Геннадий Леонтьевич СОБОЛЕВ

ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА

Рассекреченная блокада

Минувший год прошел под знаком 70-летия Победы, однако и в нынешнем, 2016-м, мы снова будем вспоминать о войне, ведь со времени ее начала исполнится 75 лет. И говорить станем главным образом о драматических событиях – в том числе и о начале блокады Ленинграда. Наш сегодняшний гость сам пережил блокаду, много лет ее изучает и пользуется у коллег-историков заслуженным авторитетом. В последние годы увидел свет его масштабный труд «Ленинград в борьбе за выживание в блокаде». Выпущены первые два тома, посвященные 1941 и 1942 годам. В настоящее время ученый работает над томом, рассказывающим о 1943-м.

– Геннадий Леонтьевич, вас можно по праву назвать одним из старейших исследователей блокады. Изменились ли, на ваш взгляд, знания о ней за последнее время, и если да, то благодаря чему?

– Действительно, я занимаюсь этой проблематикой уже более пятидесяти лет – после того как, закончив исторический факультет Университета, поступил на работу в Ленинградское отделение Института истории. Там как раз начиналась работа над пятым томом «Очерков истории Ленинграда», посвященным войне и блокаде Ленинграда. Готовился он под руководством Валентина Михайловича Ковальчука, с которым нас долгое время связывали общие научные интересы.

В ту пору мне довелось поработать во многих архивах и Москвы, и Ленинграда. Поэтому, когда сегодня порой слышу упреки молодых коллег, будто бы в советское время ученые сознательно замалчивали какие-то эпизоды, связанные с блокадой, хочу ответить: мы имели возможность использовать для своих публикаций не все документы, с которыми знакомились. Мне приходилось видеть в то время «закрытые» документы, но даже ссылаться на них я не имел права, поскольку давал подписку, что не буду их ни упоминать, ни цитировать.

К примеру, с отчетом коммунального отдела Ленгорсовета о захоронениях в блокадном Ленинграде мне довелось ознакомиться еще в 1965 году. В нем говорилось о том, что, по далеко не точным и, возможно, завышенным сведениям, с 1 июля 1941 года по 1 июля 1942 года на ленинградских кладбищах были захоронены более одного миллиона человек. А впервые этот документ стал достоянием общественности только спустя тридцать лет...

Однако, несмотря на все допуски и спецразрешения, мы видели только небольшую часть того, что разрешалось исследователям. Большинство документов находилось в секретных описях, и нам их не выдавали.

Разительные изменения последних двух десятков лет связаны как раз с публикацией тех документов, о которых я имел представление, но не мог даже мечтать, что когда-нибудь они будут опубликованы.

– Например?

– Такой фундаментальный источник, как сборник «Ленинград в осаде», изданный в 1995 году, положил начало публикации неизвестных исследователям документов, по крайней мере из наших петербургских архивов. Спустя десять лет был издан сборник «Блокада Ленинграда в документах рассекреченных архивов», подготовленный московскими исследователями Института военной истории. В нем приведены документы Ставки Верховного главнокомандования, материалы Ленинградского и Волховского фронтов за 1941 – 1944 годы.

До появления этого сборника мы писали о происходившем на фронтах под Ленинградом, в основном опираясь на воспоминания, не имели подлинного представления ни о наших потерях, ни о планах Ставки или самого Сталина. Теперь появилась возможность объективно изучать важнейшие боевые операции, в том числе и те, которые закончились неудачей.

Есть немало и других новых источников. В первую очередь надо сказать о настоящей волне блокадных дневников и воспоминаний, появившихся в значительной степени после выхода «Блокадной книги» Гранина и Адамовича. Эта книга стала настоящим откровением, исходившим от простых ленинградцев. В результате сегодня мы имеем потрясающие источники – документы и воспоминания, в том числе и те, что были опубликованы уже в XXI веке. Надо упомянуть дневники директора архива Академии наук Георгия Князева «Дни великих испытаний», ленинградского востоковеда Александра Болдырева «Осадная запись».

В серии «Архив Большого дома» опубликованы дневники, авторы которых во время блокады были арестованы НКВД. Записи в этих дневниках послужили источником для обвинения этих людей в антисоветской деятельности. Между прочим, исследователи отмечают, что на самом деле в них – исключительно констатация тех настроений и фактов, которые реально имели место в городе.

Надо упомянуть и целый ряд недавно изданных материалов, начиная с «Записок выжившей в блокаде», «Человек в блокаде: новые свидетельства» и заканчивая совсем недавно опубликованным блокадным дневником Ольги Берггольц. Его я прочитал запоем. Ведь надо иметь в виду, что все материалы поэтессы были рассекречены только пять лет тому назад...

– Все, что вы перечислили, как-то изменило ваше собственное представление о блокаде, которую вы видели своими глазами?

