Гость редакции — Михаил Бобров
ФОТО Александра Дроздова
В альпийской связке была вся страна
У Михаила Михайловича Боброва нынче без всякого преувеличения горячие деньки: видеть у себя в гостях ветерана войны, участника боевых действий под Ленинградом и на Кавказе в преддверии 60-летия Победы хотят многие. 4 мая, например, ему в торжественной обстановке вручили мантию Почетного доктора Гуманитарного университета профсоюзов, где разменявший девятый десяток лет профессор руководит кафедрой физического воспитания; график встреч следующего дня был также очень плотен. Словом, даже дозвониться до прославленного альпиниста, маскировавшего в годы войны ленинградские золотые шпили и купола, было непросто. И все же наш диалог с Михаилом Михайловичем БОБРОВЫМ состоялся.
— Михаил Михайлович, вам пришлось воевать с первым дней Великой Отечественной, оборонять Ленинград и кавказские перевалы. А что все-таки было самым трудным испытанием за эти годы?
— Однозначно на этот вопрос не ответишь: раскачиваться на тросе возле шпиля Петропавловки, когда тебя стараются расстрелять с вражеского самолета на бреющем полете, не легче, чем, коченея от холода и задыхаясь от гипоксии, вести бой где-нибудь на горной тропе. И все-таки самым сложным были для меня, наверное, первые дни войны.
Вдумайтесь только: уже 7 июля 1941 года мы, бойцы специального разведывательно-диверсионного отряда, не нюхавше еще пороху, оказались в тылу у немцев на территории нынешней Псковской, а тогда Ленинградской области. Задачей нашей было сообщать в штаб Северного фронта о передвижениях вражеских танковых колонн по шоссе, разведывать дислокацию немецких лесных аэродромов, подрывать железнодорожное полотно, по которому враг перебрасывал подкрепления на передовую. Мы работали по заданию разведотдела штаба фронта, пересекались с наскоро сколоченными в основном из ленинградских студентов партизанскими отрядами. Скажу коротко: из 113 заброшенных в тыл врага бойцов назад вернулись лишь 13...
После этого отправлять нас на задания стали уже более мелкими группами — по пять, а то и по три человека. Во время пятого возвращения через линию фронта в районе Ораниенбаумского пятачка я был сильно контужен. Самое обидное, что попали мы тогда под обстрел своей же артиллерии. Бывало на войне, увы, и такое.
— А как вы оказались в группе, которой поручено было маскировать городские архитектурные доминанты?
— Это случилось как раз после той самой контузии. В Тронном зале Михайловского замка, где располагалась тогда наша госпитальная палата, меня разыскал давний мой приятель Алоиз Земба, который рассказал о формировании группы альпинистов для выполнения столь необычного задания в осажденном Ленинграде. Вот потом два с половиной месяца и лазали ночью по шпилям с чехлами и краской. Впрочем, об этой странице войны мной написана целая книга. А уж затем, в 1942-м, пришлось срочно отправляться на Кавказ, где неожиданно развернулось немецкое наступление.
— Судя по всему, наше командование было к такому повороту событий практически не готово?
— А к чему мы вообще были в те годы готовы? Война началась для большинства советских людей внезапно, а когда враг после разгрома нашей группировки под Харьковом рванул на Кавказ, ситуация стала просто катастрофической. Вот и начали срочно собирать альпинистов, людей, мало-мальски знакомых с горами, по всем тылам и фронтам. Жаль, что к тому времени многих наших горовосходителей не было в живых: война-то полыхала уже целый год.
Немцы же своих егерей до поры до времени берегли как зеницу ока. Дивизия «Эдельвейс», прошедшая горными тропами Норвегии, Греции, Югославии, до лета 1942-го в боях участия не принимала. Но когда пришел час, эта элитная часть, прекрасно экипированная для ведения горной войны, имевшая специальные разборные и облегченные орудия с минометами, располагавшая прекрасными картами местности, появилась на Кавказе. Надо еще заметить, что многие егеря до войны занимались альпинизмом в наших лагерях. Приезжали к нам под видом членов различных рабочих союзов, и не только на Кавказ, по Памиру лазали, по Тянь-Шаню. Рассчитывали, очевидно, что и знание тамошних троп им пригодится. Только туда мы их уже не допустили...
Когда бились с «эдельвейсами» на перевалах, то часто видели в бинокли своих старых знакомых в офицерских егерских мундирах. Случалось, что и контрразведчики к нам приходили, спрашивали, знаем ли какого-нибудь Шварца. В общем, все, как в песне Высоцкого: «А до войны вот этот склон немецкий парень брал с тобою...».
