Балерина Вера Костровицкая: блокадные страницы биографии
Фото из работы автора
IX региональная олимпиада по краеведению школьников Санкт-Петербурга
«Санкт-Петербургские ведомости» публикуют самые лучшие работы участников олимпиады за 2020 год (в сокращенном виде).
Для 9–11 классов региональная олимпиада является восприемницей ежегодных городских историко-краеведческих чтений школьников Санкт-Петербурга, которые проводились ГБНОУ «СПБ ГДТЮ» при поддержке СПбГУ, РГПУ им. А. И. Герцена, Союза краеведов Санкт-Петербурга и профильных общественных организаций с 1991 года.
Для 8–9 классов региональная олимпиада является восприемницей конкурса «Олимпиадный марафон», который проводился с 2007 года СПб АППО при поддержке фонда Д. С. Лихачева, Союза краеведов Санкт-Петербурга, РГПУ им. А. И. Герцена, СПб ГУ, Российской Правовой академии Министерства юстиции (Северо-Западный филиал).
Выполнила работу: Шарова Ксения (ГБНОУ «СПБ ГДТЮ», историко-краеведческий клуб «Петрополь»).
Балерина Вера Костровицкая: блокадные страницы биографии
Введение
Вера Сергеевна Костровицкая (1906–1979) – артистка балета, педагог, автор книг «Методика связующих движений» (1962), «Школа классического танца» (с А.А. Писаревым, 1968), «Сто уроков классического танца» (1972). Ее книги переведены на английский, французский, немецкий и китайский языки. Они пользуются популярностью в балетном мире до сих пор.
В 2019 году исполнилось 40 лет со дня смерти балерины, в 2020 мы отмечаем 75 лет со дня Победы. Вера Сергеевна Костровицкая всю войну жила и работала в Ленинграде. Ее воспоминания о блокаде не просто напоминают нам о годах войны, они погружают нас в то время, заставляют сопереживать людям, оказавшимся в осажденном городе, чувствовать, насколько это возможно, то, что чувствовали они тогда. Обращение к блокадным страницам жизни балерины в год юбилея Победы представляется мне актуальным.
Узнав, что Вера Сергеевна Костровицкая всю блокаду жила и работала в Ленинграде, я выдвинула гипотезу, что подробное изучение ее биографии даст возможность не только познакомиться с подробностями жизни балерины в блокадном городе, но и открыть неизвестные страницы жизни Костровицкой в этот период.
Глава 1. Довоенные страницы
Вера Сергеевна Костровицкая происходит из старинного дворянского рода Костровицких и состоит в прямом родстве с известным французским поэтом Гийомом Аполлинером (Вильгельмом Костровицким). В ЦГАЛИ хранится «Выпись из метрической книги о родившихся Причтом Санкт-Петербургской Покровско-Коломенской церкви» от 24 апреля 1906 года №209. Из нее мы узнали, что Вера Сергеевна родилась 3 января 1906 года, крестили ее 5 марта того же года. В метриках указана только мать — Надежда Людвиговна Костровицкая. Про отца позднее сама Вера Костровицкая напишет, что она «незаконнорожденная». Из энциклопедии В.В. Антонова и А.В. Кобака «Храмы Петербурга» я узнала, что церковь Покрова Пресвятой Богородицы стояла на Садовой улице на площади, которая раньше называлась Покровской (ныне — пл. Тургенева), была построена с 1798 по 1812 годы и снесена в 1934.
Родилась Вера Сергеевна в семье, любившей театр. Ее мама была драматической артисткой. О своих первых детских впечатлениях Вера Сергеевна писала так: «Моя бабушка была прекрасной пианисткой, много музицировала дома, и вся моя детская жизнь проходила на фоне произведений Шопена, Листа, сонат Бетховена, Шумана. Я и засыпала у себя в детской обычно под бабушкину игру в соседней комнате».
В 1916 году Вера Сергеевна поступила в балетное училище (Императорское театральное училище - так его тогда называли). Ее учителями были известные русские балерины О.О. Преображенская, А.Я. Ваганова, М.Ф. Романова и З.В. Фролова. Она танцевала в труппе «Петроградский академический молодой балет» (балетмейстер Жорж Баланчивадзе, художники Б.М. Эрбштейн и В.В. Дмитриев). Слушала лекции по истории искусства и литературы музыко- и искусствоведа Ивана Ивановича Соллертинского. Входила в круг талантливой творческой молодежи Петербурга-Петрограда-Ленинграда, где состояли композитор Д.Д. Шостакович, художники В.В.Дмитриев, Б.М. Эрбштейн, С.М. Гершов, Т.Н. Глебова, певица М.В. Юдина и др. «Мир музыки, живописи, поэзии и литературы для Костровицкой был родным. Ее музыкальность была абсолютной. Именно это, я думаю, сближало ее с Георгием Баланчивадзе (Джорджем Баланчиным). Объединяло их также и участие в петроградском «Молодом балете», родившемся в начале 1920 годов как союз энтузиастов, не удовлетворенных театральной рутиной», - напишет балерина Габриэла Трофимовна Комлева (ученица Костровицкой).
Вера Сергеевна Костровицкая окончила Петроградское театральное балетное училище в 1923 г.. В том же году ее приняли в труппу Государственного театра оперы и балета (ныне Мариинский театр). В сентябре 1936 года балерина оставила сцену. В «Автобиографии старшего преподавателя Костровицкой В.С.» она напишет об этом так: «1923 — сентябрь 1936 — артистка балета Театра оперы и балета им. Кирова. По состоянию здоровья согласно постановлению врачебной комиссии» она сменит работу.
Итак, из-за болезни Вера Сергеевна вынуждена была перейти на преподавательскую работу, и в 1939 году она окончила Ленинградский Государственный хореографический техникум (класс А.Я. Вагановой) со званием «педагог классического танца». В ЦГАЛИ сохранился диплом Веры Сергеевны, в котором всего три четверки (по методике и практике западно-европейского танца и практике характерного танца), остальные предметы Вера Сергеевна освоила «на отлично» и 29 июля 1939 года получила диплом №926.
