Игорь Анатольевич НАРКЕВИЧ

Философия фармации

Ни для кого не секрет: производство и продажа лекарств – бизнес, приносящий хороший доход даже во времена кризиса. Стремясь побороть болезни, люди будут платить всегда. Насколько же социально ответственным должен быть этот бизнес? И надо ли аптекарскому провизору, продающему людям лекарственные препараты, владеть современными знаниями в медицине?

Об этом мы беседуем с сегодняшним гостем главой академии, 70% выпускников которой идут работать именно в аптеки.

«Согласно законодательству, фармацевтическая деятельность – это оптовая и розничная торговля. Однако фармацевт должен быть прежде всего консультантом в выборе лекарств, а значит, ему не обойтись без серьезных знаний», – утверждает наш собеседник.

– Но, Игорь Анатольевич, те образовательные и профессиональные стандарты, которые сейчас принимают, разве предполагают более глубокую медицинскую подготовку ваших выпускников?

– Вроде бы все прекрасно понимают, что фармацевты и провизоры – далеко не продавцы. Но я сторонник того, чтобы для них увеличили долю медицинских дисциплин, пока остаюсь в меньшинстве. Когда появились первые проекты профстандартов провизора, в графе «кто может работать» было прописано: «продавец авиационных билетов»! Уверен, подобное отношение к нашей профессии – реальная ее девальвация. И немудрено, что крупные супермаркеты стали бороться за право продавать лекарства наряду с косметикой и капустой.

Между тем весь мир идет к концепции именно фармацевтической помощи, фармацевтической опеки... А у нас это «оптово-розничная торговля», хотя специалистов для нее готовит вуз, относящийся к Минздраву, – и выявилось это противоречие именно в процессе подготовки профстандартов.

Разумеется, никто не собирается делать из провизора фельдшера или помощника врача общей практики, но он должен владеть современными знаниями, например, в молекулярной биологии и генетике, и ориентироваться в основах развития внутренних болезней. Провизоры и фармацевты, работающие в аптеках, должны быть консультантами, помогая человеку выбрать препараты, исходя из назначений врача. К тому же не далек тот день, когда в аптеках будут устанавливать так называемые вендинг-автоматы, которые будут продавать лекарства (как сегодня варят кофе), и тогда функция специалистов, работающих в аптеках, кардинально изменится!

Сейчас наблюдается бурное развитие биотехнологий и биологических препаратов, которые требуют совершенно иного подхода к тому же контролю качества лекарств. И это несомненно тоже нужно закладывать в учебные планы и учебные программы. Тут нам, кстати, помогают лучшие российские производители. Например, компания BIOCAD несколько лет назад создала на нашей базе кафедру технологии рекомбинантных белков, на которой, по сути, готовит для себя будущих сотрудников. А рекомбинантные белки – основа многих современных биопрепаратов, которые могут быть востребованы при лечении ревматоидных заболеваний, СПИДа, гепатита и рака.

Но есть в России направления, которые пока вообще не развиваются, например, в стране практически отсутствуют специалисты, способные разрабатывать фармацевтическое оборудование. И что толку говорить об импортозамещении, если у нас в ближайшем будущем не будет своего оборудования?

– Поскольку лекарствами не только лечат, но и торгуют, они время от времени невольно становятся категорией еще и политической. Многие считают тему импортозамещения тоже прежде всего областью политики...

– Об импортозамещении активно заговорили после введения санкций, однако еще задолго до них в стране стали строить современные фармацевтические заводы. Только в Петербурге их уже 36.

К тому же сейчас в стране локализовано большое количество зарубежных компаний: в нашем городе это, например, завод компании Novartis, в Центральной России – Teva, Takeda, Astra Zeneka, Sanofi, Novo Nordisk. Еще целый ряд крупных компаний выпускает продукцию по контракту с российскими коллегами: не так давно было подписано соглашение между нашим «Полисаном» и американской Pfizer о производстве современных онкологических препаратов.

