Владимир Ярославович ШЕВЧЕНКО

ФОТО Александра ДРОЗДОВА

Стекло как фирменное блюдо

У академического Института химии силикатов РАН, отмечающего свое 80-летие, обширнейшее поле деятельности: силикаты, или соли кремниевых кислот, – главные минералы планеты. Асбест – силикат, но и изумруд – силикат; силикаты – тальк и топаз. Институт разрабатывает новые виды стекла и новые виды бронежилетов; создал покрытие для орбитального корабля «Буран», способное выдержать температуру 1800 оС, и покрытия, предотвращающие разрушение памятников (ремарка: город не спешит их применять).

За восемь десятилетий у института всего лишь четвертый директор, и наш собеседник руководит им уже 18 лет.

– Владимир Ярославович, химики любят говорить: без химии ничего бы не было. А чего не было бы без химии силикатов?

– Действительно, все искусственные предметы материального мира сделаны химиками. Химик к тому же делает всю грязную работу за физиков, механиков; некоторые очень уважаемые ученые считают, что химия – служанка физики, и мы с ними все время по этому поводу дискутируем.

Вот наш институт находится на набережной Макарова, а напротив, через Неву, вместо так называемой набережной Европы – то, что осталось от снесенного Государственного института прикладной химии. Когда его разрушали, я звонил в комитет по науке и высшей школе: на территории института церковка была, просил заступиться, чтобы не сносили. Все равно разрушили. А из нее музей можно было сделать, там Дмитрий Иванович Менделеев бездымный порох создавал.

– Порох? В церкви?

– Она была заброшенная, приход слабый, поскольку на проспекте Добролюбова (до 1923-го именовался Александровским. – Ред.) появился Князь-Владимирский собор и народ ходил туда. А ту церковку отдали Менделееву для работы.

– Все-таки насчет конкретно химии силикатов...

– Вот до санкций думали: зачем свое развивать, за границей купим. Так думали и в начале ХХ века: в дружественной Германии есть Zeiss, там все и купим. И были у нас прицелы на пушках – цейссовские, бинокли у офицеров (а каждый офицер, окончив артиллерийское училище, получал в подарок бинокль) – цейссовские. И вдруг – Первая мировая война...

Я на нескольких войнах был в качестве наблюдателя – на югославской, на афганской... И могу сказать: все расходуется очень быстро. Бах-бах – и нет прицела. Тогда, в Первую мировую, и встал вопрос: у Германии мы закупать оптику не можем, надо делать ее самим. И молодой химик Илья Васильевич Гребенщиков, в будущем основатель и первый директор института, был командирован к союзникам, англичанам, на фирму «Ченс» – изучать производство оптического стекла. На фирме проявили удивительную близорукость: «Ну пусть стажируется». А Гребенщиков в совершенстве изучил, как там варят оптическое стекло, и, когда вернулся сюда, в 1916-м, мгновенно воспроизвел технологию. Это был гениальный технолог. Он отец нашего оптического стекловарения.

Потом началась Гражданская война, вожди понимали, что бинокли и прицелы нужны... в конце концов, очки нужны! К 1927 году Россия полностью избавилась от зависимости от зарубежных поставок оптики. Благодаря таким, как Гребенщиков, технолог Качалов и физик Рождественский, которые обеспечили этот процесс. Заслуги Гребенщикова были настолько очевидны, что его в 1932 году избрали академиком. В 45 лет.

– И не помешало то, что Гребенщиков – из дворян...

– Он первым обратил внимание на кремний. Правда, в основном имел в виду не тот кремний, благодаря которому сейчас развивается электроника, а тот, что входит в основу «бытовых» вещей. К примеру, силикатный кирпич, бетон, цемент, стекло. Гребенщиков основал Лабораторию химии кремния, которая позже выросла в институт. Замечательным развитием идей Гребенщикова стали органо-силикатные покрытия – неорганические термостойкие краски. Прежде всего их создавали для военного дела: ракета может базироваться и на суше (в том числе в Арктике), и на море, и мы можем подобрать такую краску, у которой температурное расширение будет совпадать с металлом. Все ракеты нашими красками покрыты.

Но вот строительное дело как сфера применения силикатов – это какая-то «раковая опухоль», которая все пожирает. Получить высококачественный бетон очень тяжело – из-за ловкачей, из-за несоблюдения технологий. Цемент М-500 – замечательный, если бы его еще не разворовывали на дачное и прочее личное... Бетон, если качественный (тот, которым на Западе уложены некоторые дороги) – почти вечный. И это достижение именно химии силикатов. Если соблюдать все условия, техрегламент, то сносу нет. А у нас смотришь – то одно, то другое «посыпалось»...