– Я лучше понял, что такое блокада с точки зрения ее каждодневной реальности. Если говорить о первой блокадной зиме, я видел происходившие события из окна промерзшей квартиры, никуда не выходя. Я страдал от дистрофии, как и многие жители города. И, наверное, не выжил бы, если бы не мама, которая выходила нас с братом...

Очень важно, что именно эта блокадная повседневность теперь стала предметом изучения исследователей – назову труды «Блокадная этика» Сергея Ярова, «Люди жили слухами» Владимира Пянкевича. Последняя из названных работ – о неформальном коммуникативном пространстве блокадного Ленинграда.

Обязательно надо сказать о документальных исследованиях Никиты Ломагина. Первым стал сборник «В тисках голода», вышедший в 2000 году. Это прокомментированные Ломагиным спецсообщения ленинградского управления НКВД, которые являются источником информации о том, как и каким образом органы власти контролировали положение в городе. Там же впервые были опубликованы документы немецкой службы безопасности и военной разведки о ситуации в блокадном Ленинграде.

Этому же автору принадлежит и другое ценное исследование – «Неизвестная блокада». В нем на основании документов, впервые введенных в научный оборот, был поставлен целый ряд важнейших проблем, связанных с отношениями Сталина и членов Государственного комитета обороны, с одной стороны, и ленинградскими руководителями в лице Жданова, Кузнецова и Ворошилова, с другой. И поиск документов продолжается...

– Можно привести какие-то конкретные эпизоды, которые открылись благодаря новым материалам?

– Конечно. Особо критическая ситуация сложилась в Ленинграде в августе 1941 года. Историкам известно общее содержание разговора, состоявшегося между Сталиным и Ждановым 22 августа 1941 года по прямому проводу. В нем лидер страны в резкой форме выразил свое недовольство принятым в Ленинграде без его ведома решением о создании совета обороны города. Передавая содержание этого разговора, мы вплоть до последнего времени ссылались на воспоминания, в которых он упоминался или пересказывался. И только совсем недавно в фонде Жданова обнаружили полный текст этих переговоров, и он был опубликован в журнале «Новейшая история России».

Введение в оборот новых документов чрезвычайно важно и продолжает давать интересные результаты. Не так давно благодаря питерскому историку Кириллу Болдовскому были изданы «Журналы посещений Жданова». Этот документ помогает представить, как происходило управление городом. Удалось «расшифровать» почти всех лиц, которые упомянуты в этом журнале. Оказалось, что за 1941 – 1944 годы в кабинете Жданова в Смольном побывали около шестисот самых различных деятелей. Некоторые – по нескольку раз, а командующий Ленинградским фронтом Говоров – более семидесяти.

Что дает нам эта публикация? К примеру, до публикации этого дневника даже в серьезных работах говорилось о том, что Ленинград всю первую неделю войны прожил без первого лица, потому что Жданов якобы находился в отпуске. На самом деле – ничего подобного! 25 июня 1941 года он в своем кабинете принял 18 представителей самых различных сфер деятельности. Здесь и военные, и партийные руководители...

Если же говорить о тех документах, которые открыли для меня доселе неизвестную мне сторону блокадной эпопеи, то это протоколы заседаний продовольственной комиссии. Прежде мне было известно, что она существовала, была создана в январе 1942 года. Я знал, что она занималась вопросами организации и распределения продовольствия по Ленинграду и Ленинградскому фронту. Но как именно – не имел ни малейшего представления.

Военный совет Ленфронта создал эту комиссию для того, чтобы в ее руках целиком и полностью находилось все распределение продуктов. До нее запасами продовольствия занимались и сам Военный совет, и Ленгорисполком...

Первым человеком, который рассказал о деятельности комиссии широкой публике, был уже упомянутый Никита Ломагин, который в новом издании своей книги «В тисках голода» опубликовал письма ленинградцев в эту комиссию. Письма потрясающей искренности – уже по ним можно судить, в каком отчаянном положении находились ленинградцы, обращавшиеся с просьбой о помощи. Среди них были крупные деятели науки, культуры, люди, достаточно известные в городе...

– И комиссия помогала?

– Не могу сказать, что всем, но многим – да. Фонд этой комиссии совсем недавно рассекречен, хотя и не полностью. Минувшей осенью я ознакомился с протоколами ее заседаний.

Комиссия собиралась раз в месяц. Решения принимались либо на заседаниях, либо заочно, путем опроса, когда ее участникам рассылались специальные опросные листы, на которых надо было выразить согласие или несогласие.

Неизгладимое впечатление произвел на меня протокол # 1 от 15 января 1942 года – самое трагическое и критическое время, когда еще полноценного подвоза по Ладоге не было, и приходилось учитывать каждый килограмм муки... Подписи – Кузнецов, Попков, Павлов. Последний из них в тот день единственный раз присутствовал на заседании продовольственной комиссии, через несколько дней он был отозван в Москву.