А «иностранные» лекарства, произведенные в нашей стране, уже считаются российскими, и для нас это новые возможности: конкурентная ситуация будет способствовать тому, что западные производители начнут быстрее выводить на российский рынок свои современные препараты. Не секрет, что сейчас новые лекарственные средства приходят к нам только через 5 – 7 лет после того, как ими насыщаются рынки Европы и Северной Америки.

– А принятое в конце прошлого года постановление «Об установлении ограничений допуска иностранных лекарственных препаратов при государственных закупках» не закрывает доступ на российский рынок как раз инновационным лекарствам?

– Появление такого постановления, которое еще называют «Третий лишний», не коснется тех препаратов, которых в России не производят: лекарственные средства зарубежного происхождения не будут допускаться на торги, если их аналоги есть как минимум у двух российских компаний. Если препарат продает только одна наша компания, то она будет конкурировать с западными производителями. При этом главная цель постановления, как я понимаю, – перекрыть российскими лекарствами доступ на наш рынок более дешевым, но не всегда качественным зарубежным продуктам.

– Вы имеете в виду лекарства из Индии и Китая?

– В том числе.

– В итоге на торгах побеждают российские лекарства, даже если они многократно дороже, чем у зарубежных конкурентов?

– Действительно, бывают ситуации, когда российские продукты дороже, чем их зарубежные конкуренты, или же наших препаратов по объему может быть недостаточно для формирования и обеспечения всего государственного заказа... Но это рабочие моменты, которые будут постепенно разрешаться, так как у фармотрасли есть потенциал и есть желание органов власти обеспечить население качественными и доступными средствами терапии.

– И в чем гарантии более высокого качества? Не секрет, что сами врачи частенько рекомендуют пациентам по возможности лечиться не нашими лекарствами...

– А что вообще такое «наши» и «не наши» лекарства? Знают ли эти врачи, что ни одна компания в мире не производит препарат по полному циклу – от молекулы до субстанции и готовой формы – на одном заводе? Различные стадии производства разбросаны по всему миру: препарат может синтезироваться в США, гранулироваться во Франции, упаковываться в Сингапуре, а окончательный контроль качества проходить в Германии или Индии. Это общемировая тенденция.

А что касается качества, то рынок фармацевтической продукции один из самых зарегулированных. Наши новые заводы построены по всем международным правилам, с учетом всех современных требований, они ничем не хуже, а в целом ряде даже лучше заводов, которые функционируют сейчас в Европе, Америке, Индии, Китае, – тех, которые были построены десять, а то и двадцать лет назад.

Правда, существует чисто научная и очень серьезная проблема эффективной системы доставки активных субстанций лекарства в организм. Она должна обеспечивать поддержание определенной концентрации вещества в крови или ткани пациента (что, например, принципиально важно при приеме инсулинов). Над этим действительно надо работать. Но это не только наша задача, над этим ломает голову весь мир.

Есть еще один важный момент: когда крупная западная компания выводит свой препарат на рынок, она продолжает его «сопровождать» – исследовать заинтересованность в нем покупателей, возможное наличие новых побочных эффектов и так далее. Это очень большие затраты, хотя и крайне необходимые. Наши производители пока только начинают заниматься вопросами фармаконадзора и постмаркетинговых исследований.

– Получается, экономят на науке? Как раньше? Вон «Милдронат» был создан еще на предприятии Латвийской ССР, а когда несколько месяцев назад он стал предметом антидопингового скандала, выяснилось: серьезных научных данных о его свойствах практически не существует!

– Вещество «мельдоний», входящее в состав этого лекарства, хорошо известно всем нашим медикам. Хотя научных исследований о том, что оно повышает работоспособность, действительно нет. Лекарство использовалось в основном как вспомогательное средство для улучшения качества жизни больных после инфаркта, инсульта или травм – мельдоний улучшает кровоснабжение органов и тканей и тем самым способствует восстановлению их функций. С этой целью и применяли его спортсмены – для более быстрого восстановления сил, и только. А с появлением более современных лекарств схожей направленности действия – для тех же больных гипертонией – мельдоний вообще практически ушел из терапии.

– Зато теперь вернулся: его продажи после включения в «черный список» возросли на 150%!

