Гость редакции — Александр СОКУРОВ

ФОТО Александра Дроздова

Где ангел ступает босыми ногами...

Александр Сокуров вошел в кинорежиссуру в 1978-м (сделан «Одинокий голос человека»), а в общественную жизнь страны — в 1987-м, после того как его фильмы выпустили из заключения и сам он смог открыто встречаться с публикой и давать интервью. И всегда он был «возмутителем спокойствия». В искусстве, поскольку создает картины, не похожие ни на какие иные. И в жизни, поскольку думает и говорит отлично от других. И там и там очень часто говорит провидчески. Например, еще в середине восьмидесятых Сокуров предостерегал от опасности бездумного и бездушного телевидения. Или говорил о том, что Россия держится на культуре... Многим его идеи непонятны или невыгодны, а потому вызывают раздражение. Но людям со здравым смыслом в любом случае интересно выслушать мнение этого человека.

Сегодня знаменитый режиссер — гость нашей редакции.

— Александр Николаевич! Во-первых, поздравляем вас с премией «Балтийская звезда». А также с призами за лучшую режиссуру и исполнение Иссеем Огата главной роли в фильме «Солнце» на международном фестивале в Алма-Ате.

— Большое спасибо.

— Что значат для вас награды?

— Награды за работу, безусловно, важны. Но искусство в принципе не может соревноваться. Нельзя определить, кто сильнее, Ларс фон Триер или Спилберг. Или Кира Муратова? Однако кинофестивали важны продюсерам как форма продвижения фильма, для последующего проката. Поэтому я вынужден соглашаться на то, чтобы наши картины иногда участвовали в конкурсных киносмотрах. Общественное или государственное признание — иное дело. Оно на самом деле обозначает высокую, повышенную ответственность. С такого художника больше спрос. Но власть, дающая награды, да и общество, не торопятся прислушиваться к мнению, к позиции тех, кого сами же и выделили, наградили.

— Над чем вы сейчас работаете?

— У нашей маленькой, в несколько человек, студии «Берег» на «Ленфильме» в работе несколько проектов. Прежде всего неигровой музыкальный фильм, посвященный Мстиславу Ростроповичу и Галине Вишневской. Не надо объяснять — это выдающиеся музыканты и граждане. И я горд тем, что Ростропович предложил мне поставить оперу «Хованщина» под его музыкальным руководством...

— В прессе была информация, что в «Ла Скала»?

— Да, первоначально предполагалось там, но теперь найдена новая площадка — в России, так как в итальянском театре тяжелейший финансовый кризис. И вторая оперная постановка, к которой я готовлюсь, — «Борис Годунов» в Большом театре. Еще я написал недавно сценарий игровой картины. Сценарий послан в ФАКК на экспертную комиссию, которая решит, будет ли государство финансировать этот проект и в каком объеме.

— Ваша фильмография насчитывает 43 названия, и там несколько многочасовых картин. И все это за неполные тридцать лет работы в кино. Как вам удалось столько сделать?

— Трудом. При помощи моих коллег, моей группы, самоотверженных людей, которые долгие годы рядом со мной. Я очень им благодарен. Мы живем трудно. Наши картины не очень, мягко говоря, востребованы российским прокатом, и никаких таких особенных доходов мы не имеем. Впрочем, удивляться не приходится — такова участь всех художественных авторов. Тех, кто занимается не визуальным товаром, а старается создавать произведения со смыслом, с эстетической программой...

— Кто финансирует ваши проекты?

— Долю расходов несет государство, его поддержка определяет наше существование. Однако средств государства не хватает, поэтому приходится искать дополнительные деньги. К счастью, пока удается их находить — в разных странах. За свое участие зарубежные сопродюсеры получают право проката наших фильмов на своей территории. Но с каждым годом, должен вам сказать, в России работать становится не легче, а сложнее. Производство фильма дорожает буквально на глазах. Надо терпеть, но работать.

— Почему не вышел в прокат ваш самый громкий за последнее время фильм «Русский ковчег»?

— Выпустить картину в прокат сложно. Российские прокатчики — не российские прокатчики. Все они находятся в тотальной зависимости от американской индустрии и денег. Зачем им фильм, с которым надо работать — давать специальную рекламу, что-то объяснять? Им очень удобно жить, распространяя визуальный товар. Кино сегодня не идеология и не искусство. Это бизнес. Для большинства российских прокатчиков совершенно не характерны терзания души, им безразличны традиции русской культуры.

Кроме того, есть и более глубокие, конечно, мотивы. Такой фильм, как «Русский ковчег», посвященный российской истории, российской культуре, говорящий о достоинстве нации, которая сберегла в самые тяжелые годы при всех катаклизмах свое самое дорогое — искусство, Эрмитаж, — такой фильм не нужен в Отечестве.