Согласно анкетному листу, заполненному самой В.С. Костровицкой 13 октября 1944 года, с 1938 по 1944 она преподавала в Ленинградском хореографическом училище (ныне Академия русского балета им. А.Я. Вагановой). Она готовила национальные кадры для союзных республик; вела семинары, преподавала основы классического танца. Будучи ученицей Вагановой, Костровицкая доподлинно изучила методику и смогла передать следующим поколениями балерин основы преподавания танца, в их правильном исполнении. «Поразительная прозрачность и точность мысли, уверенность, что классический танец — самая совершенная из всех существующих пластических систем, мудрая и бесконечно интересная для постижения заключенных в ней и до конца не разгаданных пока тайн».
«Авторитет Костровицкой в школе был непререкаем. И не только потому, что она долгие годы с благословения Вагановой была старшим методистом и первой помощницей мастера... Ее независимая натура привлекала самостоятельностью суждений и широтой художественного кругозора. Ее окружала некая аура, вызывая почтение даже у людей, не симпатизировавших ей... », - вспоминала ее ученица Габриэла Комлева - прима-балерина, педагог, балетмейстер-репетитор Мариинского театра.
А.Я. Ваганова говорила: «Острый ум и меткий глаз у Веры Костровицкой... С ней надо быть начеку: подметит малейшее противоречие, любой зазор в системе доказательств». А в книге А. Красовской «Две жизни Вагановой» находим следующее: «Ваганова с интересом ее выслушает, вступает в полемику, ничуть не беспокоясь за свой авторитет... В Костровицкой Ваганова видит свою непосредственную преемницу: такая и сбережет, и разовьет унаследованное».
Глава 2. Блокадные страницы
2.1. Блокадные адреса
Вера Сергеевна Костровицкая была удивительно скромным человеком. В своей автобиографии о работе в годы блокады она написала так: «В годы Великой Отечественной войны оставалась в Ленинграде, продолжая заниматься педагогической и балетмейстерской работой в училище. Кроме того работала в Военно-Шефской комиссии, организовывала и проводила шефские концерты в госпиталях и в прифронтовой полосе [свыше 200 концертов]. Несла дежурства по охране объекта...»
Прежде всего, давайте выясним, где проживала Вера Сергеевна в годы войны? Нам удалось узнать, что она несколько раз меняла адреса. Так, в «Дневнике» она напишет: «Мы бросили квартиру на Петроградской стороне. Трудно ходить в школу и подниматься в пятый этаж»… Но где именно на Петроградской стороне жила Вера Сергеевна? Чтобы ответить на этот вопрос нам пришлось проделать целое расследование.
Итак, о месте своего проживания Вера Сергеевна пишет в блокадных воспоминаниях «Музыканты. Год 1941. Памяти Миши Шпалютина»: «Я не знала, почему эти моряки здесь. Жили они в небольшом здании средней школы, выходившей одной стороной на Большой проспект Петроградской стороны, другой — во внутренний двор Пушкарской улицы, где жила я... Из окна пятого этажа мне отчетливо были видны напротив окна низкого двухэтажного дома». Нам необходимо было выяснить, какие школы в довоенное время размещались на Большом проспекте Петроградской стороны (тогда он назывался проспектом Карла Либкнехта). В справочнике «Весь Ленинград» за 1935 год на проспекте Либкнехта размещалось три школы - №7 в доме 59, №9 — в доме 37 и №10 в доме 29/2. Необходимо было отыскать пятиэтажный дом на Большой Пушкарской, во дворе которого может быть школа.
Ближе всего к школе №10 дом по Большой Пороховской, 18. Однако это здание трехэтажное и с XIX века не перестраивалось. Напротив школы №9 стоит пятиэтажное здание по Большой Пороховской, 32. Напротив школы №7 — также пятиэтажное здание по Большой Пороховской, 50. Какое из них предпочесть?
Здесь нам на помощь пришла статья Натальи Трауберг «Большая Пушкарская», опубликованная в журнале «Искусство кино», 2004, №6: «Летом 1934 года режиссеры и другие люди с «Ленфильма» переехали из коммуналок в очень хороший дом на Большой Пушкарской. Вообще-то он был странный — на двухэтажное строение с колоннами у полукруглого входа поставили три этажа в духе 20-х годов, с низкими потолками и широкими окнами. На первом из этих этажей жили Гарин и Локшина, на втором (четвертом) — мы и Юткевичи, на третьем (пятом) — Арнштамы. Вскоре семьи начали делиться... Арнштам оставил Веру Костровицкую, балерину, к которой мама посылала меня учиться, но победила все-таки я, прячась в странном леднике, заросшем мхом, который был выкопан во дворе...». Итак, из двух домов нужно было выбрать здание с колоннами и полукруглым входом. Очевидно, это дом по Большой Пушкарской, 50, во дворе которого была расположена школа №7.
В этом доме она пережила самую страшную первую блокадную зиму. И из этого дома перебралась на Рыночную улицу. В октябре 1942 Вера Сергеевна отмечает в своем «Дневнике»: «В семь часов утра дома. Я давно перебралась на Рыночную улицу возле Летнего сада, поближе к школе. Спит мама, спит подруга, у которых мы живем, спят соседи. Растапливаю буржуйку хворостом из Летнего сада, кипячу воду». В наши дни Рыночная улица называется Гангутская — это небольшая улица в районе Соляного городка. Но где именно жила Вера Сергеевна?
В Анкетном листе, заполненном 13.10.1944 года она указывает адрес: Косой переулок, дом 3/4, квартира 6, также она пишет, что проживает там вместе с мамой - «иждивенка, проживает вместе со мной в Ленинграде». Другой адрес мы встречаем в письме «О представлении наиболее отличившихся участников восстановления народного хозяйства, для занесения на районную доску Почета» - улица Рыночная, д.4, кв. 6. Посмотрев карту Ленинграда, я обнаружила, что Косой переулок (ныне — улица оружейника Федорова) и Рыночная (ныне — Гангутская) улица идут рядом, и дом 3/4 стоит как раз между ними. Поэтому разные адреса — это в реальности один и тот же дом, в котором и жила Вера Сергеевна.
