Изоляция среди больных. Как Александр Грин жил в колонии для прокаженных
Во время эпидемии холеры, охватившей Петербург в 1908 году, многие были охвачены паникой. В том числе и писатель Александр Грин, который болезни боялся смертельно. Хотя был человеком явно неробкого десятка, если к своим 28 годам успел дважды отсидеть в тюрьме за связи с революционерами.
Александр Грин в 1910 году / Фото: Public Domain
Как вспоминала его жена Вера Павловна, «Александр Степанович был всегда очень мнителен относительно здоровья, пугался малейшего заболевания. Боязнь же заболеть холерой обратилась у него почти в манию».
Однажды он перепугал хозяек квартиры на 9-й линии Васильевского острова, двух почтенных немок, у которых Вера снимала жилье. Грин явился туда ночью, заявив с порога, что у него холера. Супруга лечила его компрессами, каплями и чаем с вином «Сан-Рафаэль»: считалось, что оно целебно воздействует на желудок. Тревога оказалось ложной, но с квартиры пришлось съехать: ночной гость заразил чопорных фрау страхом перед опасной болезнью...
К счастью, Грину повезло: он не только не подхватил холеру, но и - чуть позже - вылечился от своих страхов. Причем весьма экстравагантным способом: отправился в июле 1910 года в самый рассадник заразы, где люди были обречены на пожизненную изоляцию, - в колонию для прокаженных «Крутые ручьи», находившуюся под Ямбургом (ныне Кингисеппский район), в двадцати верстах от железнодорожной станции Веймарн.
Чтобы изучить быт обитателей лепрозория, писатель поселился там под видом служащего, больного проказой, по фальшивому удостоверению, полученному по знакомству. Главный врач заведения Владимир Иванович Андрусон был родным братом поэта Леонида Андрусона, с которым Грин дружил.
Доктор помог, возможно, с расчетом на некоторую рекламу: Грин обещал написать большую статью для газеты «Биржевые ведомости» о самоотверженной работе медиков в лепрозории. Грин прожил там около месяца и, если бы не отсутствие денег, уехал бы обратно в город еще раньше. «Не могу выехать из колонии. Я усиленно питаюсь земными продуктами, но польза от этого слабая. Занимаюсь спиритизмом, причем от скуки выстукиваю разные похабные слова. Доктор объясняет это с научной точки зрения», - писал он Александру Куприну.
Грину пришлось просить помощи у критика Аркадия Горнфельда: «С чрезвычайным сокрушением обращаюсь к Вам. Я живу сейчас в колонии прокаженных... и не могу вернуться в Питер, потому что нет денег на дорогу и сопряженные с этим мелкие, но совершенно необходимые расходы. Не можете ли Вы одолжить мне до 10-го сентября 15 рублей?.. Здесь в колонии у доктора достать немыслимо - я ему должен 10 руб. и просить вновь чрезвычайно неловко, пока не вернул эти». По всей видимости, Горнфельд не отказал.
Позднее, делясь с гостями Куприна впечатлениями от веймарнских пациентов, Грин рассказывал: «Признаюсь откровенно, что меня продирал мороз по коже, когда я слышал непринужденный хохот этих людей, готовых смеяться по самому незначительному поводу... Я глядел на провалившиеся носы, на гноящиеся глаза и лбы, покрытые коростой, и никак не мог понять - какая сила духа позволяет этим людям петь песни, выращивать прекрасные цветы и украшать ими свои жилища?.. Думаю, что жить на белом свете вне лепрозория не менее страшно, а, может быть, даже страшнее, чем среди прокаженных».
Грину, однако, повезло: проказой он не заразился. А вот Куприн пожимал ему руку с опаской: «Ведь проказа передается через самое легкое прикосновение»...
Статья о медиках у Грина не получилась. «Кое-что я сумел заметить, но это «кое-что» так незначительно, что на нем не построишь даже крошечной новеллы в пятнадцать строк», - объяснял он в компании писателей и актеров, собравшихся однажды у Куприна в Гатчине. Впрочем, это «кое-что», показавшееся писателю недостаточным для газетной статьи, очевидно, пригодилось для рассказа «Колония Ланфиер», опубликованного в 1910 году.
В нем вместо прокаженных - другие отверженные: каторжник, который «таскал из дома в дом свое изможденное пороками дряхлое тело», и умалишенный Бекеко. Действие происходит летом. «Духота, пропитанная смолистыми испарениями, кружила голову»...
Жителям «Крутых ручьев» дозволялось держать личное хозяйство - свиней, уток, индеек и кур, занимались они и земледелием. И герой рассказа «Колония Ланфиер» Горн имел возможность, подобно Грину, любоваться как полями-плантациями, так и «своеобразным величием свиного корыта», описанного в рассказе натуралистично, со всеми непридуманными малоэстетичными подробностями...
Когда летом 1910 года Грин вернулся из «Крутых ручьев» в Петербург, его ждала неприятность покруче проказы: его тут же схватила полиция. На этот раз в вину ему вменялось проживание по фальшивому паспорту. О нелегальном положении писателя помимо жены знал только издатель Александр Котылев, с которым Грин был в приятельских отношениях и зачастую выпивал. Ох и права была цыганка, встретившаяся ему по пути на вокзал: «Тебя скоро предаст тот, кого ты считаешь своим другом...».
Та же цыганка дала ему на счастье корешок какого-то дерева. Он хранил подарок как талисман, зашив в пояс брюк. И только уже спустя годы, в 1928 году в Крыму, забыв о загадочном корешке, отдал старые брюки нищему бродяге. Впрочем, талисман уже сделал свое дело: Грин и обрел свое счастье, свою Ассоль, и написал целую гору замечательных книг.
Лучшие очерки собраны в книгах «Наследие. Избранное» том I и том II. Они продаются в книжных магазинах Петербурга, в редакции на ул. Марата, 25 и в нашем интернет-магазине.
Еще больше интересных очерков читайте на нашем канале в «Яндекс.Дзен».
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 091 (6689) от 29.05.2020 под заголовком «Неприятность покруче проказы».
Комментарии