— Почему же?

— Потому что вовсю идет и усиливается целенаправленная борьба с культурой. Это беда. В качестве примера — организация телеканала «Культура». Вроде благое дело. А по сути все не так безобидно. Поскольку с общенациональных каналов сняли обязанность говорить об искусстве, о культуре в целом. Или хотя бы придерживаться культурных норм и принципов. Поэтому мы имеем безграничную агрессию на экране и невероятную пошлость. А культура оказалась в резервации.

— Какие принципы вы имеете в виду конкретно?

— Культура — это система ограничений и запретов, но не из сферы свобода-несвобода. Это дисциплина, принятая обществом. Строгость. Нередко это аксиомы, которые, как известно, не требуют ни доказательств, ни объяснений. Нельзя читать чужие письма. Нельзя, скажем, так относиться к городу, как мы к нему относимся. Но как объяснить, что так себя вести с таким городом, как Петербург, — нельзя. Как? Почему, например, строительство идет с нарушением элементарных человеческих норм? Почему новая застройка не освобождает город, не открывает его, не дает ему дышать, а забивает его? Северному городу нужны маленькие скверы, уют. Откуда эти кошмарные, убогие, скукоженные архитектурные образчики? Не московские, не петербургские — вообще «никакие», без традиций, без искусства... Бездарность в архитектуре в Петербурге агрессивна и всесильна. Почему?

— Об этом вы и сказали в недавнем открытом письме к губернатору. Вы рассчитывали на что?

— Я писал о Культуре, предлагал всего-навсего разрабатывать законы и следовать традициям, сформированным великими предшественниками, просил не торопиться принимать решения, подумать. Я надеялся на понимание и вдумчивость.

Наша великая Дворцовая площадь — этап. Вернее, может быть, оплот, плотина на пути, скажу мягко, изменения города. Если эту плотину порушить — все пойдет вразнос. Уберите из города Дворцовую площадь, видоизмените ее — что останется? Куда приведет Невский проспект? Что станет с Дворцовым мостом?.. Наш город очень мал, наш город — хрупкое и нежное создание. Я решительно против даже временного строительства на Дворцовой площади целлофанового табора-пристанища для фестиваля. Это все равно что одеть скульптуры в Летнем саду.

Уверен: мнение профессиональных людей из области культуры для властей города должно быть абсолютно приоритетным. В каждой сфере — свои профессионалы. Однако в Смольный на совещание после моего письма были собраны только мои коллеги-кинематографисты. А из профессионалов приглашен только Михаил Борисович Пиотровский. Он профессионально охраняет национальное достояние, и его слово, я считал, должно стать главным. Как, вспоминаю, мнение Лихачева помогло президенту Ельцину принять решение по захоронению царской семьи. Тогда ведь было много разговоров, много точек зрения. Однако на встрече в Смольном мнение директора Эрмитажа проигнорировали. Не скрою — я был потрясен. Это для меня мрачный, тревожный сигнал. Кстати, даже не было никакого голосования!

— Но ведь обещана разработка регламента использования Дворцовой площади?

— Регламент и закон — разные категории. Регламент, уверен, все же позволит периодически вольничать. Закон по природе своей жестче, его нарушение иногда даже преследуется. Это особенно важно сегодня, когда и сам народ сквозь пальцы посматривает на нарушения в обращении с памятниками культуры, сам городской народ не прочь фамильярно вести себя на площадях, в заповедных парках, в музейной зоне. Разве не так?

До того как будет принят такой закон, я предложил объявить мораторий на любое использование главной площади города. Мое письмо было осуждено. Я проиграл.

— Кто и как, по-вашему, мог бы выработать принципы обращения с Дворцовой площадью?

— Юристы Эрмитажа. Дворцовая площадь должна быть передана Эрмитажу. Это означало бы, что в городе начался новый этап отношения к искусству, культуре, к нашему сокровищу — музеям.

— А как вы относитесь к самой идее фестиваля, который предложен Марком Рудинштейном?

— К самой идее я равнодушен. К экспансии кино отношусь настороженно, с опаской. Могу опираться только на слова Марка Рудинштейна — для него фестиваль это бизнес. Он говорит, что через два года продаст фестиваль кому-нибудь, я слышал это сам в его интервью «Эху Москвы». Вполне купеческая экспансия. Просто бизнес.

Дворцовая площадь и кино — всего лишь инструменты этой экспансии. Нужна ли она Петербургу — это и решало руководство города. Молчаливо с этим согласился и сам город.

— Почему же вы не нашли поддержки у властей?

