Долгий путь домой. Начало войны застало Павла Тюменева в Германии
В июне 1941 года ленинградский инженер Павел Тюменев был отправлен в служебную командировку в Берлин. Впоследствии он вспоминал, что от увиденного по дороге из окна вагона щемило сердце: «На восток двигались немецкие войска, эшелоны с военной техникой, грузовыми и легковыми машинами. На опушках леса стояли цистерны с горючим… Мы ехали навстречу надвигающейся войне. Почему столько наших людей направлялись в Германию перед самой войной?».
Несмотря на долгие разлуки, Павел и Антонина Тюменевы чувствовали себя счастливыми: в трудные минуты испытаний они, как могли, поддерживали друг друга и продолжали верить в лучшее./ФОТО из семейного архива Т. Тюменевой
— До войны дед был одним из ведущих проектировщиков первых эскалаторов, — рассказала его внучка Татьяна Тюменева, корреспондент «Российской газеты», — он работал в конструкторском бюро ленинградского завода «Красный металлист». В 1941 году там создавались «лестницы-кудесницы», как их тогда называли, для очередной станции московской подземки, и в начале июня руководство предприятия отправило Павла Васильевича в Германию для приемки оборудования — в рамках торгового договора между СССР и Германией. Дома его ждали супруга Антонина, выступавшая в хоре Кировского театра, и маленький сын.
Группу советских инженеров поселили в Берлине в частном пансионе неподалеку от советского торгпредства.
«Утром двадцать второго… по взволнованному состоянию горничной было видно: случилось неладное, — вспоминал Павел Васильевич. — Она произнесла: «Между Германией и Советской Россией война». И сразу заплакала: «Безумец (она имела в виду Гитлера) пошел войной на русских». Она сообщила, что ее муж погиб в Норвегии в 1940 году, и теперь она не может слышать слово «война».
Я был в состоянии шока. Что теперь делать? Куда уходить? Наверняка советское посольство и торгпредство под контролем немцев, а дипломатических документов у нас нет. Оставался «Советский дом» (русский клуб), куда мы направились, надеясь узнать хоть что‑то».
Там советских граждан арестовали, отправили в гестапо, а оттуда — в концлагерь под Мюнхеном. То, что он назывался Дахау и был лагерем смерти, Павел Васильевич узнал гораздо позже — в 1960‑х годах…
«Наши специалисты оказались первыми русскими пленными, — вспоминал он. — По соседству располагались бараки с французами… Русских женщин (жен наших работников, переводчиц, секретарей, персонал столовых) поселили в отдельном бараке.
Каждому из нас выдали по тяжелой фаянсовой миске, а также кружку и ложку. Каждый человек, оказавшийся в лагере, лишался имени и фамилии, ему присваивался номер. Все без исключения были обязаны постоянно носить на шее железный кружок, который висел на шнурке. Я стал номером 715. Согласно номерам мы были обязаны выстраиваться (по группам) возле своих бараков для утренней и вечерней проверок и других сообщений начальства лагеря. Иногда в ночное время приходили патрули в сопровождении злых собак, которых крепко держали на поводках. Разъяренные собаки были готовы наброситься на людей».
Одна из таких утренних проверок едва не стала для Тюменева последней. Он вспоминал: «Мы построились в порядке номеров. В числе проверяющих была переводчица — молодая женщина в форме гестапо. Она обошла вдоль всего ряда наших товарищей, вглядываясь в них, затем на обратном пути ее взгляд остановился на мне. Она в упор смотрела на меня минут десять… Что она хотела прочесть на моем лице — только могу догадываться. Может, она ждала, чтобы я сделал выброс правой руки и произнес «хайль Гитлер!», тем самым давая согласие перейти на их сторону. Или же она ждала, что я не выдержу ее взгляда и оскорблю ее и буду тогда расстрелян».
Между тем, несмотря на начавшуюся войну, переговоры об обмене более тысяч советских граждан, оказавшихся в Германии, на подданных Третьего рейха, находившихся в СССР (их было на порядок меньше), продолжались. Германская сторона предлагала обмен по принципу «один на одного», советское правительство настояло на формуле «всех на всех».
