Елка блокадного января

Во время войны и блокады я была начальником штаба МПВО предприятия, на котором работала конструктором. Надо признаться, что та теория, какой нас обучали в мирное время на сборах, очень расходилась со страшной действительностью, которую принесла война. Но мы, правда, быстро поняли, что к чему.

Декабрь 1942 года. В продаже - елочные украшения. ФОТО В. ФЕДОСЕЕВА из архива редакции

Самым тяжелым для меня было видеть, находясь на крыше здания и ловя зажигалки, как враг обстреливал район, где находится мой дом. Я умирала от страха, не обращая при этом внимания на разноцветных «шмелей», что с визгом летали вокруг. Это были трассирующие пули, несущие смерть. Ругала себя за то, что не смогла уговорить родных эвакуироваться. Мама ждала отца, который еще летом пропал в Петергофе. Лишь в апреле 1942 года мы узнали, что он умер от ран в госпитале.

В конце 1941-го наступил жуткий голод. Все самое ценное, что было в доме, я отдала за несколько плиток столярного клея, которым мы питались целых два месяца, готовя из него студень. Семилетнему сынишке запретила говорить и даже думать о еде. Он был терпелив и часами сидел на корточках у «буржуйки» или помогал бабушке дежурить в жэке у телефона, расчищать снег во дворе дома.

В начале января во время такой уборки к нему подошла какая-то женщина и дала билет на елку. Праздник состоялся в одном из домов по Звенигородской улице. Я не знаю, кто его организовал, но этим людям земной поклон за мгновения детского блокадного счастья.

Все детишки, пришедшие на елку, были голодными и истощенными. Они вели себя очень тихо, прислушиваясь к звукам, доносившимся из соседнего помещения. И, когда их позвали туда на обед, который и был подарком на этой елке, молча выстроились в очередь. Их угостили супом из серых макарон, на второе дали по ложке белой вермишели, а на третье кисель из марганцовки с сахарином. Но какой радостью сияли глаза сына, когда он с бабушкой вернулся домой и стал рассказывать мне об этом обеде. Я глядела на него и думала: будь трижды проклята эта война, когда дети радуются киселю из марганцовки...

Пережили мы 1942 год только благодаря порядку, заведенному моей матерью. Она строго делила хлеб на порции и выдавала нам его три раза в день. Не разрешала мне отдавать свой кусочек сыну, говоря: он ребенок - ему надо меньше, а не будет тебя, и его не станет.

В 1943 году по Ленинграду немцы прицельно били с Вороньей горы. Особенно педантично они обстреливали трамвайные остановки. Их переносили по нескольку раз в течение дня, но это не помогало. Вражеские снаряды вновь падали там, где люди пытались сесть в трамвай.

1 мая кинотеатр «Аврора» устроил показ фильмов специально для детей блокадного города. Я отпустила сына в кино одного. Через час он прибежал домой весь в крови. Потерял от контузии сознание и десять дней не приходил в себя. Оказывается, на Сенной немцы обстреляли остановку, где он с другими ленинградцами ждал трамвая. Сын остался жив, потому что его закрыли собой люди. Все они были убиты.

Летом руководство города, несмотря ни на что, решило отправить ребят в пионерский лагерь в Девяткино. Пять дней их не могли туда вывезти, потому что снарядами разбивались трамваи. Через несколько дней я пошла навестить сына. Именно пошла и добралась до лагеря только к пяти часам. Меня окружили ребята. Посыпались вопросы: «Тетенька, Ленинград обстреливают? А куда бомбы попали, не знаете? Вы мою маму видели, она живая?»... У меня и сейчас глаза застилают слезы, когда я вспоминаю их личики, полные взрослой тревоги. Я пыталась ребят успокоить, хотя знала, что некоторые из них уже сироты.

Прощаясь, сын принес мне маленький пакетик. «Это я скопил для тебя», - сказал он. Я развернула. Там было по кусочку колбасы, сахара, шоколада и несколько ягодок брусники, которые он собрал сам. Эти ягодки стали самым лучшим для меня подарком в жизни.