Мы съездили по этому адресу. Оказалось, что в наши дни дом полностью реконструирован, изменена этажность и конфигурация внутренних помещений, в нем размещается отель «Дом».
2.2. Блокадный быт.
Документы сообщают нам фактическую информацию о Вере Костровицкой в годы войны. А каким человеком она была? Как переживала то непростое время? А.А.Шестаков пишет в своей статье: «… несмотря на заслуженную профессиональную известность Костровицкой, лишь немногие знали Веру Сергеевну как личность. Она обладала замкнутым характером, нелегко сходилась с людьми, поэтому нетеатральные подробности ее судьбы известны немногим. К счастью, сохранились ее архивы в центральном Государственном архиве литературы и искусства Санкт-Петербурга и в Российской национальной библиотеке, в том числе — неизданные дневники и воспоминания, позволяющие узнать больше о личности и судьбе Костровицкой. Большая часть этих воспоминаний посвящена ее школьным годам, началу творческого пути, а также Ленинградской блокаде, в течение которой Костровицкая вела дневниковые записи».
Дневники балерины, о которых пойдет речь далее, полностью никогда ранее не публиковались. А.А.Шестаков пишет о них так: «дневник Костровицкой, который она вела с 1941 по 1943 гг., — интереснейший документ, сохранивший свидетельства о блокадном периоде жизни, как училища, так и всего города. На его страницах раскрывается неординарная личность Веры Сергеевны, ее мужество и самообладание, позволившие сохранить человеческое достоинство, несмотря на все испытания, которые ей суждено было пережить».
Сейчас дневниковые записи балерины хранятся в фонде Веры Сергеевны Костровицкой рукописного отдела Российской Национальной библиотеки, куда я и направилась для их изучения. Получить дневники из рукописного отдела библиотеки оказалось не так просто, но как только все разрешения были получены, я смогла их прочитать. Не один час я сидела, изучая каждую строчку, вчитываясь в каждое слово оригинала. Работа с первоисточником всегда уникальна, а тем более с таким первоисточником, написанным рукой великого человека, который напрямую имеет отношение к истории нашего города, нашего искусства, культуры нашей страны. Какими удивительными душевными качествами обладала эта женщина и как просто по-человечески она отнеслась к написанию документа, поистине терзающего душу.
Дневники Костровицкой представляют собой три школьные тетради в линейку полностью исписанные заметками о блокаде за 1941, 1942 и 1943 годы. Они были записаны и переписаны с «обрывков» уже в 1970-х годах. Именно в это время Костровицкая много писала и печаталась. Свои дневники она создавала для мужа (художника Соломона Моисеевича Гершова), который должен был впоследствии их напечатать. И действительно, дневники полностью были напечатаны, только не опубликованы.
Костровицкая пишет свои дневники как письма мужу - просто, понятно и без прикрас. Переписывая записи, сделанные в блокаду, она дополняет их пометками «из будущего», но всегда указывает, что добавление свежее, а также просит привести эти записи в подобающий вид, так как сама она считает себя плохой рассказчицей. Также Костровицкая довольно часто делает философские выводы, пишет о чувствах, мыслях, переживаниях, о страшных ощущениях изможденного тела. Она описывает и поведение других людей. Во многое из написанного трудно поверить, но почему-то верится.
Помимо «Дневников» в ЦГАЛИ нам удалось познакомиться с «Воспоминаниями» Веры Сергеевны, а также с работой «Музыканты. Год 1941. Памяти Миши Шпалютина», имеющей подзаголовок «Из блокадных воспоминаний». Все эти источники позволяют Вере Сергеевне рассказать о городе в годы блокады, о блокадных буднях, быте ленинградцев. И, хотя отделить Веру Костровицкую от работы невозможно, мы сначала расскажем о жизни Веры Сергеевны в осажденном городе, потом — о ее работе.
Страшный эпиграф украшает начало «Дневников»: «В городе, где есть помойные ямы, кошки и собаки, человек не может быть голодным».
Повествование и «Дневников», и «Музыкантов» начинается в сентябре 1941, когда в городе начались самые жестокие обстрелы. «Гитлер и его свора были потрясающе аккуратны и точны. Воздушные налеты днем, частые, короткие; а в восемь часов вечера, всегда без опоздания, но и не единой минутой раньше, - ад обрушивающихся на город фугасных бомб... В тот вечер, четыре часа — с восьми до двенадцати, непрерывно проваливались здания, качались дома целых кварталов, еще не тронутых бомбами, дрожали стены бомбоубежищ. Оглушенные люди в подвалах и те, кто на поверхности земли охраняли, тушили и бежали на помощь, переговаривались лишь жестами и напряженно-сосредоточенным взглядом». В момент бомбежки сама Вера Костровицкая не пряталась - она дежурила на посту, может быть, поэтому смогла описать всю панораму горящего города: «Немцы любили и театрализацию, эффект: - было фантастически светло: фейерверки всех видов, и ослепительно горящие, повисшие в небе четырехугольные пластины. А на горизонте огненной стеной пылающий район «Новой деревни».
Следом за бомбежками в октябре 1941 пришел голод. Он пришел внезапно: магазины перестали отоваривать карточки, и люди ездили из района в район, чтобы найти продовольствие. Затем встали трамваи. Вера Костровицкая напишет об этом так: «... день за днем трагически замирал город, зажимаемый в тиски блокады. Шёл снег, заметая пустые трамвайные рельсы, закрывая плотной пеленою сады и улицы, наваливая сугробы на дома и остатки развороченных траншей и оград. В начале ноября в квартирах погасло электричество, замерз водопровод, не стало газет, почты...».
Начинается голод, и об этом Вера Сергеевна также пишет очень выразительно: «Мы жили не по календарю. Дни и числа доходили до сознания только через квадраты маленьких бумажек талонов с цифрой 125. Это означало ломтик зелено-бурого хлеба, наполовину из древесных опилок. Это означало, что выдержать будет трудно, если нет хоть маленького запаса продуктов и мужества не съесть их сразу. Каких-нибудь два килограмма крупы и несколько плиток столярного клея, растянутые на 3-4- месяца, нередко оказывали спасение...».
