Главный проект господина М. Огюст Монферран называл себя «старым каменщиком Исаакия»
Среди раритетов отдела рукописей Российской национальной библиотеки — записная книжка архитектора Огюста Монферрана. В ней он раскрывается как тонкий библиофил, искусный рисовальщик и, наконец, просто как человек, для которого Россия стала местом, где он смог проявить свой талант. Недавно эта записная книжка и комментарии к ней были напечатаны отдельным изданием, что стало возможным благодаря труду большого творческого коллектива. В его составе была и наша собеседница — главный научный сотрудник Государственного музея истории Санкт-Петербурга Инна СЕМЕНОВА. Именно ее знание французского языка эпохи Монферрана сделало его записную книжку доступной широкому кругу читателей.
Записная книжка Огюста Монферрана — едва ли не единственный связанный с архитектором мемориальный предмет, дошедший до наших дней. Из коллекции отдела рукописей РНБ.
— Инна Владимировна, а прежде этот документ был известен исследователям?
— На самом деле не мы первые его открыли и не мы первые ввели в научный оборот. К этому рукописному памятнику обращались много поколений исследователей. Мы представили его в контексте других документальных источников, связанных с зодчим. В частности — его личных писем, многие из которых не были известны ученым.
А хранятся эти письма в совершенно разных местах — в отделе рукописей Государственного Русского музея, Российском государственном архиве древних актов, Российском государственном архиве литературы и искусства, Музее истории Санкт-Петербурга. Изучая все эти источники в комплексе, мы смогли дать обширные комментарии к записной книжке архитектора и максимально детализировать «допетербургский» период его биографии, который российским исследователям был известен крайне мало…
Вообще записная книжка в нашем понимании — это что‑то очень личное. В той, о которой мы говорим, никаких откровений практически нет. Она состоит из записей об архитектурных конкурсах во Франции, зарисовок бытовых сцен, видов европейских городов, изображений предметов декоративно-прикладного искусства, карикатур, упоминаний о книгах, заглавных букв имен и фамилий, некоторые из которых мы так и не смогли расшифровать. Есть даже карандашный автопортрет Монферрана — очень бледный, но узнаваемый, и отпечаток его пальца: он случайно капнул чернилами на бумагу и оставил след.
Одним словом, его «я» в записной книжке выражено не через записи, а через изображения и рисунки. Например, зарисовки интерьеров, сделанные с прицелом на то, чтобы, возможно, где‑то их использовать… Всего в записной книжке 58 листов, да и то они заполнены не полностью.
Какие‑то записи Монферран делал еще во Франции. Это описание архитектурных конкурсов, в которых обычно участвовали те, кто обучался в Специальной архитектурной школе. Монферран был одним из них. В книжке сделаны заметки о проектах самых различных сооружений: от общественных, городских зданий — таких, как, например, лазарет для зараженных чумой или консерватория со зрительным залом на 1200 человек — до погреба-ледника в парке.
В ежемесячных конкурсах участвовали все студенты. Затем каждый подавал свой проект на ежегодный конкурс, и если побеждал в нем, то его выставляли на «Гран-при». В документе об образовании Монферрана указано, что он был дважды допущен до конкурса «Гран-при» в Риме.
Что он построил во Франции? Он участвовал в обновлении парижской церкви Мадлен. Возможно, это был основной опыт, который он впоследствии применил при возведении Исаакиевского собора в Петербурге. В Париже он работал под руководством архитектора Жака Молино — генерального инспектора гражданских строений департамента Сены. Это ведомство занималось многим — от строительства городских объектов до планировки улиц. Но, конечно, совершенно не в том масштабе, с каким позже пришлось столкнуться Монферрану в России.
— Немногие знают, что он был еще и боевым офицером, участвовавшим в наполеоновских войнах…
— Да, была и такая страница в его биографии. О ней было известно и до наших исследований, но мы обнаружили документы, которые детализируют этот период его жизни. По его личным записям удалось установить, что в 1806 году он поступил на службу рядовым в армейскую кавалерию, в 9‑й конно-егерский полк, который в то время входил в состав так называемой Итальянской армии, действовавшей на территории Апеннинского полуострова. Позже он получил чин вахмистра.
