Правосудие в эпоху перелома: в истории советской судебной системы, как в зеркале, отразилась история страны
В петербургском судейском сообществе судья Куйбышевского районного суда СПб Ирина ВОРОБЬЕВА — одна из самых уважаемых персон. Солидный стаж работы, безупречная репутация, участие во многих громких делах. Однако далеко не все знают, что она — единственная из своих коллег (в городе — точно, а возможно, и во всей России), защитившая диссертацию на звание кандидата исторических (!) наук. Причем результат ее труда получил высокую оценку специалистов-историков, ибо почти полностью основан на эксклюзивном, впервые введенном в научный оборот материале. Предметом исследования стала ленинградская судебная система периода 1927 – 1932 годов.
ФОТО предоставлено объединенной пресс-службой судов Санкт-Петербурга
— Согласитесь, Ирина Альбертовна, обычно юристы если защищают диссертацию, то только по юридической тематике. Почему вас заинтересовала история?
— Прежде всего позвольте не согласиться с таким узким подходом к юристам вообще и судьям в частности. Судьи в силу своей профессии сталкиваются практически со всеми явлениями жизни. Чем более судья образован, чем шире его кругозор, тем выше его цена как профессионала. Лично меня история всегда привлекала, еще со студенческой скамьи у меня много знакомых историков, археологов. Потом волею судьбы я слушала много дел, связанных с градозащитной деятельностью. Естественно, чтобы принять грамотное, обоснованное решение, приходилось глубоко погружаться в историческую тематику. Ну и, наконец, меня уже давно интересовала история судебных органов. Знакомилась с научной литературой и с удивлением обнаружила, что работ, посвященных Ленинграду, буквально единицы. Решила восполнить этот пробел и в 2016 году поступила в заочную аспирантуру РГПУ им. А. И. Герцена. Поскольку профильного образования у меня не было, пришлось сдавать очень сложный экзамен по истории. Освоить нужно было огромный объем материала, научные источники. Но мне это удалось с помощью моих новых учителей, за что особенно благодарю кафедру отечественной истории РГПУ им. А. И. Герцена и научных сотрудников Санкт-Петербургского института истории РАН.
— Что дал вам статус аспиранта и теперь уже кандидата исторических наук?
— Прежде всего — право войти в профессиональное историческое сообщество уже не как дилетант, а как ученый-исследователь. Ну и, конечно, возможность работать в архивах, получать информацию «из первых рук». И этой информации оказалось так много, что меня стало просто «распирать». Я пришла к председателю нашего городского суда Алексею Вадимовичу Лакову, попросила совета. Он предложил использовать полученные знания для создания музейной экспозиции. Я с удовольствием этим занялась. И, на мой взгляд, первая экспозиция получилась интересная (наша газета рассказывала о ней 27 апреля 2023 года в статье «Плотник на страже закона». — М. Р.). А я получила свой «бонус» — все запросы в архивы Алексей Лаков стал мне подписывать уже не как аспиранту, а как человеку, работающему над музейной экспозицией.
— Это практически вторая жизнь! Ведь параллельно шла обычная, очень ответственная работа по рассмотрению дел в суде…
— Да нет, жизнь одна. Просто она уплотнилась, получила новый импульс. Разумеется, с тех пор у меня практически не было ни отпусков, ни выходных. А работа в архивах мне безумно нравилась. Я работала в Государственном архиве Российской Федерации (ГА РФ). Там есть фонд наркомата (впоследствии министерства) юстиции РСФСР. В нем содержатся документы, касающиеся управления судами. Много времени провела в Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ), где находятся фонды руководителей ВКП(б). У нас в городе — Центральный государственный архив Санкт-Петербурга, Центральный государственный архив историко-политических документов СПб (бывший архив Ленинградского обкома КПСС) и архив кинофотодокументов. Но самым важным для меня оказался Ленинградский областной архив, находящийся в Выборге. Там хранится значительная часть дел, касающихся Ленинградского губернского, окружного и областного судов, а также их переписка с различными инстанциями. Значительное число документов, однако, до сих пор закрыто даже для исследователей. Но многие открытые документы, к моему удивлению, до сих пор никем ни разу не были востребованы…
— Почему вы выбрали именно период 1927 – 1932 годов?
