Исторический контекст. Кому не нужна наша история?
В предыдущих статьях цикла (см. «Санкт-Петербургские ведомости» от 7 и 21 февраля) мы напомнили о выпавших из современного календаря памятных датах — 9 января (Кровавое воскресенье) и 19 февраля (подписание Манифеста об отмене крепостного права). Сегодня речь о событиях 1881 года, о 1 (13) марта — дне, когда седьмое покушение на Царя-Освободителя наконец достигло цели…
Фото: Pixabay
На последнее, ставшее трагическим, покушение на Александра II у наших историков сложились две точки зрения. В одном случае безапелляционно утверждалось: в воскресенье, 1 марта 1881 года, государь в 14 часов ехал в Зимний дворец, чтобы подписью своей даровать России конституцию. По другому взгляду, государь в этот день никаких исторической важности документов пописывать даже не собирался.
Так ли уж важно знать, куда и с какими намерениями ехал российский император Александр II, когда на набережной Екатерининского канала бомба Русакова повредила его карету, а когда он из нее вышел, бомба Гриневицкого смертельно ранила царя и самого бомбометателя…
И сейчас немало тех, кто терроризм «во благо», во имя «справедливости» готов считать средством приемлемым. И потому история «охоты» на Александра II и его гибель от рук революционеров-террористов по‑своему злободневна и сегодня. Цель и средства еe достижения, их связь и взаимозависимость никогда не утратят своей актуальности. Но история цареубийств и Петра III, и Павла I, и расправа с Александром II требуют и знания, и понимания многих привходящих обстоятельств.
На какой почве, в какой среде вызревает экстремизм, что способствует его распространению, почему и опять же в какой среде находит террор поддержку, а террористы сочувствие?
Естественно, люди различной политической ориентации будут отвечать на эти вопросы по‑разному. Нет больше цензуры. Нет даже идеологии. Можно говорить что на ум придет. Вот как мотив убийства Александра II выглядит в изложении эстрадных и телевизионных «историков».
Ехал государь подписывать «конституцию», испугались вожди «Народной воли», что их грозный авторитет упадет при конституционном строе, все о них забудут, и решили царя убить. Все просто и ясно и школьнику, и, как говорится, любознательной кухарке.
Для подтверждения такого трактования теракта 1 марта 1881 года недостает только одной подробности — этой самой конституции, открывающей, надо думать, новый рубеж политического развития России…
Ну что ж, для начала надо сказать, что в этот день ничего такого подписывать царь не собирался. Это не более чем прием красноречия, ораторское заклинание: «В этот день!.. Роковое 1 марта!.. Бойтесь мартовских календ!..».
Ни для кого не секрет, что на 4 марта государь назначил совещание высших лиц государства для обсуждения предложений, выработанных совместно наследником престола, будущим Александром III, и министром внутренних дел графом Лорис-Меликовым. О характере этих предложений чуть позже.
У каждого значительного события есть исторический контекст. Лучше всего представить себе этот контекст глазами современников, умных и честных, приближенных к трону, ни в коем случае не из лагеря революционеров!
Не в одночасье все началось. Вот дневник Петра Алексеевича Валуева, одного из ближайших и деятельных проводников великих реформ Александра II. Запись 29 октября 1865 года, до рокового дня пятнадцать лет: «…Что и кто теперь Россия? Все сословия разъединены. Внутри их разброд и колебания. Все законы в переделке. Все основы в движении. Оппозиция и недоверие проявляются везде, где есть способность их высказать… Половина государства в исключительном положении. Карательные меры преобладают… Царское солнце ярко озарило и обагрило наши долы 19 февраля 1861 г. С тех пор оно неподвижно, как будто вновь остановленное Иисусом Навином. Пора ему осветить и согреть наши вершины и долы». Отправленный в отставку Александром III, Валуев будет писать романы, склонность очевидна.
А вот уже спустя 15 лет. Нет оснований не доверять волевому, государственно мыслящему генерал-фельдмаршалу, успешно осуществившему военную реформу.
Дневник Д. А. Милютина. 3 декабря 1879 года: «После заседания… остался я наедине с великим князем Константином Николаевичем. Тот же вопрос: что нам делать, чтобы выйти из настоящего невыносимого положения? Я высказал великому князю мнение, что при настоящем общем неудовольствии в России нельзя ограничиваться какой‑либо единой мерой и притом такою фиктивною, как предлагаемое, например, привлечение в состав Государственного совета некоторого числа временных делегатов от земств. Что будут делать эти представители земства в составе Государственного совета, когда все заботы высшего правительства направлены на усиление мер строгости, когда предоставлен администрации на всех ступенях полный произвол, когда Россия, можно сказать, объявлена на осадном положении». Впечатляющая картина!
