Блокадное застолье. Как в тяжелые дни люди сохраняли традиции праздников

Четыре года назад в вашей газете на странице «Память» были опубликованы моя заметка «Хлеб из детского чемоданчика» и моя фотография 1941 года. Эту заметку прочитала своим ученикам 5В класса школы № 127 моя знакомая учительница. По словам Светланы Николаевны Шарковой, дети очень внимательно слушали и сопереживали тому, что мне пришлось испытать в блокаду. Через некоторое время я получила от них в подарок огромную корзину цветов. Потом были поздравительные открытки и просьбы написать еще о блокадном прошлом. Вот как это выразил один из ребят: «...ужасно, что происходило. Память об этом поможет нам сохранить наше будущее...». И я решилась еще раз написать в «Санкт-Петербургские ведомости».

ФОТО из семейного архива

В самые страшные дни блокады, когда голод, холод и тьма из-за отсутствия электричества донимали людей, когда в коридорах коммунальной квартиры приходилось порой перешагивать через трупы соседей — мне исполнилось 12 лет. Это было 14 февраля 1942 года.

В этот день мама и тетя Ида, сами с трудом державшиеся на ногах, устроили мне праздник. Их силу воли и мудрость я смогла оценить только спустя годы. Мои дорогие взрослые пытались всеми доступными для них средствами сохранить мою жизнь и психику. Они хотели хотя бы на один день отвлечь меня от ужасной действительности.

Утром мне вместе с поздравлением вручили подарки — салфеточку и нитки для вышивания. Было организовано и «застолье». В центр стола, накрытого скатертью, поставили блюдо студня, сваренного из столярного клея, а по краям разместили три блюдечка, на каждом из которых лежало по маленькому кусочку хлеба. Рядом стояли кружки. А за столом в ожидании кипятка сидели три истощенные, чумазые, закутанные во что попало фигурки. Стол освещал тусклый язычок коптилки.

Как завороженная, смотрела я на свой кусочек хлеба. И когда мама с тетей отвлеклись, рука сама потянулась к нему. Я съела хлеб раньше времени, чем нарушила торжество момента. Мама сделала вид, что не заметила. Тетя Ида обиделась, а мне было стыдно. Но вся эта неловкость продолжалась не очень долго. Мы посмотрели друг на друга и одновременно рассмеялись. Первый смех за долгие страшные зимние дни блокады! Он означал, что мы живы, будем жить и это ужасное время обязательно закончится.

И еще вот о чем я не могу не сказать. К началу войны в нашей коммунальной квартире № 6 на ул. Красной Связи, д. 6, проживали примерно тридцать человек. Победу встретили только четверо. Моя детская память частично сохранила воспоминания об ушедших.

Семья Дорофеевых — отец, мать, их дочь Валя и два ее маленьких сына умерли от голода. От голода умерли инженер Марголин и старушка, которую мы все звали Гнеся. Любовь Ароновна Москалик во время бомбежки нашего дома была контужена, получила инсульт и умерла. Не выдержал голода и умер мой папа Григорий Мойсеевич Китайчик. Старик Рыжинский погиб при эвакуации через Ладожское озеро — машина ушла под лед. Семья Кронгорун была выслана из Ленинграда, и больше мы их не видели. Немецкий инженер и его жена Татьяна Ивановна исчезли. Зверев ушел на фронт и не вернулся.

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 165 (6264) от 07.09.2018 под заголовком «Блокадное застолье».