Костровицкая много пишет о еде и потом корит себя за это, считая такие мысли слишком низменными, но условия войны и блокады полностью их оправдывают. Да и вообще она говорит, что «меньше всего мне хотелось писать о себе, — это не вышло, потому что трудно отделить себя от общего бытия. Оправдываюсь тем, что пережитое мною пережили сотни и тысячи блокадных ленинградцев, я только маленькая единица среди них».
В дневниках читаем эпизод про манную кашу. Костровицкую после одного из концертов ей накормили. А потом она вспоминала «Сколько раз потом … я бредила этой манной кашей… были дни, когда я теряла рассудок», «желудок не принимает непривычную пищу» и «как ужасно бывает, когда все съешь, а сытость все равно не придет».
Костровицкая пишет о том, как охотилась на котов, как отлавливала их, как люди, видя большой мешок в руках, не с удивлением, а с завистью смотрели на нее.
Тем временем наступила первая, самая трудная блокадная зима: «В конце ноября прекратились бомбардировки, и в начале декабря замолкло радио. Наступило полное жуткое безмолвие и тьма...». В начале «Дневников» Вера Сергеевна пишет: «Моя ослабевшая память не ручается за точность чисел и даже месяцев страшной зимы 1941/42 года», однако, как нам удалось выяснить, ее воспоминания всегда документально точны. В других источниках мы находим такие же даты, факты и имена. Так, в книге «Театр в квадрате обстрела» Ю. Олянский также указывает на то, что были дни, когда радио молчало: «И вот наступило несколько страшных дней, когда радио Леннграда замолчало совсем — прервалась подача электроэнергии. Теперь голодали не только люди, голодали репродукторы». В книге Бурова А.В. «Блокада день за днем» мы находим подтверждение фразе В.С. Костровицкой о пустых трамвайных рельсах: «В целях сокращения расходования электроэнергии Ленгорисполком принял сегодня решение упразднить восемь трамвайных маршрутов: 2, 11, 26, 28, 29, 34, 37 и 39». Описаны в Дневниках и конкретные люди. Например, Вера Сергеевна пишет о том, как почти у нее на глазах в доме напротив умирал ее знакомы — артист Театра оперыи балета имени С.М. Кирова Миша Шпалютин. Мы не нашли этого имени в Книгах памяти Блокады, зато на Портале Национальной электронной библиотеки нам удалось обнаружить афишу Концерта Фронтовых бригад Театра Краснознаменного Балтийского флота от 7 мая 1942 года, в которой Михаил Шпалютин значится балетмейстером. По сведениям В.С. Костровицкой, он умер первой блокадной зимой, однако номер, который исполняли в концерте, мог быть поставлен им ранее. Таким образом, Дневник Веры Костровицкой может считаться не только личным документом, в котором автор показывает свое видение событий, но и достоверным источником сведений о блокаде.
Что же помогло людям выстоять в страшные блокадные дни? В «Дневниках» Вера Сергеевна много пишет о людях. О том, с каких сторон показала их блокада и война. Были способные сохранить в себе человечность и пойти на подвиг ради ближнего, а были и другие, которые ненавидели и всех, кто слабее, которые жили и пытались выжить только ради себя и не замечали никого на своем пути. Но про всех она пишет, что люди, прошедшие такие испытания войной имели странный, особый взгляд. Она описала это, как «гвоздики в глазах». Нам остается лишь догадываться, как это, но мне кажется сказано довольно емко, это можно почувствовать.
Костровицкая выживала, как все. Пока могла — ходила в Училище на улицу Росси, 2. Свой путь она подробно описала в «Музыкантах»: «На Кировском проспекте, по обеим сторонам улицы, где были тротуары, протоптаны в снегу только узкие тропинки. По ним сплошной массой, в ту и другую сторону двигаются на работу люди, - затылок в затылок, - медленно и молча. Идут осторожно, стараясь сохранять интервалы. Каждый понимает, что если толкнуть — то человек упадет от слабости, а за ним упадут другие и далеко не все смогут подняться... Они останутся навсегда здесь, в снегу. Дальше Кировский мост, две тонкие диагонали тропинок, прорезающие Поле жертв революции. Медленное шествие продолжается. Скоро по этим тропинкам пройдет только редкий прохожий, - остальные лежат в облеженелых домах или тут же на пустынных темных улицах».
Зимой 1941-1942 года Костровицкая не могла ходить в школу. Как мы помним, она жила на Петроградской стороне и проходить каждый раз путь длиной почти в 5 километров пешком ей было не под силу. Она вообще ходить не могла, только вяло ползала. «Я слегла, на дежурство в школу больше не могу ходить», «ползаю около буржуйки», скажет Вера Сергеевна в «Дневниках». До марта выйти из дома она не сможет.
В книге Павла Лукницкого «Ленинград действует» приведены воспоминания Лидии Семёновны Тагер — директора Ленинградского Хореографического училища о Костровицкой в первую блокадную зиму: «Вера Сергеевна Костровицкая — преподавательница классического танца. Лежала несколько месяцев. Думали, умрет. И решили перевезти в училище, чтоб здесь умерла, — хоть похоронили бы. Я ее нашла на Петроградской стороне. Ее, оказалось, нельзя было поднимать. И она — выжила!..». Возможно выжила, потому что чувствовала свою ответственность перед матерью. Наше предположение подтверждает и высказывание ученицы Костровицкой Габриэллы Комлевой: «Выжить, в том числе в страшные блокадные годы, помогал богатейший внутренний мир, трепетная привязанность и дружба с матерью, и собственные тайные увлечения».
Всю войну Вера Костровицкая жила с мамой и заботилась о ней вопреки всему. Она делила с ней последнее, что у нее было. Так, весной после голодной зимы она вдруг на земле нашла несколько …горошин. Обычных маленьких неприметных горошин. «В кармане перекатываются 6 горошинок, но я не смею съесть их, не удерживаюсь…Вечером нам с мамой придется только по 2 с половиной штуки. Мучает совесть». Есть хотелось настолько, что она съедает одну горошину, но ее человеческие качества настолько высоки, что даже из-за этого мучает совесть.