3 июля 1941 года группу командированных советских специалистов, в числе которых был и Павел Васильевич, посадили в Берлине в специальный охраняемый поезд. Путь домой был долгим. Ехали через Вену, Прагу, Белград, Софию, Стамбул, Эрзерум. Оттуда прибыли в Ленинакан, затем в Москву и затем 8 августа, ровно за месяц до начала блокады, Павел Тюменев добрался до Ленинграда. Это было настоящим чудом… Все это время семья не знала, что с ним.
Еще до начала блокады Антонина должна была уехать вместе с театром в эвакуацию в Молотов (так тогда называлась Пермь), но отправила туда только мать и сына Юрия. Сама решила остаться с мужем в Ленинграде. В заявлении на имя директора она написала: «Муж, вернувшийся недавно из Германии, сильно подорвал свое здоровье, т. к. был болен в дороге и в настоящий момент очень плохо себя чувствует. В таком состоянии я не могу его оставить».
Павел Тюменев вернулся на родной завод «Красный металлист». Его направили мастером в инструментальный цех, где было налажено производство деталей для пулеметов. В начале весны 1942 года ослабевшего от голода Тюменева эвакуировали на Урал. Жене выехать из Ленинграда вместе с мужем не удалось: она трудилась в мастерской, в которой изготавливали маскировочные сети для фронта. И оставалась в осажденном городе всю войну.
— Судьба все никак не могла снова соединить их: военное время, без пропусков и спецразрешений никуда не поедешь, — говорит Татьяна Тюменева. — Оставалось только писать письма, ждать и верить.
Эти послания сохранились в домашнем архиве, к 80‑летию освобождения Ленинграда от блокады они были представлены на выставке «Метрострой. Война. Блокада. История одной судьбы».
«Здравствуй, моя дорогуля! Крепко целую, шлю мой самый сердечный привет, — писал Павел осенью 1942 года. — Каждый день с нетерпением жду от тебя весточки, волнуюсь и думаю: как ты там? Близость фронта, близость врага подвергает ленинградцев испытаниям. Поэтому так ждешь от тебя весточки, с получением которой оживаешь и чувствуешь себя гораздо лучше, веселее…»
«Целую тебя крепко-крепко, жалею всем сердцем, как хотелось бы помочь тебе, но слишком большое расстояние, — отвечала Антонина. — Моя мечта — встретить Новый год вместе. Одевайся теплее, а в сильные морозы, может, тебе лучше оставаться ночевать где‑нибудь на заводе. Я не могу даже представить, как ты там в холодной комнате. Я вспоминаю, Павлик, когда мы с тобой в дни тяжелой блокады были вместе, хотя голодные, но вместе, и я всегда ждала тебя дома с радостью».
Увы, встретить вместе Новый год не удалось. Этой мечте еще долго не суждено было сбыться. Из Ижевска в октябре 1943 года Павла Тюменева вызвали в Москву — снова проектировать эскалаторы для метрополитена. О поездке в Ленинград и речи не было, как особо ценного сотрудника Павла Васильевича не отпускали с производства. Даже День Победы — 9 мая 1945 года — он встретил в Москве, вдали от родных.
— Только после войны семья смогла воссоединиться. Бабушка продолжала выступать в театре, дед — проектировать эскалаторы теперь уже для Ленинградского метрополитена, — рассказывает Татьяна Тюменева. — Он вступил в строй через десять лет после Победы — в ноябре 1955 года. Наверное, в этом была и немалая заслуга деда.
В семейном архиве сохранились подробные воспоминания военных лет, документы. А вот для внучки Павла Васильевича, по ее собственным словам, отношения бабушки и дедушки — еще и яркая история любви, которую им удалось пронести через множество испытаний.
P. S. Судьба Павла Тюменева настолько впечатлила продюсера Сергея Почина, что он создал документальную ленту, посвященную его удивительной судьбе. Сценарист и режиссер — Александра Лусникова. Фильм называется «Номер 715. Из Дахау — в блокаду».
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 23 (7599) от 08.02.2024 под заголовком «Долгий путь домой».
Комментарии