Белая легенда

О Гражданской войне до сих пор не смолкают дискуссии. По сравнению с прошлыми временами многие акценты сместились: памятники красным полководцам теперь соседствуют с монументами героям Белого движения, появившимися в Иркутске, Краснодаре, Новороссийске. Современный кинематограф создал позитивный образ адмирала Колчака, а прах Антона Деникина в 2005 году с почестями перезахоронили в Москве... О том, была ли гипотетически возможна в России во время Гражданской войны победа белых, мы говорим с кандидатом исторических наук, доцентом Института истории СПбГУ Александром ПУЧЕНКОВЫМ.

ФОТО из Российского госархива кинофотофонодокументов

– Александр Сергеевич, почему Белое дело началось на юге России, а не в Петрограде или, скажем, в Москве?

– Это связано с личностью Лавра Корнилова, верховного главнокомандующего всей русской армии в 1917 году. Его легендарная личная храбрость, статус и авторитет в военной среде не могли не сделать его имя знаменем консервативно настроенных патриотических сил. Он был ярко выраженным анти-Лениным – кумиром фронтового офицерства. В то время он был единственным (не считая Николая II, конечно) в России человеком, обладавшим известностью, сопоставимой с Лениным.

Корнилов считал, что логичнее всего создавать базу Белого движения в Сибири, с которой он был связан духовными корнями, однако волею судьбы оказался на юге России. Он прибыл в Новочеркасск, столицу Войска Донского, к тому моменту, когда организационные структуры антибольшевистской Добровольческой армии были уже созданы стараниями еще одного бывшего верховного главнокомандующего – генерала Михаила Алексеева, а сами добровольцы уже приняли боевое крещение в дни подавления большевистского восстания в Ростове-на-Дону.

Пока был жив донской атаман Алексей Каледин, добровольцы худо-бедно, но имели приют на Дону. Большевизация Дона, самоубийство Каледина предопределили исход добровольцев на Кубань в надежде уже в этом казачьем крае найти базу для армии, которую не удалось обрести на Дону.

Своеобразной «иконой» Белого движения стал легендарный Ледяной поход Добровольческой армии в начале 1918 года к Екатеринодару. Так его назвали потому, что совершили в катастрофических природных условиях – под дождем, сменявшимся морозом, по покрытой ледяной коркой степи, в снежной пурге. С военной точки зрения поход закончился неудачей: Екатеринодар белые не взяли, кубанское казачество поднять не удалось, вождя потеряли: Корнилов был убит. Но вот еще один парадокс: именно в этом трагическом походе была обретена «белая идея»...

– В чем же она состояла?

– Как писал в своих воспоминаниях белогвардеец Иван Эйхенбаум, это бескорыстное служение Родине, беспредельная любовь и жертвенность.

Белые считали себя продолжателями подлинной национальной России. Они действительно были носителями ярко выраженной идеологии, представлявшей собой полную противоположность красному интернационализму. А именно – идеи великой, единой и неделимой России, могучего, справедливого государства, своеобразного арбитра, третейского судьи в общеевропейских спорах. Но таковым оно могло стать только после «спасения России от большевиков», как отмечал Деникин. То есть отрицательный заряд белой борьбы явно доминировал над положительным.

– После разгрома белых под Екатеринодаром большевики посчитали, что противник больше опасности не представляет...

– И крепко ошиблись! Если бы в 1918 году Красная армия была сильна, то Белое движение было бы уничтожено в самом зародыше. После разгрома Добровольческой армии под Екатеринодаром большевики смогли бы без труда разбить остатки белых или по крайней мере распылить их силы.

Главком Красной армии Иоаким Вацетис в своих воспоминаниях отмечал, что армия в 1918 году была больна партизанщиной и митинговостью, в ней царили анархия и мародерство. По словам Вацетиса, то, что в 1918 году называлось Красной армией, в действительности было «коллективом дармоедов и жуликов, собравшихся на даровые хлеба». Это все ожесточало население против большевиков, заставляя с надеждой, или уж точно без ненависти, обратить взор на белогвардейцев. Именно советская власть, таким образом, невольно сделала все, чтобы Белое движение развернулось и превратилось в мощную всероссийскую силу.

– Удивительно, что именно после гибели своего вождя Белое движение начинает приобретать силу...

– Даже советские писатели, например, Алексей Толстой, признавали, что Ледяной поход родил «белую легенду». Люди, пережившие небывалые испытания, сумевшие выжить, будучи окруженными со всех сторон врагами, воспринимались как непобедимые герои. Участников Ледяного похода называли «первопоходниками». Даже к концу белого сопротивления они пользовались непререкаемым авторитетом.

Известный белый генерал Анатолий Кельчевский справедливо замечал: мол, на юге России существуют «князья» – быховцы (те, кто после провала корниловского выступления в августе 1917 года сидел в тюрьме в Быхове вместе с генералом Корниловым: Марков, Деникин, Романовский и другие) и «княжата» – участники Ледяного похода. Очень важно, что в Добровольческой армии при назначении на какую-либо должность ключевое значение имел не чин на момент поступления в белую армию, а «добровольческий стаж»...

После Ледяного похода белая армия, лишившаяся своего вождя, превращается в военно-идеологический монолит, спаянный единой идеей. Но ненадолго: уже спустя год, в 1919 году, когда она увеличивается за счет принудительных мобилизаций, за счет вливания в ее ряды военнопленных красноармейцев, основная идея борьбы для многих ее участников все больше размывается. Таким образом, крупная военная сила, подкрепленная военной и технической помощью союзников, перестает быть идейным монолитом.

– Принципиально важно и то, что белая армия в целом только к концу 1918 – началу 1919 годов обретает то, ради чего движение возникало, то есть «государственную территорию»...

