Сергей Владимирович МАКАРОВ

ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА

Про пользу и вред
неофобии

Сергей Макаров возглавил Комитет по государственному контролю, использованию и охране памятников истории и культуры (КГИОП) в августе 2014-го, больше года назад: достаточный срок, чтобы вникнуть в проблемы ведомства. Да и в жизни города за это время произошло немало событий, имеющих отношение к охране памятников. Наш гость рассказал о себе, о проектах, к которым не ослабевает интерес горожан, и о проблемах в сохранении культурного наследия, с которыми приходится сталкиваться специалистам.

– Сергей Владимирович, что, на ваш взгляд, самое сложное в работе комитета?

– Как человеку со спокойной работы, перешедшему на работу более живую, поначалу было сложно все. Началась другая жизнь. Плюс федеральные власти подготовили «подарок» в виде новой редакции федерального закона «Об объектах культурного наследия...». Первые полгода его действия приходилось выживать в полном отсутствии подзаконных актов, в частности, в отношении нового строительства на территории объектов культурного наследия, выдачи охранных обязательств... Мы на полгода приостановили выдачу охранных обязательств. Для такого города, как Петербург, это катастрофа. Вот и приходилось искать разные пути, чтобы выкрутиться из этой ситуации.

– Вы юрист, занимаетесь правовым регулированием в сфере охраны памятников и вдруг пошли учиться в Академию художеств. Вам это понадобилось по роду профессиональной деятельности или по душевной склонности?

– На самом деле давно думал об Академии художеств, были мысли поступить на искусствоведческий факультет, но не было повода. Я много лет собираю ленинградский авангард 1960 – 1970-х годов, художников школы Сидлина, у меня неплохая коллекция. Всегда хотелось пополнить багаж знаний. Так совпало, что попал в сферу, где искусствоведческое образование не помешает. Учиться некогда, но как-то приходится успевать.

– Недавно правительство приняло решение о передаче нуждающихся в реставрации федеральных памятников в аренду на 49 лет за символическую сумму 1 рубль с условием восстановления в течение семи лет. Для региональных памятников такая возможность существовала несколько раньше. Москва успела более десятка объектов отдать в такую аренду. Для нашего города эта практика актуальна?

– У нас такой практики нет. На мой взгляд, это довольно странная федеральная льгота. Она не предполагает возможности передачи здания в субаренду, что, как мне кажется, представляет очень серьезное ограничение. Инвестор берет объект, два года готовит проект, семь реставрирует, но не имеет права сдавать его в субаренду. Почему? Непонятно. Если проект не благотворительный, его цель – получение прибыли.

Пока нет оснований говорить, что эта схема эффективна. У нас в городе система льгот для инвесторов не развита совсем. Единственная льгота по налогу на прибыль – для тех, кто вложил больше миллиарда в приспособление старых зданий под гостиницы. Но насколько я знаю, никто и эту льготу не получил – очень сложный механизм подтверждения сумм.

– У нас есть памятники, которые надо восстанавливать незамедлительно, а у города нет на это средств?

– Таких объектов сколько угодно. Например, Сельдяной ряд в Щепяном переулке. Идут переговоры с потенциальным инвестором. Этот объект как раз можно было бы отдать «за рубль», но как человек аккуратный, я бы посмотрел на чужой опыт. Пока положительных примеров не вижу.

– Общественность нашего города всегда принимала активное участие в судьбе культурного наследия. Более десяти лет назад был создан Совет по сохранению культурного наследия, какова его роль сегодня?

– В состав совета входят профессиональные архитекторы, реставраторы, депутаты, представители общественных организаций, видные деятели культуры – Александр Сокуров, например. Совет активен, и нет оснований полагать, что каждый проект, вынесенный на совет, будет единогласно одобрен. В нашем городе так не бывает, и это хорошо.

На последнем заседании вопрос, который для меня казался абсолютно понятным, – о том, что детскую больницу Марии Магдалины на Васильевском острове нужно развивать, – вызвал споры. Больнице катастрофически не хватает помещений. Решение приняли, но споры были. С шумом, с криками, как известно, прошел совет по Конюшенному ведомству. И такое бывает.