В битве на реке Пьяве в 1809 году Монферран был ранен, после чего ушел с военной службы. Возможно, именно это в будущем спасло ему жизнь, поскольку он не участвовал в тех кровопролитных битвах, в которых сражался его полк, — при Ваграме, Бородине, Вязьме, Люцене, Бауцене…
В 1813 году Монферрана вновь призвали в армию — в рамках массовой мобилизации после катастрофической «русской кампании», но уже в звании старшего вахмистра — в 1‑й полк Почетной гвардии. По всей видимости, за годы службы в кавалерии он приобрел не только боевой опыт, но и навыки по формированию воинских подразделений. Именно этим можно объяснить предложение, сделанное ему властями в 1815 году, во время «ста дней Наполеона», создать что‑то вроде роты ополчения. Однако на этот раз он отказался, указывая, что вернулся к своей первой профессии — архитектора.
И, конечно, в этот момент ему пришлось задуматься: где продолжать свою творческую карьеру дальше? Франция вновь находилась на пороге очень серьезных изменений: возвращение Наполеона с острова Эльба и возможное вовлечение страны в новые войны не сулило спокойного будущего…
Художник Евгений Плюшар в 1834 году запечатлел Огюста Монферрана с наградами. На шее у него — орден Святой Анны II степени (за переделку комнат императрицы Марии Федоровны в Зимнем дворце), через плечо перекинута черно-красная лента ордена Святого Владимира III степени (за установку Александровской колонны), крест на груди — это орден Почетного легиона. Коллекция Государственного Русского музея./РЕПРОДУКЦИЯ АВТОРА
— И тогда он принял решение переехать в Россию?
— Здесь тоже все было непросто. Ответ на вопрос, как и почему Монферран оказался в Российской империи, помогла в свое время дать петербургский краевед Елена Иосифовна Краснова. В одной из своих работ она обратилась к имени Монферрана в связи с личностью Николая Никитича Демидова — крупного русского промышленника и мецената. Это важнейший момент для понимания того, что Монферран оказался в России отнюдь не случайно.
Дело в том, что в семье Демидовых, жившей в Париже, служила его мать, а ее второй муж Антуан Коммарье, отчим Монферрана, судя по документам, был талантливым гравером, архитектором и главное — поверенным в делах Николая Никитича Демидова: он вел всю его деловую корреспонденцию с различными европейскими контрагентами.
Триумфальная арка и колокольный звон: как Шлиссельбург отмечал 200-летие взятия крепости ОрешекТак что Монферран, фактически включенный в жизнь русской аристократической семьи и уже знакомый с нашей страной по рассказам матери и отчима, в немалой степени был готов к переезду в Россию.
В мае 1815 года в письме Николаю Демидову, хранящемся в РГАДА, Монферран писал о своем намерении приехать в столицу Российской империи: «Работая на Мануфактуре архитектурных деталей, большую часть из которых спроектировал и изготовил я сам, я собирался объехать всю Италию и добиться там блестящих успехов, но прибытие Бонапарта разрушило все мои надежды… Я намерен отправиться в Санкт-Петербург… Надеясь на то, что политические события позволят мне реализовать мои планы, будучи в Париже, я прошу Вас, господин, располагать мной, если Вы считаете, что я могу быть Вам полезен».
Есть в его письмах и упоминание, что в Россию он приехал практически без денег. Демидов помогал ему, однако все выданные средства записывал ему в долг. И постепенно Монферран эти деньги возвращал.
В записной книжке архитектора переезд отразился в виде коротких записей и русских фамилий (Куракин, Салтыков, Лопухин), написанных с ошибками. Возможно, он записывал на слух какую‑то информацию, имена людей, которые могли ему пригодиться.