Из этого же дневника 22 января 1880 года: «На днях, при ночном обыске в одном доме в Петербурге, случайно напали на типографию «Народной воли». Однако ж, до сих пор еженощные обыски и беспрестанные аресты не привели ни к какому положительному результату и только увеличивают общее неудовольствие и ропот. Никогда еще не было предоставлено столько безграничного произвола администрации и полиции. Но одними этими полицейскими мерами, террором и насилием едва ли можно прекратить революционную подпольную работу, принявшую уже такие значительные размеры».
Конечно, нельзя не заметить, что «террор» и «насилие» названы министром как правительственные меры наведения порядка.
Вот так выглядела ситуация в стране, и взгляд не из подполья, а с высоты министерских кресел.
Это только у наиновейших «историков»: ехал подписывать, испугались, что подпишет, взяли и убили. И ничего о «невыносимом положении», о бесполезности «еженощных обысков и беспрестанных арестов», о «безудержном произволе администрации и полиции», о революционной/подпольной работе, принявшей, по мнению высших чинов России, «значительные размеры». Вот как пишется нынче история!
17 февраля 1880 года прогремит страшный взрыв в Зимнем дворце, устроенный одним из лидеров «Северно-русского рабочего союза» двадцатипятилетним Степаном Халтуриным. Народовольцы в своих средствах понуждения власти к исполнению своих же обязательств и обещаний не были одиноки.
1879 год. Дневник Д. А. Милютина. 20 апреля: «…Все наше государственное устройство требует коренной реформы, снизу доверху. Как устройство сельского самоуправления, земства, местной администрации, уездной и губернской, так и центральных и высших учреждений — все отжило свой век, все должно бы получить новые формы, согласованные с великими реформами, совершенными в 60‑х годах».
На что же ушло почти 20 лет?! И дальше: «К крайнему прискорбию, такая колоссальная работа не по плечам теперешним нашим государственным деятелям, которые не в состоянии подняться выше точки зрения полицеймейстера или даже городового».
И, наконец, об отношении Александра II к конституции.
Дядя нашего государя германский император Вильгельм, прослышав о том, что в России заговорили о конституции, в августе 1880 года спешит во имя родственных и дружеских чувств к своему племяннику предостеречь его «от важнейших затруднений представительного образа правления».
Из дневника Д. А. Милютина 12 августа 1880 года: «Государь предложил Гирсу (товарищ министра иностранных дел. — М. К.) снять копию с неразборчивой записки императора Вильгельма и приложить русский перевод, а затем прочел нам приготовленное уже ответное письмо, в котором прямо высказывает, что не только не имеет намерения дать России конституцию, но и впредь, пока жив, не сделает этой ошибки».
Жить Александру II оставалось меньше полугода.
Ради необходимости «выпустить пар» в обществе решили пойти на уступки, были подготовлены предложения, с чьей‑то легкой руки, а то и ума, поименованные «конституцией Лориса-Меликова». В подготовке предложений участвовал наследник.
Речь шла о возможности введения представителей от земств в редакционные комиссии при Комитете министров. Вот что должны были обсуждать 4 марта. Такая вот «конституция»! Пустая административно-бюрократическое припарка, якобы смягчающая боль, но ничего не лечащая. Никто бы этого благодеяния подданным не заметил, кроме разве что подобострастной дворни.
Узнав о том, что в предложениях речь все‑таки идет о представительстве, государь обеспокоенно спросил: «А не получится, как во Франции?», даже робея вслух произнести: «генеральные штаты» или «парламент». «Нет», — заверили самодержца знающие об отношении повелителя к конституциям его наследник и преданный министр.
Но 4 марта, когда еще гроб с телом императора стоял непогребенный в Петропавловском соборе, как бы по завету отца, император Александр III провел совещание для решения судьбы его с Лорис-Меликовым предложений.
Вот отклик современника С. Ю. Витте, будущего министра путей сообщения, затем почти легендарного министра финансов при Александре III: «Благодаря ему (Победоносцеву. — М. К.) провалился проект зачатка конституции». Даже не «зачаток», а лишь «проект зачатка»!
И если верить нашим любителям истории, божьим духом, надо думать, проведав о «проекте зачатия», народовольцы взялись за бомбы. А до этого зачем делали подкопы и закладывали мины под железной дорогой и на Малой Садовой?
Нет, история в документах и свидетельствах современников никуда не годится, а вот сочиненная согласно сиюминутному социально-политическому заказу — это бестселлер! Что значит в переводе на язык родных осин: хорошо продается!
Жалко государя, за год до гибели названного «коронованная развалина» ближайшим своим соратником П. А. Валуевым, склонным к образным выражениям.
И растерзанного бомбой человека жалко.
Надо ли жалеть тех, кому некогда прикоснуться к документам и реальным историческим свидетельствам, кто на бегу к «новым ценностям» питается горячими пирожками с сомнительной начинкой, изготовленными бульварными историками?
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 42 (7125) от 10.03.2022 под заголовком «Кому не нужна наша история?».
Комментарии