— Во-первых, потому что это практически «белое пятно» истории суда. Во-вторых, это интереснейший, поистине уникальный момент слома эпох, получивший официальное название полосы «социалистической реконструкции». Страна прощалась с нэпом, переходила к командно-административной экономике. Соответствующим образом перестраивалась и судебная система.
К тому времени советское правосудие уже претерпело немало изменений. Началось все со знаменитого ленинского Декрета № 1 о полной ликвидации царских судов. Их заменили «народные суды» и революционные трибуналы, которые принимали решения зачастую исходя «из революционного правосознания». Однако к 1922 году стало понятно, что проблем общества это не решает. Пышным цветом расцвела преступность. С введением нэпа возникло множество хозяйственных споров. Пришлось вернуться ко многим дореволюционным законам, адаптировав их к требованиям времени. Транзит права был осуществлен под руководством знаменитого российского юриста Анатолия Кони. И даже структура судов снова стала почти такой же, как при царе-батюшке. По аналогии с дореволюционной мировой юстицией были созданы губернские суды и судебные участки. И в Петрограде/Ленинграде они часто располагались в тех же помещениях — там, где они, конечно, уцелели. Ведь в Февральскую революцию из 60 участков 34 были разгромлены.
Восстановили свою работу прокуратура и коллегия защитников. В Ленинграде, например, последняя составляла около 600 человек — больше, чем было в городе судей. При этом адвокатура, так же как нотариат, структурно входила в судебную систему. К ней же относилось и следствие, которое занималось сбором доказательств как обвинительного, так и оправдательного характера.
— И вот 1927 год — десять лет советской власти. Государство укрепилось, стало возможно отбросить «царское наследие»…
— В первую очередь ушли от прежнего административного деления: вместо губерний появились новые территориальные структуры — округа и укрупненные области. Соответственно, губернский суд сменился Ленинградским окружным и областным судами. В 1930 году, с упразднением округов, остался только Леноблсуд.
К концу 1920‑х годов сформировался и новый вектор развития страны. Наступила эпоха первых пятилеток, был взят курс на индустриализацию, а потом и на коллективизацию. Разумеется, судебная система «выстраивалась» под эти задачи.
Характер судебных дел того времени четко отражает колоссальные изменения, которые происходили в обществе. Государство понизило закупочные цены на хлеб — крестьяне стали отказываться его продавать, возник «черный» рынок. Соответственно, началась борьба со спекуляцией. К этому же времени даже появился такой термин — «кампанейские дела», т. е. дела, возникавшие из разных хозяйственно-политических кампаний, которые проводило государство на основании решений партийных органов.
Индустриализация вызвала приток сельского населения в город — возникло огромное количество жилищных споров. Насильственная коллективизация породила волну сопротивления. Началось сознательное вредительство — порча имущества, утаивание скота. Какой‑то сельский корреспондент написал хвалебную статью колхозам, тут же посыпались угрозы в его адрес. Председатель колхоза сводил с кем‑то старые счеты и забрал больше, чем положено. В ответ — нападение на этого председателя. Читаешь очередное уголовное дело: «В Ленинградской области начался посев льна, выезжает судебно-следственная бригада». Уже ясно — кто‑то что‑то сломал, украл, испортил или посеял не то и не туда…
Достигла невиданных размеров и общеуголовная преступность. Бандиты вешали по городу объявления: «До шести часов шуба ваша, а после шести — наша». Криминальные сводки, с которыми я знакомилась в Выборгском архиве, изобиловали фактами жестоких преступлений — убийств, грабежей, вооруженных нападений. Чего стоило одно «чубаровское дело» 1926 года о групповом изнасиловании, по которому проходили 23 человека! Приговор к высшей мере наказания, однако, получили лишь семеро, из них пять были расстреляны. Но в целом уголовное законодательство и практика судов до 1932 года были сравнительно гуманными. Большая часть приговоров ленинградских судов этого времени — лишение свободы сроком до трех лет. За хулиганство, например, максимальное наказание составляло только два года. Все это говорило о том, что обычные правовые институты со сложившейся обстановкой уже не справляются.