В Петербурге Монферрану пришлось начинать свою карьеру с нуля. Все, что у него было, — это несколько рекомендательных писем от Николая Демидова, которыми он так и не смог воспользоваться, поскольку прибыл в столицу летом и адресатов просто не оказалось в городе. Также у Монферрана были при себе рекомендации от архитектора Жака Молино и часовщика Луи Бреге. Именно последнее письмо сыграло решающую роль, поскольку Бреге был хорошо знаком с Августом Бетанкуром — председателем Комитета по делам строений и гидравлических работ в Петербурге.
В конечном итоге главную роль сыграли личные качества Монферрана — настойчивость, умение последовательно добиваться цели и не пасовать перед трудностями. Ему было важно собрать вокруг себя людей, с которыми он связывал свою будущую профессиональную архитектурную деятельность. В начале записной книжки зафиксированы имена тех, с кем он общался в первые годы пребывания в России. Это были представители французской дипломатической миссии и русской аристократии, в том числе великий князь, по нашему предположению, Михаил Павлович (младший брат Александра I), в альбом которого архитектор делал зарисовки.
— А спустя всего два года после приезда он уже получил право возглавить стройку будущего главного кафедрального собора Российской империи. Как же ему это удалось?
— Можно уверенно предположить, что главной опорой для молодого архитектора стал Августин Бетанкур. Он почти сразу распознал талант амбициозного француза и поручил именно ему разработать проекты нового Исаакиевского собора.
Позднее, уже в конце своего жизненного пути, Монферран напишет письмо сыну Бетанкура: «Вы знаете, генерал, что именно Бетанкуру, Вашему достойному отцу, Россия обязана построением этого храма; я считаю себя лишь простым каменщиком, исполнителем его великих идей, и был бы счастлив, если Вы признаете, что я заслужил то доверие, которое он мне оказывал».
В записной книжке архитектора есть упоминания о делах, связанных с началом возведения Исаакиевского собора. В частности, о постоянном посещении каменоломен на Карельском перешейке…
Вообще поражает его организаторский талант. Он очень хорошо представлял, что и как должно происходить на такой огромной строительной площадке. Есть даже свидетельство, что он хотел оставить строительство Исаакиевского собора, если не будут выполнены те условия, без которых он не мог взять на себя ответственность за исполнение «с честью и совершенством» порученного ему дела.
Эти условия упоминаются в письмах, которые хранятся в Музее истории Санкт-Петербурга. Архитектор писал о том, что на стройке рабочие, солдаты должны подчиняться непосредственно ему, что он должен обладать достаточными полномочиями от Комиссии по строительству, чтобы назначать и увольнять каменных мастеров. А то получалось, что он хоть и был главным архитектором, но при этом не мог требовать от подчиненных своевременного и качественного выполнения доверенных им работ.
В мае 1820 года Монферран писал генералу Бетанкуру о сложных взаимоотношениях с людьми, которые его тогда окружали: «Вы, генерал, знаете, что я всегда готов был к подчинению. Граф Головин, очевидно рассматривает как особое непослушание мое письмо к государю, в котором я просил об отставке… Не забыл ли граф, что приказом № 157 он сделал меня ответственным за все на строительстве, включая пожар. Разве плохо, что я завел на строительной площадке смотрителя, которому я доверяю? Кто же, наконец, теперь будет отвечать за порядок, за общий надзор и за сохранность механизмов?..».
— Видимо, ответственность за дело, которым он занимался в России, была для него превыше всего. Неудивительно, что он получил здесь признание…
— Да, в 1831 году совет императорской Академии художеств по предложению ее президента Алексея Оленина присвоил Монферрану звание «почетного вольного общника», которое присуждали только выдающимся иностранным художникам и титулованным отечественным мастерам. За установку в 1834 году Александровской колонны архитектор получил единовременно 100 тысяч рублей серебром, был награжден орденом Святого Владимира III степени, ему была назначена пенсия в размере пяти тысяч рублей в год ассигнациями.
Стоило ли при таких неплохих материальных условиях возвращаться во Францию, где ему опять‑таки пришлось бы все начинать с нуля, как когда‑то в России? К тому же в середине XIX века Францию снова сотрясали революционные катаклизмы. В письмах своему другу Фавару, не стесняясь в выражениях, Монферран отмечал: «…Франция глупа и одинока сейчас… Я ненавижу ваших сегодняшних политиков, красных или республиканцев парламента. Я хотел бы видеть их всех на виселице, начиная с Ламартина…».
