Анастасия Долгошева

Город 19 ноября 2024

Разнорабочие с высшим образованием. Как готовят молодых переводчиков

«Ни одна из работ не может рассматриваться как заявка на профессиональный перевод». Такой вполне сокрушительный вывод сделала комиссия на последнем конкурсе молодых переводчиков Sensum de Sensu (о нем мы писали не раз). И в английском, и в немецком разделах в номинации «Перевод специального текста» конкурсные комиссии приняли решение дипломы не присуждать: настолько слабыми оказались работы. Председатель оргкомитета конкурса член правления Союза переводчиков России Павел БРУК считает это симптоматичным.

ФОТО АВТОРА

— Павел Семенович, может, прос­то неудачный год?

— Да нет. Результаты того конкурса — вполне отражение общих процессов.

Я давно спрашиваю: на кого мы учим на филологических факультетах? Специальность называется «лингвист-переводчик». Но лингвист — это специалист в области языкознания.

В моей преподавательской практике бывало такое: я смот­рел на студента и понимал — он (или она) получит диплом об окончании университета и останется без профессии, на которую учился. Станет разнорабочим с высшим образованием, пополнит ряды так называемого прекариата — людей без постоянной работы и заработка, без социальных гарантий. Будет заниматься чем угодно, только не переводами и не лингвистикой. И зачем его этой профессии учили, тратили деньги — государственные или семейные?

Возникает вопрос: нам нужно обучать столько переводчиков, то есть «специалистов в области языкознания»? Вопрос риторический, потому что в стране не определено, сколько их необходимо.

— Как же «не определено»? Правительство выделяет вузам бюджетные места: на инженеров, актеров, переводчиков и так далее. Сколько мест, столько кадров и нужно.

— Вы сказали «бюджетных мест». Но количество студентов на направлениях не определяется только деньгами из бюджета. Если человеку очень хочется получить высшее образование, семья будет изыскивать средства: название профессии звучит красиво, окружение и общение — приятные. И вуз готов это желание удовлетворить за ваши деньги.

Тут мы поднимаемся на следующий уровень проблемы: избыточное количество кафедр в вузах, не предназначенных для подготовки переводчиков и вообще лингвистов.

Я понимаю, когда в инженерном вузе, экономическом, сельскохозяйственном и так далее кафедра заточена на переводческое дело в той сфере, в которой вуз специализируется. К примеру, в технических вузах должны готовить специалистов, работающих с инженерной документацией, с патентным правом. Но ведь очень многие вузы работают по прог­раммам, например, Санкт-Петербургского государственного университета. А это классический университет, и в первую очередь он занимается лингвистикой и переводоведением как наукой.

Статья по теме:

Нейросеть переводчика не заменит. Возможности искусственного интеллекта велики, но не безграничны

Я понимаю, как у нас сложилась такая система. В советское время переводчики нужны были в очень ограниченном перечне направлений. Скажем, в дипломатии, во внешней торговле. В 1990‑х изменились экономические основы страны, и условный пасечник получил возможность продавать свой мед, допустим, в какую‑нибудь европейскую страну. Для этого нужна была уже целая кипа переведенной документации — сертификатов и прочего. Следовательно, надо было «увеличить производство» переводчиков. Причем не в десять, а в сто раз. Для этого необходимо было создавать в вузах соответствующие кафедры.

Но… Откуда взять преподавателей? Переводчики за редким исключением работать в вузах не стремились: это принципиально разная оплата труда. И обучать студентов переводу начали преподаватели иностранных языков. Помню, как был в замечательном Герценовском университете в составе первой кафедры, готовящей специалистов в том числе по научно-техническому переводу. Кроме меня, технаря и практикующего технического переводчика, остальные преподаватели были с кафедр, обучающих будущих учителей английского, испанского, французского… Прекрасная профессия. Но это не перевод.

То есть в 1990‑е произошел резкий всплеск потребности в профессии — и он был удовлетворен искусственно. С тех пор по инерции «преподаватель иностранного языка» и «преподаватель перевода» — более-менее одно и то же. Хотя это, вообще говоря, совершенно разные специальности.