Вера Сергеевна также пишет, как «в холоде, в полутьме, до боли напрягая зрение» вяжет жакет соседке, чтобы заработать суп из грибов.
Но главный подвиг, о котором она так и не рассказала маме, это была сдача крови за еду: «В Инженерном замке, в той части, которая не разрушена снарядами, открыли донорский пункт. Висит объявление, где сказано, что от населения принимаются все группы крови и оплата производится продуктами. Пошла тайком от мамы. В приемной много народа, все женщины-дистрофики. Санитарки говорят, что сдавать кровь очень полезно, она потом быстро восстанавливается. У меня взяли кровь на анализ, оказалась нулевая группа, пригодная для всех, поэтому провели без очереди в маленькую комнату к врачу. Сказали, что возьмут только 400 грамм. Положили на стол в одежде и очень долго брали из вены кровь. До этого все говорили, что берут гораздо больше, чем говорят, так как на фронте надо много крови для раненых. Потом санитарка отвела меня под руку в столовую. Дали стакан питья из сосновой хвои, пшенный суп и настоящую маленькую котлетку. После еды выдали талон в закрытый распределитель, по которому получила 400 грамм сливочного масла, 500 грамм сахарного песку и полкилограмма мяса. До дому дошла благополучно. Маме сказала, что встретила знакомого военного, и он подарил мне продукты. Второй раз сдавать кровь не пошла, побоялась снова слечь. — Силенок не было». «Эту запись я делаю сейчас, только в 1969 году, так как уже нет ТОЙ, которая испугалась бы и ужаснулась даже через 28 лет тому, что я сделала. Я дала себе клятву никогда не рассказывать ей».
Вера Сергеевна пишет и том, как страшно стали выглядеть люди, прожившие блокаду, голод и холод. «Тело оказалось желтым, все в струпьях и как сморщенная бумага висела на костях, ноги в темных цинготных пятнах», «цинга у всех», «Глаза …видели плохо», «Руки не грязные, они черные. Это сажа въелась в поры», «болела дистрофией кожи».
Про состояние тела можно судить и по описанию костюма для выступлений. Мать балерины набивала целиком его ватой, чтобы фигура в нем хоть немного была похожа на человеческую, женскую.
Но Вера Сергеевна с честью преодолела все блокадные беды и буквально возродилась к новой жизни. Интересно, как восстановилась она после войны, как пишет о ней Г. Т. Комлева «... В класс знаменитой балетной школы на улице Зодчего Росси вошла горделиво красивая женщина. Высокая, стройная, неброско, но элегантно одетая, она поздоровалась приветливо и чуть отчужденно. Вкрадчиво-властные интонации ее богатого тембрами голоса обещали нечто значительное. То, что происходило далее, обещания превосходило. Вы присутствовали при чуде — утверждалось торжество красоты. Красоту, прежде всего, излучали линии ее тела, и она сама, с чисто царственной расточительностью позволявшая наслаждаться этой по-петербургски изысканной, элегантной красотой».
Я думаю, что выжить и сохранить в себе человеческие качества Вере Сергеевне во многом помогла ее работа, ее верность профессии.
2.3. Работа Веры Костровицкой в годы Ленинградской блокады.
Весть о начале Великой Отечественной войны застала воспитанников и педагогов Ленинградского хореографического училища на сцене Государственного академического театра оперы и балета имени С.М.Кирова. 22 июня 1941 года здесь шла генеральная репетиция выпускного спектакля – балета «Бэла» на музыку композитора Владимира Дешевова по произведениям М.Ю.Лермонтова. Это была первая большая постановка Бориса Фенстера, оканчивающего балетмейстерское отделение, созданное при училище Ф.В.Лопуховым.
О начале войны узнали в антракте репетиции, которая шла с оркестром, в декорациях и костюмах. Работу не прервали, репетиция продолжилась, и выпускной спектакль, как было назначено, состоялся 25 июня. Сразу после выпускного спектакля многие его участники ушли на защиту Родины, вступив в ряды Красной Армии.
Рассказ о работе Веры Сергеевны в «Дневниках» начинается с сентября 1941 года: «В начале сентября с группой оставшихся учеников и студентов я начала репетиции. Из Управления по делам искусств ежедневно поступали заявки на небольшие концерты. Надо было обслужить на вокзалах уходящие на фронт воинские части, госпитали с ранеными, которых становилось все больше и больше. Концерты проходили под баян и состояли из двух-трех номеров, умещающихся на любой площадке. Молдованеска, лезгинка, чардаш, простенький гопак составляли весь наш репертуар. В условиях начинающегося голодного истощения и холода ничего другого и нельзя было придумать. Свыше двухсот пятидесяти концертов за сентябрь и половину октября дала эта маленькая группа. Кто помнит об этом!.. Эта же группа детей наравне со взрослыми по много часов дежурила на чердаке, а вечером дети уходили из школы на мороз в темные безлюдные улицы. И все-таки, они продолжали приходить — им хотелось быть полезными».
В училище в войну осталось совсем немного человек. «Школа эвакуировалась в августе 41го года. Бывшая заведующая учебной частью Лидия Семеновна Тагер, проработавшая в Хореографическом училище всего три года, оставшись в Ленинграде и была назначена начальником объекта, т.е. директором кучки взрослых и детей, оставшихся в городе».
В воспоминаниях о начале блокады Л.С. Тагер о работе училища пишет так: «сначала было только училище, работа с детьми начиная с пятнадцатилетнего возраста. Народная артистка Ваганова была с нами», В примечании к Дневнику В.С. Костровицкая напишет, что все это не соответствует действительности.