– Вы упомянули Конюшенное ведомство, как думаете, что с ним будет дальше?

– Конюшенным ведомством будет заниматься город. В следующем году планируется проведение обследования. Предыдущее было в 2008 году, а для составления проекта реставрации необходимо понимать, в каком состоянии здание сейчас.

Пока речь не идет о разработке проекта приспособления, концепцию должен до конца года определить комитет по культуре. Есть предложение использовать Конюшенное ведомство для музейных целей. Проектировать приспособление здания, не понимая, под какие цели – выбросить деньги на ветер. Так что следующий год уйдет на обследование, проектирование и первоочередные противоаварийные работы.

– А что происходит в Новой Голландии?

– Проект живой, приняты все решения по его продлению. Финансирование есть, инвесторы от своих планов не отказываются. Идет работа по согласованному проекту, то есть с минимальным вмешательством в среду. Ничего нового на территории Новой Голландии строиться не будет, имеющиеся здания отреставрируют. Инвесторы в добровольном порядке пошли даже на признание памятником одного из зданий, которое этого статуса не имело.

Внутри будет отель, бизнес-центр и большие площади под общественные цели. Это хороший проект и крепкая команда, так что есть основания полагать, что он будет завершен.

– Если вернуться к Конюшенному ведомству, у вас как у председателя комитета не вызывает сожаления, что пришлось отказаться от работы с инвесторами? Бюджет сокращается, финансовые возможности города ограничены. Нет ли опасения, что из-за сильного градозащитного движения здания-памятники зависнут без реставрации и превратятся в руины?

– Надеюсь, в руины они не превратятся. Вы правы, бюджетные проекты, как правило, проходят дольше, чем инвестиционные. Я сторонник максимального привлечения инвестиционных средств. Как ни банально это звучит, речь идет и о налогах. А с чего платить зарплаты, пенсии?

Но для инвестора в случае с Конюшенным ведомством создание общественных пространств интереса не представляет, он не получит прибыль. Если город принимает решение, что эта зона должна быть общественной, придется выделять деньги из бюджета, и процесс восстановления будет достаточно длительным. Следующий год уйдет на консервацию объекта, чтобы не упала стена, выходящая в Конюшенный переулок. Она вызывает большие опасения.

– Таким образом, приведение Конюшенного ведомства в порядок отодвигается на далекую перспективу. Сочетание разумного и неразумного в градозащитном движении не может не волновать...

– Компромисс возможен всегда. Даже для экстремальных точек зрения можно найти середину. Возьмем дом Шагина на наб. р. Фонтанки, 145. Проект не реализовывался на протяжении почти пяти лет. Но все же нашли компромисс, признали здание памятником регионального значения. Конфликтующие стороны сели за стол переговоров, пришли к наиболее приемлемому варианту. В дворовой части появится новый объект, который позволит инвестору получать прибыль, чтобы сохранить историческую часть здания.

Конечно, компромиссы искать тяжело, особенно если стороны друг друга не слышат.

– У нас уникальный город, где для защиты памятников люди выходят на улицу.

– До прихода в КГИОП я не полагал, насколько консервативно общественное мнение в сфере сохранения наследия. То, что мой московский коллега Александр Кибовский называет неофобией, в Петербурге развито особенно сильно. В ряде случаев неофобия хороша, в ряде – очень мешает. Получается борьба ради борьбы: не отдадим, потому что привыкли видеть так и не иначе. Если спорить до бесконечности, то в результате памятник можно потерять.

Конюшенное ведомство тому пример. Пока мы пытаемся что-то друг другу доказать, стена, о которой я сказал, если мы срочно не примем превентивные меры, через два-три года упадет. Это не мое мнение, а заключение авторитетных специалистов.

