«Если полезут, мы им как дадим»! Как мы с Вовкой встретили войну
Житель блокадного Ленинграда Григорий Борисович КОГАН пришел в редакцию рассказать о своем блокадном детстве. Энергичный не по годам, жизнелюбивый, он не смог сдержать волнения, вспоминая прошлое, и на его глазах нет-нет да и появлялись слезы. Это были слезы человека, так и не забывшего за свою долгую жизнь всех подробностей блокадных дней... Встречаясь с блокадниками, каждый раз убеждаюсь: этот груз для тех, кто всю блокаду пережил вместе с городом, с годами не становится легче.
Гриша, Володя и мама - Зинаида Михайловна. Ленинград, 1945 г. ФОТО из семейного архива Г. Б. Когана
День заканчивался у карты
Война! Ее первый отголосок прозвучал для меня, семилетнего мальчишки, когда мы с братом в марте 1940 года, стоя на углу Невского и Литейного проспектов, вместе с жителями города встречали войска, вернувшиеся с финской кампании.
Это было совсем не торжественное, а, скорее, грустное зрелище. Тепло одетые бойцы, как будто еще не отогревшиеся от минувшей зимы, молча ехали на машинах, сидели на лафетах пушек. Кто-то в толпе крикнул «Ура!», но возглас не подхватили и в ответ никто из бойцов даже не улыбнулся.
О том, что в мире пахнет порохом, нам было известно - все слушали радио. Да и в самом Ленинграде стали проводить учебные тревоги: в домах появились синие лампочки, жильцам разъясняли, что такое светомаскировка, зазвучали сигналы сирены, услышав которые надо было срочно спрятаться в подворотне. Для нас, детей, это была игра. Мы старались во всем участвовать и вслед за старшими ребятами с удовольствием повторяли: «Если полезут, мы им как дадим!».
А песни... Все они были о войне и нашей победе. «Броня крепка и танки наши быстры...» «Если завтра война...» Это звучало постоянно и повсюду. Кстати, народ не очень-то и унывал. Он был настроен по-боевому.
Наша семья - мама, я с братом, что был старше на три года, и пожилые дядя с тетей. Папа рано умер. Жили мы на улице Достоевского, 29, в отдельной квартире на первом этаже.
Летом 1941-го на дачу не поехали. Дядя сказал: останемся на всякий случай дома, и нас с Вовкой определили в летний лагерь при ДК пищевой промышленности. Там мы и услышали 22 июня выступление по радио Молотова, которое потом повторили еще несколько раз.
Расстроенная мама объяснила нам, что случилось. Но брат мой Вовка был в третьем классе и кое-что уже знал. Заметив мое испуганное лицо, он подвел меня к карте, висевшей на стене комнаты, и сказал: «Ты, Гриша, не бойся. Видишь, какая Германия, а вот это, - и он широко взмахнул рукой, - наша страна. Вот она какая огромная. Победа будет за нами...». Потом добавил: «Рабочий класс Германии не даст Гитлеру напасть на Советский Союз, поднимет восстание». Брат был для меня авторитетом, и я успокоился.
В нашей жизни все изменилось - дни наполнились иными делами и событиями. Ежедневно мы бегали к военкомату смотреть, как записывают добровольцев на фронт. Очереди день ото дня становились все больше, в них были не только молодые, но и, как нам казалось, старики. Потом мы начали помогать готовить бомбоубежище в подвале дома - выносили оттуда мусор, хотя нас никто об этом не просил. День заканчивался у карты, где Вовка, прослушав сообщения по радио, ставил пометки. Было видно, как наступают немцы. А мы их все не побеждали.
Омск, Томск, Молотов...
В июле, августе детей стали эвакуировать. Мы никуда не поехали. Дело в том, что школьников и тех, кто еще не учился, как я, отправляли отдельно друг от друга и даже в разные места страны. Мама пыталась пристроить нас с Вовкой в одну группу, но у нее не получилось. Решила - останемся все. Разве могла она тогда представить, что ждет город и нас вместе с ним?
В один из дней мы с братом побежали на Социалистическую, откуда ребят из трех школ - № 294, 321 и 14, где учились наши друзья, забирали в эвакуацию. Мы хотели с ними проститься. На улице стояла колонна - автобусы вперемежку с грузовиками. А рядом много людей - взрослые и дети, которых строили распорядители.
Все сначала выглядело так, будто школьников отправляют в пионерлагерь. Но почему, несмотря на лето, многие были в зимних пальто и шапках? Почему так нервничали взрослые и не радовались предстоящей поездке дети? Когда их рассадили по автобусам, они сразу прильнули к окнам. И в это мгновение улицу накрыло протяжное а-а-а... Плакали все, и мы с братом тоже, думаю, от еще неосознанного до конца предчувствия, что для кого-то это прощание навсегда.
Мешок на ножках
Как известно, до 8 сентября были воздушные тревоги, однако немецким самолетам не давали прорваться в небо Ленинграда. Но 8-го, когда вражеское кольцо сомкнулось вокруг города, а его жители об этом еще и не знали, случилась бомбежка. Потом они становились все массивнее и разрушительнее.
Брат читал мне про доктора Айболита, когда страшный удар потряс весь дом. Дядя вышел узнать, что случилось. Оказалось, что в ДК пищевиков попала бомба, пробив здание до самого подвала. После этого мы перестали ходить в убежище, поняв, что и там спасения нет.