Лидия Семеновна Тагер не раз упоминалась Костровицкой, но она была скорее отрицательным персонажем. Брала взятки, «снимала с людей последнее», презирала помощь тем, кто слабее (в том числе и помощь Костровицкой матери, которой она помогала все войну). Имея доступ к продовольствию, детей Тагер не кормила. «Столовая не работала, дети приносили из дома кусочек хлеба или дуранды – кукурузного жмыха. На каждой перемене детям наливали по кружке кипятка из большого медного чайника. Кроме голода мучил холод. Обогревать огромные помещения школы было нечем». Также «несколько мальчиков и человек десять девочек из средних классов дежурили всю осень по 12-14 часов подряд на чердаке». Зимой тоже «тушили бомбы, пили литрами кипяток, а затем в 20ти, 30ти градусный мороз изгонялись директором на улицу домой.»
Была и еще одна история, связанная с Тагер. Ее любимцем был черный, пушистый кот, который жил с ней в училище. Кота она любила, наверное, больше людей. Когда еды в городе оставалось мало, она, говоря, что макароны не любит, отдавала их коту, а также и еще какие-то остатки пищи. «Поздно ночью прокрадываюсь к кошачьим мискам – пишет Костровицкая – в один миг засовываю все в рот и дочиста вылизываю остатки… так делают и другие, когда дежурят». На утро Тагер хвалила своего любимца за хороший аппетит. Долго кот не прожил. Через год он был пойман и съеден.
Особенно выделяется история самого обычного мальчика Пети Косарькова – ученика академии. Он танцевал на всех концертах, которые давали ученики академии, а потом заболел. «Медленно передвигался исхудавший призрак Пети», «На другой день Петя слег», “Л.С.Т. ничего не предпринимала.», «Тихо лежал Петин скелетик». Так Пети и не стало. Никто ему не помог, никто не утешил. Он тихо умер, никем не замеченный. Костровицкая пишет о нем, как о герое.
Сама Е.С. Тагер представляет ситуацию по-другому: «Пятьдесят детей, которых учили мы, зимовали в общежитии. Спасали, обхаживали их… Мне помогло, что я мало ела и до войны. Уже в сорок втором году муж, комиссар батальона, приходил иногда за двадцать километров, из-за Московской заставы пешком, приносил еду», «…В эту зиму все уцелели, никто не погиб у нас, кроме трех мальчиков, чье спасение от нас не зависело,— погибли они не в здании. Один — первого января. Его мать умирала. Я его отправила во Дворец пионеров, а он ускользнул, от голода был уже не в себе. Он бы не погиб, я с ним делилась. Но он ушел за карточкой матери и замерз на улице. Были у нас лежавшие долго, но мы их выходили…». Из «Дневников» Костровицкой мы знаем, что дважды в неделю ребят в училище кормили супом. Это же подтверждает и Тагер, говорят, что хотела в «Пушкинском классе» - комнате 5 этажа устроить столовую. Ответ на вопрос зачем мальчика отправили во дворец пионеров. Мы тоже находим у Костровицкой — там была столовая для школьников. Читая такие разные рассказы, сложно сказать однозначно, была ли Тагер действительно таким страшным человеком, как описывает ее В.С. Костровицкая.
На фоне Тагер ярко описывает Костровицкая людей, которые были способны на подвиг. Она пишет о заботливой и неравнодушной семье Шостаковичей, которые жили в комнате училища во время блокады, так как их дом разбомбило. Их было трое — мать — Софья Васильевна, дочь — Мария Дмитриевна и их сын Митя — племянник Дмитрия Дмитриевича Шостаковича. Шостаковичи всегда были готовы помочь, поделиться тем, что есть, поили Костровицкую кофе.
Она пишет и про судьбу семьи Ростовцевых (дальних родственников отчима). Их сын 18ти лет потом погибнет на войне, но родители до последнего заботились о нем. Когда мать умерла, она фактически отдала себя в жертву сыну и мужу.
Как мы помним, первой блокадной зимой Костровицкая на работу не ходила. А весной, как пишет Тагер, «все мы отправились на очистку города, очищали трамвайное кольцо за Казанским собором, превратившееся в общегородскую свалку. А в июле сорок второго года дали традиционный, ежегодно бывающий в этом месяце, концерт в Филармонии. Дети — тощие, как селедки, но успех был необычайный. После этого концерта старших детей мы эвакуировали на Урал».
Летом и осенью 1942 года Вера Костровицкая работает в концертной бригаде под руководством Военно-шефской комиссии, председателем которой была назначена Л.С. Тагер. Бригада должны была обслуживать «фронт, фронтовые госпиталя и лесоторфоразработки». Веру Сергеевну назначили бригадиром. Она напишет об этом так: «В бригаде под моим началом оказалась довольно жалкая, истощенная компания. Длинноногий, хромой и заикающийся скрипач (преподаватель Ленинградской консерватории), от слабости говоривший шепотом, пожилая эстрадная чтица, молодая певица, почти потерявшая голос, и (о чудо!) целое цирковое семейство: старушка иее сын — Наркевичи с тремя белоснежными карликовыми собачками-шпицами». В журнале «Московский литератор» я нашла статью С. Гладыш, посвященную цирковому артисту Ивану Ивановичу Наркевичу, благодаря которой узнала, что до работы в концертной бригаде, Наркевич со своими собачками с весны 1942 выступал в детских домах и детских садах осажденного города, а после войны прожил долгую жизнь до 1989 года. Бригада В.С. Костровицкой работала на Ленинградском фронте, давали концерта на Дороге жизни, на кораблях Ладожской флотилии и обычных лесных полянках. Для себя Вера Сергеевна сочинила такой номер: «Я вызвала Иру Кузнецову и решилась сама танцевать с ней комический лубок... Танец на мотив частушек имел неизменный успех, мы танцевали его на многих шефских концертах до глубокой осени и всегда бисировали. В конце номера, чтобы показать хоть какую-нибудь профессиональность, я падала на «шпагат». Подниматься с него было очень тяжело и всякий раз я нарочно обыгрывала этот момент: гримасничала, корчась, пыхтела. Публика смеялась, не понимая, что я по-настоящему страдаю». После войны журналисты зададут Вере Сергеевне вопрос, ради чего она работала в концертной бригаде, рисковала под обстрелами, давая по 4-5 концертов в день. Она ответит, что работала ради хлеба, «но... и ради самой работы».