Кроме того, мы находимся в специфической ситуации из-за особенностей российского менталитета: живость русского ума вынуждает законодателей создавать максимальное количество барьеров. На последнем заседании Совета по сохранению культурного наследия обсуждалось, зачем такое огромное здание требуется Военно-медицинской академии. Дело в том, что существуют определенные нормативы проектирования, и менять их мы не можем. Допустим, площадь реанимационной палаты должна быть 20 квадратных метров. Медики и готовы были бы разместить оборудование и оказывать ту же услугу на меньшей площади, но нельзя, такой проект не пройдет согласование.

Оттого и вырастает огромное здание.

В Германии, например, приспособление объектов происходит иначе. Орган охраны памятников и инвестор совместно работают над вариантами приспособления объекта и за сравнительно небольшое время приходят к оптимальному решению. У нас же все максимально зарегулировано. Мы движемся в направлении создания максимального числа законодательных барьеров. Через какое-то время зайдем в тупик, из которого невозможно выйти. Назад обернешься, а там – стенка.

Это, кстати, не только наша, российская, проблема, вернее, мы не первые с ней столкнулись. Герберт Спенсер еще в 1853 году написал статью «Чрезмерность законодательства», где критиковал обилие государственных запретов, убивающих частную инициативу. Казалось бы, Англия, и каких времен!

– У нас много охраняемых памятников и мало денег, в то же время выявляются новые объекты культурного наследия. Как идет эта работа?

– Федеральный закон в новой редакции ввел процедуру упрощенного выявления объектов по заявлению граждан. Предполагается, что любой гражданин может написать достаточно простенькое обоснование о необходимости включения в список выявленных объектов какого-то здания. В комитете создана специальная комиссия с привлечением членов Совета по культурному наследию. Я думал, будет шквал заявлений – но нет. За полгода – порядка сорока обращений.

Три – амбулаторию фабрики Торнтона, здания Рыбного рынка и здание медсанчасти завода им. Калинина – выявили. Большинство заявлений в результате рассмотрения отклоняется.

Мы стремимся сосредоточиться на изучении 1800 уже выявленных объектов, по которым надо принять решения – либо вносить в реестр, либо отказывать во включении. Поскольку, по существующему механизму, мы закончим эту работу лет через 18, просим Министерство культуры рассмотреть возможность упростить процедуры. Мне хотелось бы года за три разобраться со всеми выявленными объектами. На торги их не выставить, потому что не установлен предмет охраны и, соответственно, обременения. Да и, по новому законодательству, собственнику выявленного объекта нельзя предъявить требования по его реставрации.

Кроме того, мы должны в течение года организовать проведение историко-культурных экспертиз по выявленным в результате заявлений объектам. Это означает, что «отодвигаются» три из тех выявленных, которые «висят» с 2001 года. Нелогично, но факт.

– У вас не возникает ощущение, что наше законодательство по охране памятников иногда настолько суровое, что начинает им вредить? Допустим, на Северо-Западе много деревянных храмов, они разрушаются без хозяев. РПЦ их отдать нельзя, приспособление такого храма под нужды прихода запрещено. Потому рядом со старой церковью ставят новую, современную. А эта гниет...

– В любой стране органы охраны памятников предъявляют собственнику требования по сохранению внешнего облика здания и организации внутреннего пространства в процессе приспособления для современного использования, но подходы существуют разные.

В европейских странах нет федеральных законов подобно нашему 73-ФЗ. В Германии многие аспекты остаются на усмотрение органов охраны памятников. В Гамбурге на меня произвел сильное впечатление осуществленный проект приспособления территории старой больницы. Бывшие больничные бараки разделили на квартиры, устроили отдельные входы, террасы, мансарды – местное законодательство это позволяет. Потрясающего качества жилой район получился.

– У нас строгость законов иногда искупается необязательностью их исполнения. А также деятельностью экспертов, которые готовы написать ровно то, что нужно инвестору. Наша газета рассказывала о том, как неподалеку от Невы «восстановили» старое здание, но не на старом фундаменте и в измененном облике. Обоснование для этого подготовили эксперты: якобы здание лучше смотрится с другой точки. И все законно! Зато на его прежнем месте поставили шесть громадных зданий. Это, вероятно, не единственный случай экспертизы, выполненной людьми не беспристрастными.