— Можно объяснить, в чем отличие? Учитель английского ведь переведет, что говорят на английском.

— Бытовой перевод — это непрофессиональный перевод. На хороших курсах иностранного языка первое, о чем вас спросят: для чего он вам? Путешествовать? Читать прессу? Смотреть сериалы? Для бизнеса?

Профессиональный перевод — это огромный массив знаний. Я тут даже не касаюсь художест­венного перевода, в котором нужен еще и литературный талант, — я беру свою тему, специальный перевод, технический.

Допустим, завод поставляет на экспорт двигатель — а с ним целую кипу конструкторской документации: инструкция по сборке, разборке, ремонту и так далее. Индии продаем корабль — и должны «от киля до клотика» перевести всю документацию для матросов, для офицеров.

Мы с профессором СПбГУ Тамарой Анатольевной Казаковой как‑то выступили с докладом на научной конференции и опубликовали статью о том, что для некоторых текстов знания иностранного языка — недостаточно. Это тексты регламентированные. Они подчиняются определенным требованиям, которые переводчик сначала должен ­изучить. Строго говоря, в техническом вузе одно только освоение регламентов научно-технического перевода способно занять два года: правила оформления конструкторской документации, патентное право международное, российское, конкретного иностранного государства.

— В конкурсной номинации «Технический перевод» всегда отдельно указано: сначала изучите, как оформлять такой текст.

— Да, и всякий раз большинство этого не делают.

Задания‑то в номинации прос­тые. Например, перевести так называемую формулу изобретения устройства. По международному стандарту, она должна быть описана в одном предложении. А переводчиков учат как? Если предложение сложное, его надо дробить, чтобы читателю было легче. В результате получаем наивную конкурсную работу, где перевод — более или менее правильный по смыслу, но мы ее не рассматриваем, потому что она не соответствует регламенту… Ну не читают ГОСТы! Понятно: они длинные, страниц много…

С художественными переводами, «нерегламентированными», не лучше. В английском и немецком разделах конкурса сопредседатели конкурсной комиссии — директор Высшей школы перевода в Герценовском университете Ирина Сергеевна Алексеева, чьи ученики переводят первых лиц государства, и редактор английских переводов Ольга Владимировна Вольфцун, очень мощный специалист. И они говорят: в конкурсных работах слишком много брака.

Из общего количества переводов художественной литературы, подаваемых на конкурс, к рассмот­рению по существу до­пускается не более десятой их части. Остальные представляют собой более или менее отредактированный машинный перевод. Качество его редактирования, массив ошибок и уровень владения русским языком в этих работах не позволяют конкурсной комиссии рассмат­ривать их по существу.

А отсюда следует то, с чего мы начали: надо ли столько переводчиков?

— Вы сказали, в 1990‑х не хватало «переводческого» профессорско-преподавательского состава. Но за 30 лет ведь можно было такой состав взрастить.

— Система воспроизводила и саму себя, и вот эту характерную особенность: многие из тех, кто учит переводу, сами не работают переводчиками. Как у нас говорят, «не переводят на деньги». Например, та же профессор Казакова и преподавала, и всю жизнь переводит. Причем диапазон — от эпоса индейцев до конструкций подводных лодок. Но таких специалистов единицы.

А в массе получается, что те, кто сам не переводит, обучают тех, кто тоже переводить качественно не сможет, зато будет потом учить.

Преподаватели на кафедрах мне говорят: у нас столько отчетности, методички надо писать, нам некогда еще и переводить. Но я думаю, что дело не только в «некогда», но и в том, что не смогли бы. Не каждый перевод может быть продуктом, который у тебя купят. Особенно это относится к переводам конструкторской документации, патентов, стандартов.