Через несколько дней мама и брат отправились на поиски продуктов. Снова начался налет. Я сел у окна, в тревоге высматривая, не возвращаются ли они. В это время в угол дома ударил снаряд. Вылетела рама и последние стекла из окон. Красная кирпичная пыль заполнила комнату. Меня засыпало осколками и оглушило.
Когда я пришел в себя, то вышел в коридор. Вдруг открывается дверь и входит мешок на маленьких ножках. А за ним еще один, но уже большой, и ноги мамины. Оказывается, на Загородном проспекте дешево продавали наскоро собранные с полей овощи - капусту, морковку, свеклу, картошку, все вперемешку. Люди брали, сколько могли унести. А от обстрела прятались в подворотнях. Затихнет - снова в очередь. Надо ли говорить, как нас поддержала эта добыча, потому что вскоре начались перебои с продуктами.
В походы за покупками мама брала и меня - уже ввели карточки, и порой приходилось обходить несколько магазинов. Мы прошли Марата, Загородный... и вдруг началась бомбежка. Мы увидели, как рушатся дома, и побежали назад. Нас догнали клубы красной пыли, которая поглотила всех, кто искал спасения. Это было так страшно! Мы вбежали в подворотню ближайшего дома. Мама прижала меня к стенке и закрыла собой...
Моя отважная мама
Мама, моя отважная и мудрая мама, полностью взяла на себя заботу о всей семье. Она работала на фабрике, где делали упаковки для снарядов. Там им выдавали отходы, и этими картонными обрезками мы топили буржуйку.
Одновременно мама была бойцом МПВО и во время налетов сбрасывала зажигалки с крыш. Для этого нужна была сноровка. Зажигалка разгоралась за десять секунд. И за это время ее нужно было ухватить тяжеленными щипцами и сбросить вниз - иначе могла загореться крыша и деревянные перекрытия дома.
Участок мамы находился рядом с нынешним ТЮЗом. Около него стояли зенитки, пушки и прожекторные установки. Однажды я напросился с ней на дежурство. Начался налет, и я увидел пикирующие самолеты и белые комочки взрывов рядом с ними. Ударили зенитки, крыша, где мы находились, завибрировала, и я чуть с нее не упал. Больше мама меня с собой на дежурство не брала.
А еще маме как бойцу МПВО нужно было обходить квартиры, проверяя, нет ли там умерших или нуждающихся в поддержке. Ей помогал в этом очень активный жилец нашего дома по фамилии Ульянов. Заглянет к нам: «Зинушка, пойдем в такую-то квартиру, Марию Ивановну что-то давно не видно». Мама брала спички, какие-то щепки, а то и кусочек хлеба, и они шли, а точнее ползли, по ледяной лестнице к соседке. Приходилось ей вместе с другими бойцами МПВО вывозить из домов, расположенных на улицах Марата, Правды, Социалистической, умерших от голода.
«Не ныть, ничего не просить, не плакать», - наставляла мама нас с братом, и мы терпели, особенно стараясь не глядеть на стол, где лежал хлеб. Его от нас не прятали, а давали в строго определенное время. Иногда мы с братом вспоминали, как на даче хозяйка пекла хлеб, и он так замечательно пах, нарезанный ломтями!
Однажды ночью мы проснулись от такого же запаха - на столе лежала половина краюхи настоящего хлеба. Оказывается, с фронта приезжал сын нашей уехавшей соседки и поделился. Хлеб был самый настоящий, и мама отрезала нам по кусочку. Однажды им на работе дали по стакану крупы, и мама на всех пятерых сварила вкусную кашу. Предупредила - ешьте очень медленно. Но я свою порцию проглотил вмиг, и меня так скрутило, что еле выходили.
Конфеты на ниточках
Первый блокадный Новый год подарил нам сюрприз. Невзирая ни на что, мы решили нарядить елку. Достали игрушки и ахнули: на ниточках висели конфеты и орехи в фольге. Это были наши самодельные игрушки. Как мы могли о них забыть? Начали спешно колоть орехи, а они оказывается высохли. Зато затвердевшие конфеты мы размочили, и это было так вкусно.
Начало 1942 года оказалось очень тяжелым. В нашем доме умерло много людей. Мы с братом никуда не выходили, лежали в кроватях и читали - я научился читать в пять лет. Особенно меня интересовал журнал «Техника - молодежи» и описание пароходов, кораблей. Разве мог я тогда предполагать, что это мои первые шаги к будущей профессии?
Мама стала донором, чтобы сохранить нам с братом жизнь. После сдачи крови, а она это делала два раза в месяц, назад ее приводили сотрудники - так была слаба. Помню, снимет пальто, валенки. Сядет на кровать, скажет: «Все хорошо». И только после этого мы с Вовкой смотрим, что она принесла: настоящий кекс, масло сливочное, крупа, шоколадка, хлеб. С весны 1942 года жизнь понемногу стала налаживаться. Я пошел в школу. Первые четыре класса мы учились в здании института, который находится напротив редакции.
Нет войны! 8 июля 1945 года в Ленинград торжественно через триумфальные ворота вошли войска. Их встречали с оркестром и цветами, криками «ура» и бурной радостью. Вместе с работницами маминой фабрики мы стояли на Загородном и, как все, смотрели на воинов восхищенными глазами. Высокие, сильные, загорелые, они выглядели настоящими богатырями, всегда способными защитить нас и Родину.
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 133 (6486) от 23.07.2019 под заголовком «Как мы с Вовкой встретили войну».
Комментарии