«В декабре 1942 г., – вспоминает Л.И. Ярмолович (педагог ЛХУ), – еще в пору полной блокады города, оставшаяся в Ленинграде часть педагогического коллектива во главе с и. о. директора училища Л.С. Тагер организовала первый набор детей в первый класс. Об этом было объявлено по радио. Я вместе с В.С. Костровицкой и А.П. Бажаевой отправилась для предварительного отбора детей в детские дома города. Затем этих ребят после медицинского осмотра уже окончательно отбирала приемная комиссия в составе артистов: О.Г. Иордан, Н.В. Пельцер, М. Снежиной, А.А. Орлова и педагогов училища В.С. Костровицкой, Л.И. Ярмолович и А.П. Бажаевой. Прием происходил в единственном отапливаемом буржуйкой помещении канцелярии. Все ребята были очень худенькие, наголо стриженные, но чистенькие и хорошо были одеты». Работая с архивными документами В.С. Костровицкой, мне удалось узнать, что описанный Ярмолович набор — не первый. Первый был проведен в августе 1942 года, и ему предшествовала интересная история, связанная с Ленинградским дворцом пионеров.
В мае 1942 года Вера Костровицкая и Любовь Ярмолович отправляются на поиски детей в Ленинградский дворец пионеров: «со двора входим в незакрытый подъезд, поднимаемся по широкой дворцовой лестнице... Проходим ряд пустых обледенелых помещений... И вдруг за какой-то дверью слышится смех... Довольно большая комната наполовину заставлена узкими кроватками, плотно сдвинутыми вместе. На них кучками сидят дети школьного возраста, закутанные, обмотанные теплыми вещами... Все они с грязноватыми, чумазыми, но веселыми мордочками. В другой половине комнаты стол и там тоже кучка ребят, они что-то вырезают из бумаги, рисуют, деловито возятся с пластилином». Оказалось, что ребят осенью 1941 года собрал директор Ленинградского дворца пионеров Натан Штейнварг, добыл мешок отрубей и устроил общежитие в одной из комнат дворца, где вместе с ним первую блокадную зиму пережили 20-25 человек детей и выжили все до единого! А осенью из этих детей удалось провести первый набор, о котором В.С. Костровицкая напишет так: «К осени мы действительно отобрали во дворец пионеров маленькую группу девочек, худеньких, но вполне способных заниматься с ограниченной, конечно, нагрузкой классическим танцем. Откуда-то появился и единственный девятилетний мальчик — Веня Зимин... 1-го сентября 1942 года, в маленьком холодном танцевальном зале начались занятия первого класса Хореографического училища». Классический танец вела Л. Ярмолович, историко-бытовой — В. Костровицкая.
Занятия декабрьского блокадного набора начались в январе 1943 года. На третьем этаже был открыт только один зал с круглой железной печкой направо от входа, которую топил комендант училища и бомбоубежища Степан Христофорович Кравченко. Уроки классического танца у девочек вела Любовь Ипполитовна Ярмолович, у мальчиков – Анна Павловна Бажаева. Историко-бытовому танцу учила Вера Сергеевна Костровицкая. Музыку преподавали Л.Е. Аркадьева и Г.Ф. Разумовская, они также выступали в качестве концертмейстеров на уроках и репетициях. Условия блокадной жизни были невероятно трудны, но уроки шли строго по расписанию, порядок которого могли нарушить только воздушные тревоги. Летом 1943 года воспитанники училища выступили с первым отчетным концертом в Городском блокадном театре (на сцене Театра Комедии). Малыши показали фрагмент урока классического танца и концертные номера. 26 сентября 1943 года дети, начавшие учиться в январе, дали целое отделение в вечере балета на сцене Малого оперного театра.
Следующий набор прошел в сентябре 1943 года. Л.Л. Мельникова, одна из принятых тогда учениц, свидетельствует: «В наш класс поступило двадцать три человека (семнадцать девочек и шестеро мальчиков), а окончили – четверо: Татьяна Легат, Татьяна Удаленкова, Людмила Коротеева (ныне Мельникова, автор этих строк), Александр Грибов». Все они стали в будущем известными артистами Государственного Академического театра оперы и балета имени имени С.М. Кирова.
О блокадных годах в фонде Веры Сергеевны Костровицкой сохранилось немного документов. Так, нам удалось узнать, что в феврале 1943 она помогала Ансамблю Дома Красной Армии. Мы познакомились с отзывом о ее работе: «Для оказания реальной помощи в постановке балетной работы Агитвзводу Дома Красной Армии П.О.Г.... была прислана балетмейстер Вера Сергеевна Костровицкая. За время своего пребывания в ДКА П.О.Г. С 10 по 23 февраля тов. Костровицкая проделала большую работу. Введен систематический тренаж. Для всей балетной группы поставлены 5 танцев. Показанные на зрителя танцы пользовались большим успехом. Товарищ Костровицкая своей работой подняла общую танцевальную культуру балетной группе и намного повысила квалификацию танцоров. За проделанную большую работу товарищу Костровицкой Вере Сергеевне выношу благодарность. Нас. ДКА П.О.Г.капитан Рожков 20.02.1943». В годы войны Вера Костровицкая участвовала в десятках концертов в госпиталях и на передовой, о чем пишет сама в Автобиографии.
Просматривая документы фонда Веры Костроицкой в ЦГАЛИ СПб, мы нашли удостоверение к медали и узнали, что «за участие в героической обороне Ленинграда Костровицкая Вера Сергеевна Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 декабря 1942 года награждена медалью «За оборону Ленинграда», которая была вручена ей 29 июля 1943 года.
Вера Сергеевна также является кавалером еще одной медали: указом президиума Верховного Совета СССР от 6.06.1945 она была награждена медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941 — 1945гг.».