— Пришлось закручивать гайки…
— 7 августа 1932 года ЦИК и СНК СССР приняли закон «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (коллективной) собственности», известный еще как «указ о колосках», допускавший расстрел за хищение госсобственности. Разумеется, дело было не в колосках, а в том, что началось массовое воровство, и с этим надо было что‑то делать. На всю страну прогремело дело о краже обуви с фабрики «Скороход». На процессе присутствовали 7 тысяч зрителей, 10 человек приговорили к расстрелу.
— И что, судьи легко пошли на подобные ужесточения?
— Конечно, нет. Они стали переквалифицировать хищение госсобственности на простую кражу или давать наказание ниже низшего предела. Тогда наркомат юстиции вынес специальное постановление коллегии о том, что на уровне районных судов данные действия (получившие, кстати, название «опошление закона») запрещены. Подобный гуманизм разрешался только областному суду, и то лишь с разрешения его руководства. Ну а оно, разумеется, линию партии понимало правильно, хотя и на уровне облсуда есть немало фактов снижения чрезмерно тяжкого наказания по этому закону.
Приговор народа. Следственный комитет продолжает расследовать преступления нацистов и их пособниковЕще с 1918 года судьи входили в структуру партийной номенклатуры, являясь ответственными работниками, и подчинялись жесткой партийной дисциплине. В Ленинграде практически 100 % судей были членами РКП(б) — ВКП(б), тогда как среди трудоспособного населения эта доля составляла всего 4 % — и это больше всех в стране. Все это были люди чрезвычайно идейные, имевшие опыт работы в ЧК и трибуналах, прошедшие Гражданскую войну и борьбу за установление советской власти. Конечно, они судили так, «как партия велела». Тем не менее оправдательные приговоры составляли тогда около 10 %.
Но в эпоху перелома «пространство свободы» еще больше сузили — следствие отобрали от судов и перевели в ведение прокуратуры. Из нейтрального органа оно превратилось в откровенно обвинительный. В декабре 1927 года в период проведения XV партийного съезда состоялось первое заседание прокурорских работников только что созданной Ленинградской области. И там областной прокурор Янис Крастиньш заявил: «На фоне партийных указаний мы должны изменить свою политику. Суд только рассматривает дело, а мы его готовим полностью».
Судьи стали возражать, на что Крастиньш их обрезал: «О какой независимости можно говорить — мы все агенты советской власти!». Впрочем, если уж быть точными, независимость судов и не была нигде формально прописана, как в царское время, так и после революции.
— Как раз тогда началась активная борьба с политическими противниками?
— Собственно, она была и раньше. Шла борьба с монархическими организациями, прочими оставшимися с прежних времен «врагами революции», эсерами. Но число политических дел в судах Ленинграда было невелико. Достаточно сказать, что, например, из более чем 24 тысяч осужденных судами города в 1927 году только трое проходили по контрреволюционным статьям. В этот же период ОГПУ Ленинградского военного округа арестовало около 7000 человек. Конечно, советские суды с самого начала были классовыми, однозначно сориентированными на интересы диктатуры пролетариата. Четко действовали двойные стандарты: один подход — к «социально близким», другой — к «классово чуждым». Тем не менее работа все‑таки шла в рамках процессуальных кодексов.
Однако затем возникли внесудебные органы — «тройки», которые все это отбросили как ненужный хлам. Сотни людей отправляли на расстрел списками, одним росчерком пера. Появилась даже «Большая двойка» — Вышинский и Ежов. В 1938 году по ее решению был расстрелян Роберт Лютер — многолетний зампредседателя Ленинградского губернского, потом и областного суда, а перед арестом — председатель коллегии защитников Куйбышевского района. Вместе с ним в тот же день «двойка» отправила на расстрел больше тысячи человек.
