Граница добродетели. Как в Нарве Карамзин открыл подлинное русское гостеприимство
На картине художника Иоганнеса Гау, которую он написал в 1820 году, — Ивангородская крепость и Нарва. Именно такой вид предстал и перед писателем Николаем Карамзиным, когда он проезжал мимо этих сооружений во время своего вояжа за границу. Впечатления от этой поездки, совершенной в 1789 – 1790 годах, он оставил в своих путевых очерках «Письма русского путешественника».
В начале XIX века Ивангородская крепость продолжала оставаться важным военным форпостом. Во время Крымской войны она была готова отражать атаки неприятеля./РЕПРОДУКЦИЯ АВТОРА
В одном из писем Карамзин рассказывал, каким был его путь в Нарву. «Дорога меня измучила, — сетовал он. — Не довольно было сердечной грусти… надлежало еще идти сильным дождям; надлежало, чтобы я вздумал, к несчастью, ехать из Петербурга на перекладных и нигде не находил хороших кибиток. Все меня сердило. Везде, казалось, брали с меня лишнее; на каждой перемене держали слишком долго».
Тем не менее по пути было на что кинуть взор. Проезжая Ямбург (нынешний Кингисепп), писатель обратил внимание на то, что в этом «маленьком городке, известном по своим суконным фабрикам, есть изрядное каменное строение». Дальше была Нарва. Карамзин заметил, что в той части города, которая за рекой, «все на немецкую стать», а в Ивангороде, или тогдашней Ивановской стороне Нарвы, — «все на русскую». «Тут была прежде наша граница — о, Петр, Петр!» — восклицал писатель.
До Нарвы он добрался «весь мокрый, весь в грязи» и с трудом смог купить две рогожи, чтобы хоть как‑то закрыться от дождя, причем еще пришлось и заплатить втридорога. «Кибитку дали мне негодную, лошадей скверных, — возмущался путешественник. — Лишь только отъехали с полверсты, переломилась ось: кибитка упала в грязь, и я с нею… Пришел какой‑то полицейский и начал шуметь, что кибитка моя стояла среди дороги. «Спрячь ее в карман!» — сказал я с притворным равнодушием и завернулся в плащ».
Внезапным спасителем стал неизвестно откуда появившийся «хорошо одетый мальчик, лет тринадцати», который обратился с сердечной улыбкой: «У вас изломалась кибитка? Жаль, очень жаль! Пожалуйте к нам — вот наш дом — батюшка и матушка приказали вас просить к себе». Карамзин поблагодарил, но сказал, что ему никак нельзя отойти от кибитки, к тому же он весь промок. «К кибитке приставим мы человека; а на платье дорожных кто смотрит? Пожалуйте, сударь, пожалуйте!» — отвечал подросток. Отказываться не было никакого резона, и Карамзин вместе с мальчиком отправились в расположенный неподалеку большой каменный дом, где на первом этаже вокруг стола расположилась многочисленная семья, хозяйка разливала чай и кофе.
«Меня приняли так ласково, потчевали так сердечно, что я забыл все свое горе, — вспоминал писатель. — Хозяин, пожилой человек, у которого добродушие на лице написано, с видом искреннего участия расспрашивал меня о моем путешествии». Литератор пробыл в гостях около часа. За это время привезли ось, заменили неисправную, и кибитка была готова к дальнейшей дороге. Он хотел уже с благодарностью откланяться, как тут ему принесли в дорогу хлеб. «Я сквозь слезы благодарил его (хозяина. — Прим. ред.) и желал, чтобы он и впредь своим гостеприимством утешал печальных странников, расставшихся с милыми друзьями», — писал Карамзин.
Добавим, что автор «Писем русского путешественника» отнюдь не восторгался заграничными нравами и порядками. Он отмечал, что именно в России сохранилась ценность дружеского гостеприимства — «священной добродетели, обыкновенной во дни юности рода человеческого и столь редкая во дни наши». По его мнению, такая добродетель в корне противоположна «показному гостеприимству» и «холодной ласке» французов и «равнодушной вежливости» англичан.
Размышляя об увиденном за границей, Карамзин отмечал, что российская история не менее самобытная, интересная и важная, чем история европейских стран. По его словам, в России был свой Карл Великий — князь Владимир, свой Людовик XI — царь Иоанн, «и еще такой государь, которому нигде не было подобных: Петр Великий». Писатель сожалел, что Россией не особенно интересуются в Европе, и высказывал мысль о том, что государства, находящиеся на пике своего развития, рано или поздно придут в упадок, а безвестные — возвысятся. Россия же со временем должна обогнать в развитии своих высокомерных «учителей».
Читайте также:
Возрождённая святыня: история церкви Иоанна Предтечи на Малышевой горе
В фонде Центральной библиотеки им. Маяковского хранится альбом с фотографиями Петербургского зоосада
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 200 (8022) от 27.10.2025 под заголовком «Граница священной добродетели».
Комментарии