И, наоборот, Монферран очень высоко отзывался об императоре Николае I. В ноябре 1850 года архитектор писал Фавару: «Вчера прошли торжественные мероприятия по открытию нового постоянного моста через Неву (Благовещенского. — Прим. ред.). Этот огромный памятник, что он расскажет о великом правлении Императора… Когда он умрет, его назовут мудрецом, и он заслуживает этого…».
Монферран восторгался северной столицей, он писал Фавару: «…Санкт-Петербург после вашего последнего визита был взят штурмом каменщиками и как по волшебству здесь возникли новые церкви, общественные здания, дворцы и особняки, возникли кварталы, променады заменили безлюдные места… Появилось множество роскошных особняков… В этих новых особняках, вы не можете даже представить себе, какое количество скульптур, картин, позолоты, богатых материй и самых роскошных предметов мебели. Ваши особняки финансистов Хоупа и Ротшильда… — хижины по сравнению с ними».
Одним словом, на пороге завершения своего самого главного проекта — Исаакиевского собора Монферран понимал, что Россия ему уже ближе, чем Франция. И про возвращение на родину не может быть и речи.
Примечательно, что в записной книжке зодчего есть описание дома, которое не связано с каким‑либо архитектурным конкурсом. Речь идет о проекте особняка для некоего «господина М.», художника, проживающего в Петербурге, который своим талантом получил достаточное количество денег и теперь желал построить себе дом. Причем этот дом должен быть расположен на берегу одной из рек.
Сравнивая то, что написано в записной книжке зодчего, с его письмами, понимаешь: а ведь «господин М.» это и есть сам Монферран!.. И дом он построил для себя, ровно такой, как описал в проекте еще в 1810‑х годах, но не где‑то в Италии или во Франции, а на берегу реки Мойки в Петербурге. Он хотел там создать музей, галерею предметов искусства, где должны быть выставлены редчайшие античные скульптуры… И это все действительно было в стенах его дома.
Огюст де Монферран в конечном итоге стал Августом Августовичем Монферраном. В письмах он называл себя «старым каменщиком Исаакия». Важная деталь: архитектор хотя и плохо, по его собственному признанию, но все‑таки владел русским языком, и рабочие прекрасно понимали его. В свою очередь Август Августович высоко ценил трудолюбие, смекалку и изобретательность русских мастеров, делал с них зарисовки, разделял с ними трапезу, сам проектировал для них мастерские и старался обустроить их быт.
Еще в 1835 году он оставил завещание, в котором говорил о желании покоиться в крипте Исаакиевского собора, возведение которого было делом всей его жизни: «Дерзаю просить Его Императорское Величество о Всемилостивейшем соизволении, дабы тело мое было погребено в одном из подземных сводов означенной церкви, построение коей мне было вверено». К сожалению, этот пункт завещания не был утвержден нотариально, поскольку не содержал передачу имущественных прав на случай смерти его составителя, а представлял собой только его волеизъявление. В последнем завещании 1851 года этот пункт уже отсутствовал.
Зодчий скончался в Петербурге, в своем доме на Мойке, спустя месяц после освящения Исаакиевского собора. Местом его последнего упокоения стало парижское кладбище Монмартр. По всей видимости, такова была воля его вдовы, которая после смерти архитектора вернулась во Францию.
Но душа Монферрана, несомненно, осталась в Петербурге. Всего, чего он хотел, он достиг именно в России. Он писал: «Мое счастье составляют мой дом, моя коллекция, моя жена…». В качестве своего личного кредо — оно встречается во многих письмах — он использовал фразу из французской пьесы. В переводе она звучит следующим образом: «Помолчим, будем терпеливы, и время все расставит по местам».
Читайте также:
Стрелка, которую мы потеряли: история самого модного променада имперского Петербурга
Разгадка портрета: как собирательный образ превратился в изображение конкретного человека
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 187 (8009) от 08.10.2025 под заголовком «Главный проект господина М.».
Комментарии