2.4. Возрождая родной город
В 1944 году, после снятия блокады, в Ленинграде начинаются восстановительные работы. В книге «Ленинград действует» Павел Лукницкий пишет об этом так: «Сидя на заваленном известкою подоконнике, над проваленным полом соседней квартиры, многоопытные, искусные, звонкоголосые штукатуры, жадно съедая в перерыве пайку хлеба, рассказывают мне о том, как радостны для них видимые всем результаты их штукатурного творческого труда. И все в блокаде испытавшая, ничего не боявшаяся Вера Сергеевна Костровицкая говорит мне о том, каким эластичным, гибким становится от такой тренировки тело!.. Пожалуй, им очень довольна была бы сама Ваганова!..Пройдут годы… Вспомнят ли жильцы дома №15 на улице Ракова тех штукатуров из хореографического училища, которые веселой бригадой, любовно и вдохновенно отделывали их восстановленные после бомбежки квартиры?».
Итак, в 1944 году Вера Сергеевна Костровицкая приняла активное участие в восстановлении города, получив профессию штукатура и работая на восстановлении дома по адресу улица Ракова, 15 (ныне — Итальянская, 15).
Работая с фондами ЦГАЛИ, мы узнали, что за работу штукатура Вера Сергеевна была занесена на Доску Почета Куйбышевского района. В представлении сказано об этом так: «Овладела новой для нее строительной специальностью — штукатура 4 разряда на «отлично». Прекрасно относится к работе, инициативная. Ежемесячно перевыполняет норму по восстановлению дома №15 по ул. Ракова, вместо 10 часов отрабатывает 30 часов при хорошем качестве работы». Также в деле Костровицкой бережно хранится «Личная книжка №68388 участника восстановления городского хозяйства», выданная 26 июня 1944 года [16]. В этой книжке отмечено время, отработанное Верой Сергеевной на строительных работах. Мы узнаем, что она работала с июля по декабрь, в среднем 9-10 дней в месяц по 3-4 часа, профессионально выполняя штукатурные работы и внося большой вклад в дело восстановления Ленинграда.
Глава 3. Послевоенные годы
После войны В.С. Костровицкая совмещала работу в училище и на балетмейстерском отделении Ленинградской консерватории им. Н.А. Римского-Корсакова. В Личном листке по учету кадров на 1961 год Вера Сергеевна пишет, что с 1848 по 1950 годы проходила обучение в «ВУЗе педагогов хореографии при Ленинградской консерватории». Сохранилась и зачетная книжка студентки Костровицкой, из которой мы узнали, что училась она по программе экстерната.
В Личном листке также Костровицкая указывает, что с 1946 по 1952 она работает «Старшим преподавателем ВУЗа педагогов хореографии при Ленинградской Консерватории». Однако другой документ - «Справка о переводе» дает другую дату — преподавать в Консерватории Костровицкая начинает в марте 1950 года. А уже в 1951 возвращается в родное Ленинградское хореографическое училище.
Где живет Костровицкая в послевоенные годы? В ее фонде мы нашли справку от 8 октября 1954 года, в которой указано, что В.С. Костровицкая проживает по адресу ул. Чайковского, дом 42, квартира 5, вместе с мамой и мужем — известным художником С.М. Гершовым.
О послевоенной работе В.С. Костровицкой мы подробно рассказывать не будем, ее творчеству посвящено много книг, и этот период требует рассмотрения в отдельной работе. Она была ассистентом профессора на отделении педагогов-хореографов; оказывала методическую помощь хореографическим училищам Эстонии и Литвы.
За подготовку артистов балета для национальных республик 23 августа 1960 года Вере Сергеевне Костровицкой было присвоено звание заслуженного деятеля искусств Бурятской АССР. Интересно, что в характеристиках на присвоение этого звания, сохранившихся в ЦГАЛИ СПб, нет ни слова о работе Веры Сергеевны в годы блокады. Видимо, в те годы это казалось будничным.
В 1970 году работала педагогом-консультантом в Будапештском хореографическом училище. В «Веру Сергеевну неоднократно приглашали в Московское хореографическое училище для проведения мастер классов и чтения лекций по методике преподавания классического танца. По сути, она стала достойной преемницей Вагановой в нашей Школе, бессменно возглавляя всю методическую работу в течение нескольких десятилетий. Американец Д. Баркер изучил русский язык специально для того, чтобы перевести книги Костровицкой на английский язык». Вера Сергеевна — автор множества книг по истории балета.
В наши дни о Вере Костровицкой опубликовано совсем немного сведений. Вот, что вспоминает Тамара Федотова, которая написала о балерине небольшую биографическую справку: «Она ушла из жизни в сентябре 1979 года, оставив на Земле добрую память о себе, бесценные книги по методике преподавания классического танца, интереснейшие воспоминания о детских годах обучения в балетном училище, о невыносимо трудной жизни в годы войны в блокадном Ленинграде, где она и другие педагоги, волею судеб оставшиеся в городе, продолжали занятия в балетном училище и работали на Ленинградском фронте в концертных военно-шефских бригадах. Она оставила несколько рассказов и литературных портретов, объемных и острых, своих современников: Джорджа Баланчина, О.О. Преображенской, М.Т. Семеновой, А.И. Пушкина, И.И. Соллертинского и др. Осталась ее обширная переписка; несколько живописных акварелей и т.д. Все эти материалы опубликованы лишь частично, остальные еще ждут своего издателя и читателя...».
Данная работа — небольшой вклад в изучении судьбы необыкновенной балерины и ленинградки Веры Сергеевны Костровицкой.
Заключение
Моя гипотеза подтвердилась. Подробное изучение биографии Веры Костровицкой дало возможность познакомиться с подробностями жизни балерины в блокадном городе, и открыть неизвестные страницы ее жизни. Мне удалось найти два блокадных адреса Веры Сергеевны Костровицкой и ряд до- и послевоенных адресов.
Блокадные страницы биографии Веры Костровицкой — это судьба обычной и, вместе с тем, необычной жительницы Ленинграда. Вместе со всеми горожанами она переживала ужасы и лишения военной поры. Голодала и несла дежурства на крышах домов, ходила пешком на работу через весь город и трудилась на благо Ленинграда. Но она также находила мужество и силы вести дневники, в которых сохранила для нас уникальные подробности жизни и борьбы в осажденном Ленинграде.
Комментарии