А если о стеклах, то первым их значение осознал еще Ломоносов. Это же наше фирменное блюдо – стекло. Сейчас в России Дворкович от правительства управляет РАН, а когда-то – граф Шувалов от императрицы Елизаветы Петровны. Так Ломоносов сказал в одной из поэм: «Неправо о вещах те думают, Шувалов, которые стекло чтут ниже минералов». Все увлекались минеральным сырьем, а Ломоносов продвигал идею искусственно создаваемых материалов. История человечества ведь имеет два периода: первый – когда человек брал что-то готовое у природы, второй – когда делал что-то сам. Кирпич уже надо обжигать. Над кувшином, тарелкой керамической уже надо поработать.

Возьмите номенклатуру оптических изделий в том же военном деле. Не обойтись без наблюдения за территорией потенциального противника. Сейчас разрешение при съемках из космоса дошло до 1 кв. дм. Верхняя атмосфера загажена, условия для работы оптических изделий не очень благоприятные, изделия быстро стареют, надо новые ставить. Сейчас у стекла очень сложный состав, многокомпонентный, его нужно тщательно полировать, иначе у оптической системы будет плохое разрешение, но чем больше полируем, тем больше от нее отражается луч, а это плохо. Значит, нужны специальные просветляющие покрытия – технологию просветления, кстати, тоже Гребенщиков создавал.

И сейчас наша оптика хороша, но рынок полностью подавлен зарубежной, хотя в оборонной промышленности еще используют российские изделия. Остался живым Завод оптического стекла, Красногорский механический завод, Новосибирский приборостроительный завод.

– Санкции стимулировали наше производство?

– Да, сейчас есть ограничения на поставки, но ведь нас могут китайцы завалить всем, чем можно, и оптику они делают хорошую.

Вообще самая хорошая оптика, так исторически сложилось, в Германии. В Голландии. Соединенные Штаты не отстают. Франция, Англия. К 1990-м наша оптика была в первых рядах. Не забывайте, что мы первые сфотографировали обратную сторону Луны. Американцы еще только создавали такую аппаратуру.

– Кто еще в стране занимается химией силикатов?

– Из академической науки – только мы. А так... Сейчас это все модифицировано, а раньше был, к примеру, Государственный институт стекла в Москве, Институт технического стекла в системе Минавиапрома, Институт силикатной промышленности. На Украине много чего было, там немало природного сырья: в Харькове, в Славянске замечательные были стекольные заводы.

На оси Москва – Петербург – три огромных стекольных предприятия, которые и оконное стекло производили, и техническое, и разные поделки бытовые. Россия без граненого стакана и дня прожить не может, и больше ни в одной стране вы хорошего граненого стакана не найдете.

Сейчас все три завода – «Красный Пролетарий», «Красный Маяк» и «Дружная горка» – по существу, развалились. Потому что были приватизированы и проданы через подставных лиц иностранцам. Вот сейчас рубль подешевел, и можно будет скупить за дешевые рубли остатки того, что еще не было скуплено. Скупил – и можно завод уничтожить. Схема очень простая. А потом вы приходите в любой магазин и видите стекло немецкое, французское, чешское, финское.

С бутылками тоже острая проблема. У нас сейчас в Киришах огромный завод стекольный построили иностранный, потому что наши предприятия уже не переделать. Почему? А потому, что для постоянного развития промышленности нужны так называемые амортизационные отчисления. Их накапливают и периодически обновляют оборудование. На Западе у промышленности амортизационные отчисления составляют до 15%, они остаются у предприятия, и через 7 лет, а то и раньше, можно полностью обновить производство. Я «старый директор», нас таких в Академии наук, беспартийных, было три из ста – зато можно было сказать: вот, видите, есть беспартийные директора. Я мог себе позволить быть таким... задиристым. Так вот, я всегда недоумевал, почему мы эти «амортизационные» куда-то перечисляем. Централизованно. Они ведь могут и не вернуться нам на обновление. Чтобы вернулись, приходилось ездить в Москву и просить: Иван Иваныч, дай на ремонт...

Вот потому многие наши предприятия разрушились. Сейчас строят новые, но каким образом: в Англии на предприятии произошло обновление, а снятое оборудование – нам. И у них современное предприятие, а у нас – 10-летней давности.

– Сейчас 45% институтского коллектива – молодежь.

– Это очень сложный вопрос – как привлечь кадры. Есть статистика: действительно склонных к научно-исследовательской деятельности – один человек на 100 тысяч населения. Этот принцип работает железно и везде – в России, Европе, США. Говорят, Германия до сих пор не вполне восстановилась, после того как все умные евреи оттуда уехали; да она после Второй мировой не может восстановиться – молодежи было мало, не набирались те сотни тысяч, из которых в науку пойдут единицы.

Дальше работает закон «один к десяти»: из десяти выпускников вузов выйдет один хороший кандидат наук, из десяти кандидатов получится один хороший доктор наук, из десяти докторов – один членкор. Уже из двух членкоров – один академик. Такова была по крайней мере советская статистика.