– Число аттестованных в Москве экспертов сокращается, притом что количество экспертиз растет. Это неизбежно ведет к увеличению их стоимости, которая и сегодня, на мой взгляд, запредельная. К сожалению, мы как орган государственной власти не имеем влияния на этот процесс. Экспертиза только называется государственной, но цену определяет сам эксперт. Бывают случаи, когда рабочая группа Совета по культурному наследию в целом одобряет экспертизу, но предлагает что-то откорректировать – а эксперт может отказаться это сделать.

Институт экспертизы требует реформирования, потому что мы потихонечку заходим в тупик.

В новой редакции федерального закона есть забавная фраза по поводу выявления памятника по заявлению граждан. Установлено, что органы охраны памятников проводят оценку историко-культурной ценности объекта «с привлечением специалистов в сфере охраны культурного наследия». А мы кто?

– Вы говорили о проектировании научной реставрации, тема для города тоже больная. Институт «Спецпроектреставрация» умер, «Ленпроектреставрация» в стадии банкротства. Кто же теперь будет делать проекты научной реставрации?

– Да, «Спецпроектреставрации» больше нет. А вот с институтом «Ленпроектреставрация» ситуация улучшается. В то время когда я пришел в комитет, он действительно находился в плачевном состоянии. Мы практически вытащили его из процедуры банкротства, сменили директора, весь менеджмент. Теперь, уверен, институт будет жить. Туда, насколько мне известно, переходят бывшие сотрудники «Спецпроектреставрации», которые хотят работать в государственной структуре. Опытные проектировщики – люди в возрасте, многим некомфортно работать в коммерческой организации.

Действительно, сейчас вопрос качественного проектирования в реставрации – один из самых острых. Поначалу я думал создать новое государственное учреждение, но поскольку удается вытащить «Ленпроектреставрацию», актуальность создания нового учреждения отпадает. Пара лет – и институт выйдет на хорошую проектную мощность.

– Что будет с печально знаменитым Мефистофелем, история которого потрясла город?

– Город, по закону, не имеет права финансировать его восстановление, потому что здание – не городская собственность. Восстанавливать тем не менее надо, потому что «антропоморфное существо с крыльями мыши» – предмет охраны памятника. Это существо и должно появиться на здании, фотофиксации предостаточно, и есть компании, готовые за это взяться.

Когда полиция отдаст «вещдоки», станет понятно, из какого материала был сделан горельеф. Но, по жилищному законодательству, фасад находится в общей собственности жильцов дома, и проблема еще в том, что он в неудовлетворительном состоянии. Мы говорили с районной администрацией о необходимости переноса срока реставрации фасада с 2021 года на обозримое время. Горельеф надо восстанавливать в комплексе с ремонтом фасада, когда будут выставлены леса.

– На ваш взгляд, в чем главная проблема сохранения памятников – в недостаточном финансировании?

– Финансирование в этом году достойное, почти три миллиарда. Больше нам и не освоить. Реставрация не требует огромных денег. Она требует качества, а значит – времени. У нас практически ни один объект не делается за год. Этот процесс не терпит суеты.

На урбанистическом форуме мне задали вопрос, почему сфера сохранения наследия вызывает столько эмоциональных споров. Дело в том, что отсутствует доверие между властью и обществом. Мы постоянно друг друга в чем-то подозреваем. Пока не научимся друг другу доверять, в меру своих сил вносить что-то в общее дело, у нас ничего не будет получаться. Можно написать идеальный закон об охране культурного наследия, прекрасные программы реновации исторических кварталов. Но пока люди убеждены, что такая программа принята только для того, чтобы выселить их из центра куда-нибудь в Шушары, толку не будет.

Консерватизм должен быть здоровым.

Подготовила Людмила ЛЕУССКАЯ

Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 194 (5567) от 16.10.2015.