то, чему учит блокада. Люди умирали, но помогали другим. Недаром Даниил Гранин и Алесь Адамович сначала хотели назвать свою книгу о блокаде «Человек рядом». Это ведь важно и для нас с вами.
Не так давно мне довелось побывать на конференции в Европейском университете об уроках блокады, и все выступавшие почему-то говорили только об одном: травма, травма, травма... Но блокада — это не только травма! Это величие духа.
Милена ТРЕТЬЯКОВА:
— На мой взгляд, блокада преподает яркий урок, как любить и беречь свой город.
Ольга ПРУТТ:
— Я уверена, что рассказывать о тех днях надо на основе стихов, музыки, звучавшей в то время в городе. У ленинградцев был такой запас стойкости и жизнелюбия, которому современные люди могли бы позавидовать. Его хватило на несколько поколений.
К нам в музей нередко приезжают иностранцы, которых интересует, как город жил в блокаду. Я уверена, что от того, как мы будем им преподносить эту тему — только ли как травму, только ли как акт геноцида, совершенного нацистами по отношению к Ленинграду, то ли как проявление высшего нравственного подвига, — зависит и то, как нас будут воспринимать в мире.
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 163 (6262) от 05.09.2018 под заголовком «Как говорить о блокаде».
Комментарии