Сейчас те, кто управляет наукой, велят академии: вы найдите хороших ученых, мы их будем кормить. Но главное-то – надо, чтобы было изначально 100 тысяч человек, среди которых можно найти одного способного к наукам. И ведь нужно еще, чтобы этот новый Дмитрий Менделеев пошел в хорошую гимназию, хороший университет, потом занимался исследовательской работой в институте. У меня сын учится в 8-м классе, так мне придется нанимать ему репетитора по физике и математике.

– Вы же физико-химик, академик! Вы не можете объяснить сыну физику?!

– Да я ни секунды не преподавал! Я, когда вижу, что человек что-то не понимает, раздражаюсь. А надо терпеть. Вот как с ребенком: нельзя его побыстрее родить, так и государству с учеными – человек как ученый «родится» только через 10 – 15 лет. Руководство наукой должно быть терпеливо.

– Вы – первый советский ученый, избранный в Международную академию керамики. Вообще с керамикой ассоциируются вазочки да зубы искусственные. Про керамические бронежилеты и не подумаешь.

– Между прочим, я был «отцом» советских керамических зубов. Это было где-то в 1984 – 1985 годах. Но саму технологию не я придумал: на Западе она появилась, а у нас ею вообще не занимались.

А насчет керамической брони – действительно, мы первыми в мире создали основу этой технологии. Керамическая броня применяется в жилетах, танках, бронемашинах. Раньше бронежилеты у нас редко надевали: очень тяжелые. Титановый – 10 – 12 мм толщиной — наденешь – еле идешь. Машину покрывать титаном дорого.

Солдат, конечно, по-прежнему не любит носить ничего тяжелого. Жилеты состоят из керамических бронеплиток, и, если в одну что-то попадает, надо вынимать и заменять. Неудобно. Ну и говорили: сделайте так, чтобы защищало только сердце, печень, ну и мужчинам еще одну часть тела важно сохранить. Но так нельзя. Нужна именно вся кольчуга. Да, солдат получает большой динамический удар, могут быть переломы, ушибы, солдат после такого удара в госпитале лежит. Но не на кладбище. Это очень большая разница.

Или каски с керамическим покрытием. Был большой скепсис относительно их внедрения – они тяжелые, три килограмма весят. И каска

должна в плечи упираться, потому что иначе при ударе голова запрокинется, шея пострадает. Но сейчас, смотрю, все в касках – потому что осознали, что благодаря им живы остаются.

– Керамические и стекломатериалы входят в так называемый Перечень критических технологий России – технологий, развивать которые государство считает принципиально важным.

– Вот бы еще денег прибавили... Академию наук финансируют недостаточно. Кажется, заменят одних академиков другими – будет лучше. Нет. Академики – они такие: одних уберешь, другие тоже будут задираться. Это свойство профессии: когда человек что-то освоит, когда он обладает неким знанием, начинает о природе вещей задумываться – у него портится способность к подчинению, он все время крутит кукиши в кармане. А главное — ученые эти, «мерзавцы», постоянно нужны. Потому что ПВО имеет срок давности, ракета имеет срок давности. Реактор имеет срок давности, генератор. А новое кто будет делать? Министр?

Государство должно быть сильным, а силы должны быть вооруженными. Я не говорю уже о том, что все высокие гражданские технологии брали начало именно в военном деле. А чтобы делать оружие, надо деньги тратить. И кормить ученых. Я понимаю, это неприятно, не хочется – приятнее кормить артистов.

Как управление наукой в советское время строилось: профессор получал на уровне министра, и, конечно, хлынули эти сотни тысяч, было из кого выбирать. И какие орлы у нас выросли! В нашем институте были три директора, я четвертый. Гребенщиков – «отец» отечественного стекла, Торопов создал цементную отрасль, все цементы изучил, Шульц занимался стеклянными электродами. И нам, нынешним, не стыдно людям в глаза смотреть: в Афганистане керамические бронежилеты спасли более 3 тысяч жизней.

– Владимир Ярославович, у вас в кабинете фигурки бегемотиков – прямо целые стада. И по стенам трофеи – даже медвежья шкура...

– Бегемотов я собираю. Это мои тотемы. Член Совета Федерации Олег Морозов тоже бегемотиков собирает и утверждает, что у него коллекция лучше. Но у меня ведь еще дома есть! Из разных стран мира.

А трофеи – да, мои. Я охотник. Кстати, и первый директор института Гребенщиков охотился. Медвежья шкура – тоже мой трофей. В Ленобласти в сезон разрешают по 100 – 150 медведей отстреливать. А вот чучело лебедя – отдельная история. Этот лебедь «погиб за науку». Их нельзя стрелять, но несколько лет назад, когда поднялся шум из-за птичьего гриппа, охотников попросили организоваться в бригады, мы должны были отстреливать перелетных птиц, брать у них кровь из-под крыла специальными средствами и сдавать на анализы... Представьте себе, ни у одной подбитой перелетной птицы никакого птичьего гриппа не обнаружили.

Подготовила Анастасия ДОЛГОШЕВА

Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 038 (5655) от 04.03.2016.