— Надеюсь, Валентина Ивановна приостановила бы соответствующее постановление правительства, если бы кинематографисты поддержали Пиотровского, меня и режиссера Владимира Бортко, который также выступил категорически против проведения фестиваля на Дворцовой... Вообще, это удивительная ситуация: два режиссера, непетербуржца по рождению, борются за город, а коренные его жители не видят ничего плохого в балагане на Дворцовой... Да и деятели культуры, которые в представлении властей олицетворяют дух Петербурга, промолчали, даже зная об этой дискуссии.

— Почему так?

— Мне кажется, та часть общества, которая называется интеллигенцией и элитой, напугана до такой степени, что забыла о своей роли. Они не могут, да уже и не хотят, оказывать никакого влияния на культуру страны. И не власть здесь виновата. Это болезнь народа, который до смерти напуган русским капиталистическим бандитизмом.

— Ваш прогноз?

— Будет сделано все, чтобы любыми способами склонить Пиотровского к мучительному «компромиссу».

— По самой последней информации, палатки потенциального фестиваля все же переместятся во дворы Главного штаба?

— Я не видел документов по этому поводу — как, впрочем, вообще никаких официальных документов. Посмотрим, как будет развиваться эта конкретная ситуация дальше. Но проблема, о которой мы говорим, от этого не становится меньше и безболезненней. Да и ладно с ним, с этим фестивалем. Все это ступени одной лестницы. Падение нравов, увы, стремится к критической отметке. Что происходит в сфере расовых, национальных отношений, всем известно. В дни праздников на улицах тысячи — тысячи! — полутрезвых молодых людей. Массовые концерты на той же Дворцовой такого уровня, что даже вспоминать стыдно. И это в городе, где сотни и сотни превосходных артистов и коллективов... Агрессия в обществе возрастает, это знает каждый, кто, например, просто ездит в транспорте. Хулиганство, бандитизм; милиция одна со всем справиться не в состоянии. Да и саму ее опасается народ... Все это называется дикостью.

Спасение одно — образование и культура, культура и образование. Главное богатство России и нашего города — культура. Не могу судить, возродится ли в должной силе промышленность в Петербурге, а вот культура пока жива, и сегодня она — главное и единственное, по чему нас как народ и государство выделяют во всем мире. Иного отличительного знака у нас нет. Боюсь, и не будет. Вот только бы сохранить, уберечь все это, иначе сольемся мы в безымянном неотличимом потоке мирового общества потребления — безликие и бесправные, без лица, памяти и без души.

От культуры правящих и самого общества зависит все! Работа чиновников, армии, экономики — все это зависит от уровня культуры. Дурновкусие, становящееся нормой, которое стократно умножается разрушительной работой телевидения, резонирует в головах миллионов сотен и тысяч людей, особенно молодых. Сам город, его площади, улицы, везде, где это возможно хотя бы в малейшей степени, должны формировать вкус, смирять агрессию, приучать к тому, что Петербург — это наш господин, что с ним и в нем надо вести себя любовно, смиренно, уважительно, на вы с ним подобает говорить!.. Это город, где не везде можно кричать, бесноваться, сооружать короба. Что ж нам выслушивать ссылки на жиреющую столицу нашего государства? Да и вообще мы совсем разные с Москвой, у нас своя история, свой стиль... Давайте продолжать делать свое. Надо разработать, например, церемониал разведения мостов, можно устраивать в городе в период белых ночей ретроспективу русского народного музыкального искусства, русской музыки, мирового фольклора, фольклора народов Российской Федерации...

— Что вас волнует как гражданина помимо культуры?

— Слишком многое. Потому что я, как и мы, — всему свидетель. А раз свидетель — значит несу ответственность. Увидел что-то бессмысленное или агрессивное, ничего не противопоставил — значит виноват. Наверное, лучше быть на дистанции и не ссориться ни с властью, ни с коллегами, но не всегда это возможно. Проблем и в собственной жизни у каждого из нас тьма-тьмущая. Можно просто умереть, если реагировать на каждую проблему, каждое безобразие вокруг, — от негодования, от растерянности и от бессилия. Вяло работают общественные институты, мне кажется, куда-то убежало из Петербурга, спряталось, чего-то испугавшись, общественное мнение. В результате шаг за шагом постепенно народ создает жестокосердное государство.

Я просто гражданин, от одного моего голоса в дремлющем нашем городе мало что зависит. Я не чиновник, не политический деятель, пытаюсь донести свою точку зрения до общего сведения. Может быть, есть еще кто-то столь же встревоженный.

Подготовила Ольга Шервуд.

Материал был опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 194 (3495) от 15.10.2005 года.