– Да, это Северный Кавказ и значительная часть казачьих областей. Однако здесь крылась фундаментальная проблема Белого движения, из-за которой оно в конце концов к началу 1920 года было лишено шансов на военную победу. Дело в том, что белая государственность с самого начала была ярко выраженной «милитарной». Потом и советские публицисты, и белогвардейцы будут называть ее «Деникией», то есть частью страны, подконтрольной генералу Деникину. Устойчивость белой России кардинальным образом зависела от успехов или неуспехов на фронте.

Да, государственная территория поначалу возникала, но своей государственности белые – и это самое главное! – так и не смогли построить. К тому же у красных была хоть какая-то легитимность: их приход к власти «узаконили» второй и третий всероссийский съезды советов. Понятно, что это не классический юридический формат народного плебисцита, но все-таки...

И еще одна ключевая вещь. Такого нравственного авторитета, как у Корнилова, во всем Белом движении не было потом ни у Деникина, ни у Колчака, ни у Юденича. Об этом, как о главной причине поражения, говорил впоследствии один из идеологов белых Василий Шульгин.

– Какова была степень координации белых фронтов?

– С моей точки зрения, крайне незначительной. Между вождями Белого движения – Колчаком, Деникиным, Юденичем – отсутствовала регулярная переписка. Учитывая географическую разобщенность сил контрреволюции, ни о каком совместном планировании военных операций не было и речи. Все действия, предпринятые в этом направлении, были безрезультатны.

Можно вспомнить неудачную попытку эмиссара Деникина, бывшего одесского диктатора, генерала Гришина-Алмазова доехать до Сибири, чтобы передать верховному правителю России Колчаку конкретные предложения о согласовании действий южной и сибирской контрреволюции. Не желая попадать в плен к красным, Гришин-Алмазов застрелился, а наиболее ценные бумаги из его саквояжа в том же 1919 году опубликовала газета «Правда».

Крупнейшей акцией, подчеркивавшей единство контрреволюции, было сделанное Деникиным в конце мая 1919 года заявление о его подчинении Колчаку. Практических же последствий этого подчинения не было. Север, Северо-Запад, Юг и Восток фактически воевали с большевиками поодиночке, не имея возможности рассчитывать на помощь собратьев по оружию из других регионов России.

Очень существенной была зависимость от казачества, его отношения к единой и неделимой России. Казачество, в том числе из-за ошибок Деникина, к концу 1919 года разочаровалось в идее погибать за Россию и за Деникина. Оно храбро воевало с большевиками, очищая от них родные станицы, но так и не излечилось от своей «пограничной болезни»: уходить с территории Войска Донского или Кубани в глубь России не желало, стремясь воспользоваться любой оказией, чтобы вернуться домой.

В конце 1919 года у белых, казалось бы, было все. Осенью 1919 года стремительно развивается наступление на Москву, контролируются огромные территории, белая армия обладает (и это вовсе не миф советских историков!) серьезной военной помощью от союзников...

– Почему же наступление на Москву захлебнулось?

– Впоследствии Врангель упрекал Деникина: мол, провал московской директивы – свидетельство «головокружений от успехов». Армия наступала по расходящимся направлениям. Не было ударного кулака. Деникин был верен принципам стратегии освобождения больших территорий от большевиков. Для него был важен захват максимальной территории, нежели концентрированный удар по Москве. Он распылял свои силы. На острие удара наступали офицерские полки, обескровленные в Гражданской войне. Роковую роль сыграл тактический союзник красных – атаман Махно, который в решающий момент наступления фактически ударил Деникину в тыл.

Но даже если представить, что белым удалось взять Москву – а такой шанс был, – вряд ли после этого большевизм бы в одночасье пал. Какое политическое будущее было бы у белого проекта, обрети он государственную силу, сложно сказать определенно. Надо признать, что население все-таки не воспринимало белых как своих.

Один из лидеров партии кадетов политик Николай Астров в эмиграции писал Деникину: «Мы восстановили старые правила управления, возобновили все старые пороки военной и гражданской бюрократии... Допускали беспрепятственно развиваться порокам в армии, оставляли безнаказанно развратителей и попустителей. Армия смотрела на население как на жителей покоренного края».

Кроме того, Ленин в тот момент являлся, пожалуй, самым популярным человеком в России, да и сама предложенная большевиками религия социальной правды во многом отвечала и русской ментальности, и реальной расстановке классовых сил накануне Октября.

– Но ведь были примеры, когда белые брали крупные города...

– Да, были. Например, Киев, 1919 год. Белых там встречали с цветами. Перед их приходом свирепствовала местная чрезвычайка, и белые предъявили населению зверства красных. И что потом? Разворачивается поиск псевдобольшевиков, царит произвол контрразведки, в то время как реальное подполье очень успешно действует. И перед отступлением – еврейские погромы...

Еще раз повторю: реальные шансы белых на победу были только в 1918 году, когда большевики еще не занялись всерьез государственным строительством. А в 1919 году у большевиков уже были все ключевые параметры государственности: аппарат власти, тыл, армия. Красноармейцев и их семьи обеспечивали пайками, материальными выплатами. Кроме того, в народном сознании верховная власть в стране принадлежала тому, кто контролирует два главных города – Москву и Петроград.

Красная армия сумела создать мощный тыл, который помогал ей. В то же время белый тыл не просто дискредитировал белую армию – он был позорищем, тянувшим ее в никуда. Худшие традиции старой России – волокита, казнокрадство, местничество, маниловщина, прожектерство – в «Деникии» как будто бы достигли своего абсолюта.

Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 117 (5490) от 01.07.2015.