— Насколько типична его судьба?
— В ходе своей работы я составила таблицу, в которую свела всех ленинградских судей того периода. Их оказалось 220 человек. По данным УФСБ, 19 из них были репрессированы. Кроме того, по открытым источникам я установила еще четверых, подвергшихся той же участи после отъезда в другие регионы. Жертвами репрессий в том числе стали почти все руководители губернского, затем окружного и областного судов, сменявшие друг друга. Многих из них обвинили в перегибах во время коллективизации, хотя они и выполняли директивы партии.
— Каким образом деятельность судебных органов освещалась тогда в прессе?
— Введенные в ходе судебной реформы 1922 – 1923 гг. процессуальные кодексы (просуществовавшие с изменениями вплоть до начала 1960‑х гг.) юридически закрепили публичность судебных заседаний, предоставив «всякому желающему право присутствия на судебном разбирательстве дела». Одним из способов реализации гласности являлось освещение деятельности советского суда в периодической печати. Если в ленинградских юридических изданиях, таких как «Бюллетень Ленинградского областного суда», «Рабочий суд», «Суд идет!», публиковались судебные отчеты, судебная практика, выступления известных юристов на актуальные темы, то в общей печати местного уровня преимущественно размещались заметки о конкретных судебных делах.
Например, газета «Ленинградская правда» на третьей странице своего издания вела постоянные разделы: «Из залы Губсуда», «Суд», «Судебный дневник», а «Красная газета» и в утреннем, и в вечернем выпусках имела специальные колонки: «По народным судам» и «Судебная хроника», сообщая читателям новости из судов города. Необходимо отметить, что освещение журналистами заседаний суда в значительной степени регулировалось партийными органами и такие решения областного комитета партии, как «поручить печати широко осветить процесс» или «материалы дел освещать в прессе», были типовыми.
Вместе со взятым XV съездом партии курсом на социалистическую реконструкцию относительная свобода прессы постепенно стала сокращаться. Начиная с 1928 года в ленинградских газетах становится все меньше регулярных репортажей из залов суда, а сообщения о рассмотрении дел постепенно перемещаются на последние полосы изданий, соседствуя иной раз с заметками о физической культуре или театральных постановках. Потом они и совсем исчезают и появляются колонки по докладам ОГПУ и НКВД. Разумеется, с соответствующей подачей.
Например, в декабре 1930 года по указанию партийных органов многочисленные статьи о слушании Ленинградским областным судом дела в отношении виновников трамвайной катастрофы на Средней Рогатке, когда погибли рабочие, выходили на фоне широко освещавшегося печатью процесса Промпартии и в его свете преподносили данное транспортное происшествие как эпизод сознательного вредительства.
— И тем не менее страна двигалась вперед — причем гигантскими темпами!
— С этим спорить невозможно. И рассматриваемый мною исторический период, при всей его тяжести и неоднозначности, несомненно, являлся «полигоном» для отработки оптимальной модели советской судебной системы. Хочу подчеркнуть, что шло строительство абсолютно нового мира, которого история до тех пор не знала. Его создатели не могли опереться на чей‑то опыт — его просто не было. Шли далеко не прямым путем — через ошибки, кровь, слом старых представлений. При этом — в условиях «построения социализма в одной отдельно взятой стране» и приближающейся войны. И созданная тогда структура судов впоследствии показала свою жизнеспособность. В значительной степени она сохранилась до сих пор.
Читайте также:
У здания юридического факультета СПбГУ открыт памятник выдающемуся адвокату Владимиру Спасовичу
Законодательный ноябрь. Какие законы вступят в силу с сегодняшнего дня?
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 224 (7800) от 27.11.2024 под заголовком «Правосудие в эпоху перелома».
Комментарии