Чтобы преподавать грамматику на примерах не «из писателей» десятилетиями напролет, а хотя бы иногда из авиационных, судостроительных и прочих документов, нужно хорошо свои учебные материалы переосмыслить и переделать. «Переделать? Да чтоб я еще за эту зарплату переделывал наработанный за десять лет курс?»

— Павел Семенович, даже если кафедр, как вы полагаете, избыточное количество — там ведь все равно дают образование. Почему вы так болезненно к этой теме относитесь?

— Мне думается, если в стране будет не 500 лингвистических кафедр, а 50, то сумасшедший конкурс на студенческие места будут выигрывать те увлеченные, у которых глаза горят. Профессия переводчика — из таких, решение о которых нужно принимать за несколько лет до выпускных классов. И целеустремленно готовиться. Не просто «иняз учить», а читать книги, ходить в музеи, на форумы — от сельскохозяйственных до военно-морского салона, изучать особенности конфессий… Многие художественные произведения не переведешь без этих знаний.

Те мальчики и девочки, которые по‑настоящему готовятся к профессии переводчика, занимаются самообразованием. Это то, что «делает» интеллигентного человека. У него могут быть не самые высокие оценки в аттестате, но кругозор широкий. Лозинского, Маршака, Чуковского «в переводчики» не готовила никакая власть. Они сами были людьми с колоссальной эрудицией не только в языке, но вообще во всем.

Если ты проигрываешь в такой конкуренции, то, возможно, хотя бы присмотришься к другим профессиям — может, очень нужным стране. У нас дефицит кадров. И теми, что есть, надо грамотно распоряжаться. Подготовка переводчиков — просто частный пример того, что заботливого и тщательного управления этими ресурсами нет.

Не надо считать вопрос решенным, если министерство выделяет столько‑то бюджетных мест. На некоторых кафедрах по три бюджетных студента — но остальные, платные, позволяют кафедре искусственно поддерживать свою жизнь.

Была когда‑то такая рубрика газетная «Если бы директором был я». Так вот если бы каким‑нибудь главным начальником был я, то наладил бы два параллельных процесса. Во-первых, сориентировал бы кафедры перевода на работу со специальными текстами по профилю вуза. Во-вторых — вел бы постепенное сокращение количества кафедр перевода. Люди дорабатывают, уходят на пенсию, их ставки сокращают.

Вы спросили, почему я так болезненно отношусь? Я переводчиком стал во вторую очередь. В первую я конструктор, после окончания Военмеха почти 40 лет проработал в КБ «на оборонку». Мы ни разу не выпустили изделия, копирующего что‑то иностранное, хотя у нас была информация об иностранных разработках. Я занимался стартовыми комплексами, десять лет участвовал в работах над обеспечением противоракетной обороны Москвы. Потом была «железка», железнодорожный состав с ракетным комплексом. Профессия накладывает отпечаток на человека. Конструкторы очень не любят, когда что‑то «поломано». Нам надо, чтобы «работало».

— Конкурс Sensum de Sensu по охвату — всероссийский, то есть сложности характерны для всей страны. А впереди юбилейный, 25‑й, сезон — уже готовитесь?

— Я сказал о сложностях, но география призеров за прошедшие годы все‑таки очень расширилась: помимо Санкт-Петербурга и Ленинградской области, Моск­вы и Московской области — и Татарстан, и Самара, и Нижний Новгород. Есть призеры из Калининграда, Ижевска, Орла, Перми, Чебоксар, Курска, Екатеринбурга, Владивостока. Были призеры из‑за рубежа.

Успешно участвовали выпускники и студенты МГУ и СПбГУ, но также Казанского, Самарского, Нижегородского университетов: очевидны традиции научных и учебных школ, самой учебной среды этих вузов… А 25‑й конкурс начнется в декабре, сейчас идет выбор заданий.

Читайте также:

Президентская академия дала старт VIII сезону всероссийской олимпиады студентов «Я — профессионал»

«Правило — писать без правил». Стартовал VII всероссийский литературный конкурс «Класс!»

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 2118 (7794) от 19.11.2024 под заголовком «Разнорабочие с высшим образованием».