Комиссия разбирала просьбы ленинградцев об увеличении продовольственного пайка. Первым пунктом она постановила приравнять к работникам оборонных предприятий самых квалифицированных сотрудников телефонной сети – в количестве 250 человек. Это понятно: без их работы город действительно не мог обойтись. О чем идет речь? Фактически о двукратном увеличении продовольственного пайка для этой категории.

Следующий пункт – выдача рабочих карточек 23 ведущим сотрудникам Публичной библиотеки. То же самое – руководителям научно-исследовательских институтов Сельскохозяйственной академии. До этого у них были карточки служащих.

Еще одно решение – выдать рабочие карточки артистам Театра музыкальной комедии – 17 артистам балета и 25 артистам хора. И приложена справка заведующего отделом искусств Ленгорисполкома Рачинского, в которой говорится, что были случаи, когда артисты падали от истощения прямо на сцене на глазах у зрителей.

На том же заседании продовольственной комиссии 17 ведущих ученых Академии наук прикрепили к спецмагазину, в котором периодически были разовые продажи продуктов без карточек. Находился он в Елисеевском гастрономе, и вход в него был не свободный и не с главного входа. Тем же постановлением к этому спецмагазину были прикреплены 20 ведущих ученых и деканов Ленинградского университета во главе с его ректором Александром Вознесенским.

Судя по документам, потом подобные спецмагазины существовали и в других местах города. Так что вопрос о так называемой продовольственной иерархии блокадного Ленинграда (этот термин впервые ввел Никита Ломагин) еще предстоит исследовать, причем на основании документов, а не слухов и вымыслов. Находились все эти магазины в ведении «Ленгастронома».

Кстати, бывало, что комиссия отказывала в просьбах, причем отказы не мотивировала, так же как и положительные решения. К примеру, в протоколе от 2 февраля 1942 года говорится: в просьбе начальника Леноблгорлита тов. Артамонова о выдаче рабочих карточек цензорам этого учреждения – отказать. В следующем пункте: в просьбе Ботанического института имени Комарова об отпуске отрубей, жмыха и овса – тоже отказать. Однако в том же протоколе говорится о том, что к спецмагазину «Ленгастронома» прикрепляются 440 работников науки и искусства – академики, членкоры, доктора наук.

– Почему об этом нет воспоминаний в блокадных дневниках?

– Ну посудите сами, кто будет признаваться в том, что во время блокады пользовался какими-то льготами, даже если они были вполне заслуженными? Кстати, в дневнике Ольги Берггольц есть упоминание, что продукты привозили в ленинградское отделение Союза писателей – они там получали свое дополнительное питание...

Система продовольственной иерархии выросла ведь далеко не сразу. Тем не менее материалы комиссии позволяют делать об этом выводы. Комиссия утверждала специальный список руководителей оборонных предприятий и научных учреждений оборонного характера, которые имели обеденные талоны для питания в «закрытых» столовых. Осенью 1942 года в этом списке около ста руководителей.

По 1943 году, как мне удалось выяснить по документам, в Ленинграде всеми видами дополнительного питания (разовые обеденные талоны, дополнительные продовольственные карточки) пользовались около 40 тыс. работников почти 400 предприятий и учреждений. При этом население города тогда было немногим более 600 тыс. человек.

Подобная льготная система распределения питания и промтоваров по группам населения вовсе не была самодеятельностью ленинградского руководства. Она опиралась на соответствующее постановление Совета народных комиссаров, принятое в июле 1943 года.

Хочу обратить внимание: в документах продовольственной комиссии речь идет о льготах не представителям партийного и хозяйственного руководства города, а сотрудникам оборонных предприятий, деятелям науки, культуры и искусства... Я бы назвал деятельность продовольственной комиссии социальной диктатурой Смольного. Она заключалась в том, чтобы при распределении скудного запаса продовольствия, имевшегося в городе, в первую очередь обеспечивать категории населения, которые работают на его оборону.

– Не прекращаются споры о том, чего было больше в блокаде Ленинграда – подвига или трагедии... Какова ваша точка зрения?

– Я считаю, что блокада одновременно имеет несколько обликов. По своему характеру она была и героической, и драматической, и трагической. У каждого блокадника осталась о ней своя горькая правда. В блокаде было все: героический пафос и трагическая глубина, самопожертвование и отчаяние, подвиги и моральные падения...

Профессор 1-го Ленинградского медицинского института Гаршин, один из ведущих специалистов по изучению алиментарной дистрофии во время блокады, в своем дневнике в 1943 году писал о «ленинградской метке скорби и стойкости». А еще не стоит забывать слова, сказанные в 1942 году Ольгой Берггольц: «Нам от тебя теперь не оторваться. // Одною небывалою борьбой, // Одной неповторимою судьбой // Мы все отмечены. Мы – ленинградцы».

Подготовил Сергей ГЛЕЗЕРОВ

Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 010 (5627) от 22.01.2016.