– Да, рассказывали, что ажиотаж коснулся даже аптечного киоска в Госдуме, где в течение дня были раскуплены все запасы. Но шумиха постепенно стихает, а препарат стали серьезно изучать в научных лабораториях – чтобы доказать, что он не обладает допинговым эффектом. Например, Федеральное медико-биологическое агентство планирует выяснить, каков же реальный срок выведения препарата из организма человека.

– Нет худа без добра. Но можно как-то иначе стимулировать научные разработки в нашей фарминдустрии, чтобы наши производители на них не экономили?

– Было бы что экономить... Ведущие мировые фармкомпании имеют в своем штате не менее 10 тысяч ученых, а любой биопроцесс – взаимодействие лекарства и белка, лекарства и клетки, лекарства и органа – сегодня можно смоделировать на компьютере. У нас почти нет таких программистов и таких компьютеров, а в штатном расписании многих фармзаводов отсутствуют научные ставки.

Почему? Западные компании тратят на создание одного инновационного препарата от полутора до трех миллиардов долларов – у России просто нет пока таких возможностей. У нас сегодня наиболее развито производство дженериков, копий с оригинальных лекарств, что значительно снижает затраты и на изготовление продукции, и на терапию. И когда есть возможность заменить дорогой препарат на дешевый, этим обязательно надо пользоваться.

Всем известно, что у нас дефицитное лекарственное обеспечение, однако денег на лекарства не хватает везде – практически нет таких стран, где инновационные продукты были бы доступны всем. В тех же США почти 90% используемых препаратов – это созданные ими же дженерики.

– Выходит, импортозамещение, когда мы заменим дорогие инновационные лекарства своими более дешевыми дженериками, должно принести компаниям прибыль?

– Все компании выпускают лекарства для того, чтобы зарабатывать деньги. Но стратегия при этом у них может быть разной. Например, наиболее продвинутые производят сложные биопрепараты с высокой добавленной стоимостью. Это не требует строительства громадных цехов, но как раз без научных лабораторий тут не обойтись. А есть такие, в портфеле у которых десятки разных простых продуктов, от антибиотиков до косметических средств: они установили современные линии в чистых цехах и выпускают лекарства тоннами.

Вообще если говорить об импортозамещении, то для российской фармации проблема заключается вовсе не в нем. Как я уже сказал, одна компания не может производить все необходимое для создания препарата на одном заводе. Для российской фармотрасли ведущим показателем, на мой взгляд, является экспорт. Станет он масштабным – тогда и сможем сказать, что в отрасли все хорошо. Пока объем экспорта у нас небольшой: нашим компаниям сложно преодолевать строгие регуляторные барьеры, чтобы попасть на европейский, американский и даже на латиноамериканский рынки. Все страны мира защищают себя от «чужих» лекарств.

Однако, как мы знаем, наш НИИ вакцин и сывороток строит в Никарагуа завод по производству гриппозной вакцины для стран Латинской Америки. BIOCAD – завод в Бразилии, «Цитомед» – в Финляндии. И наша академия осуществляет кадровое сопровождение этих проектов, например, мы готовим местные кадры в сотрудничестве с университетами Никарагуа.

– В вашу академию всегда высокий конкурс. Есть возможность отобрать лучших?

– У нас интересно учиться, но и очень сложно: отсев всегда большой, чуть не до 20%. Наша задача – подготовить не просто грамотных, но и успешных специалистов, чтобы они хотели работать и работали в нашей стране. И для этого мы вводим очень много разных дополнительных программ для ребят. Например, в совместном проекте академии и компании Pfizer «Больше, чем образование» лекции приезжают читать эксперты международного класса – даже преподаватели с интересом на них ходят и много нового для себя узнают.

Вообще философия любой крупной компании формируется десятилетиями, и если мы хотим развить свою отрасль до уровня передовых стран, то мы эту философию должны понимать: как они устроены, как они работают, как они достигли своего уровня. Грубо говоря, это дает возможность будущему фармацевту или технологу посмотреть на свою будущую профессию не с кочки, а с высокой горы. Образование должно нацеливать на лучшие образцы.

Подготовила Ольга ОСТРОВСКАЯ

Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 088 (5705) от 20.05.2016.