Нас же собирали небольшими группами в Москве. Набралось поначалу человек 250, а добираться к театру военных действий пришлось окольными путями — через Среднюю Азию и Каспийское море, потому что на Северном Кавказе уже шли бои. В Тбилиси, где началось формирование специальных горнострелковых отрядов, к нам вливались представители местного населения — грузины, сваны, представители других кавказских народностей. Это были в основном пастухи, охотники, горные проводники. Они-то, считаю, и стали в итоге нашим главным козырем при столкновении с опытным, хорошо подготовленным к войне в горах противником. Сегодня, оглядываясь с высоты прожитых лет на те события, можно без лишнего пафоса констатировать, что нас выручил, по большому счету, кавказский интернационализм.
— Но гитлеровцы ведь как раз рассчитывали на то, что после их нападения на СССР у нас даст себя знать межнациональная рознь. На Кавказе же национальные вопросы вообще простыми не были никогда...
— Были у них такие расчеты. В немецких политических прогнозах кавказской войны ставка делалась на многовековую вражду местных народов между собой и с русскими. Но, когда дело дошло до реальных боевых действий, кавказцы восприняли вторжение гитлеровцев как нападение на их родину. И дрались отчаянно, как звери. В общем, фраернулись тут немцы круто — по-иному не скажешь.
Если уж начистоту, то ничего иного и противопоставить врагу тогда мы не могли, особенно на первых порах. У них — специальные пушки, которые собирались за считанные секунды, а у нас обычные 80-миллиметровые минометы, которые мы на спинах тащили в горы. Спасибо хоть англичане немного помогли: прислали по ленд-лизу вьючных мулов.
Чем все это закончилось, все хорошо знают: в 1943 году наши ребята сбросили знамена со свастикой с Эльбруса, который немцы поспешили было переименовать в пик Гитлера. Помог нам тогда, конечно, на Кавказе и Сталинград. Если бы сражение на Волге закончилось по-другому, то в войну вступила бы Турция. 26 ее дивизий стояли на границе и ждали нужного момента, а мы дрались все время с оглядкой на них.
— Получается, Михаил Михайлович, в военное лихолетье наш многонациональный Кавказ под столь чудовищным напором устоял, а вот теперь он дал серьезные трещины...
— Выходит так, и логических объяснений этому горькому факту у меня нет. Видимо, очень нужно было все это каким-то недобросовестным политиканам — разрушить нашу вековую дружбу и братство.
Сравнительно недавно, в преддверии 300-летия Петербурга, мне с группой наших альпинистов довелось водружать на Эльбрусе флаг нашего города. Мы, кстати, сделали это на многих высших точках различных континентов — африканском Килиманджаро, вершине Аконкагуа в Андах, австралийском пике Костюшко, а также на Северном полюсе. Так вот, взойдя на Эльбрус в десятый раз в жизни, я снова увидел внизу Грузию. И, знаете, сразу сердце кровью облилось: вот она, такая маленькая и близкая, без преувеличения родная, но уже чужая, заграница...
Такие же чувства испытал, когда там, в Кабардино-Балкарии, увидал вдруг в кафе своего старинного друга свана, с которым плечом к плечу сражался в войну на перевалах. Подходит ко мне эдакий бородатый, косматый старик — еле узнал его — и рассказывает о своих житейских проблемах: пенсия у ветеранов в Грузии нищенская, электричество то и дело отключают, с продуктами постоянные перебои. Оказывается, он ходит из Сванетии, то есть из независимой Грузии, к нам в Россию, чтобы купить что-нибудь из съестного. Вот до чего дожили мы с этой самой независимостью. Спрашиваю: «А как удается миновать границу?». «Не беспокойся, Миша, — отвечает. — Мы свои тропы знаем». Не сомневаюсь, что так оно и есть, мы же с ним на этих тропах воевали. Но до какой же степени нужно было обидеть, унизить этих самых людей, которые, повторяю, и выиграли тогда самую страшную и кровопролитную войну.
Мы победили тогда вопреки всему — и здесь, в осажденном и голодном Ленинграде, и на кавказских перевалах и ледниках. Поверьте, чувство локтя друга, осознание, что тебе всегда придут на помощь в трудную минуту, постоянная готовность поступить точно так же были главными нашими преимуществами перед наглым, коварным и отлично подготовленным врагом. Так было у нас в альпинистской связке, так было и во всей нашей огромной стране, где брат сражался за брата, а друг за друга. Потому-то в итоге мы и выстояли, потому и одержали великую нашу победу.
Подготовил Александр Рабковский.
Материал был опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 81 (3382) от 7.05.2005 года.
Комментарии