Илья Стогов

Город 05 апреля 2017

Чувство острого локтя

Федеральные телеканалы любят называть мой город «культурной столицей», и меня это всегда немного забавляло. Сам я в Эрмитаж если и хожу, то только с детьми, а в Мариинский театр не хожу никогда. И вообще: людей, начинающих день с томика Блока, среди моих знакомых, мягко говоря, немного. Но вот после понедельничного взрыва в метро разговоры об особой культуре петербуржцев лично для меня стали звучать иначе. Ну то есть совсем-совсем иначе.

Фото Алексея Смышляева/Интерпресс

В тот день мой сын-подросток должен был по делам съездить куда-то на Черную речку. Уехал он приблизительно за час до того, как все произошло, а потом связь пропала, и, думаю, вы можете представить мое состояние, потому что, скорее всего, у вас все происходило точно так же.

Вернулся он поздно. И рассказал то, о чем уже слышал многократно и со всех сторон. Метро не работало, Интернет отрубили, автобусы если и ходили, то забитые под завязку. Поэтому к остановкам подъезжали водители и бесплатно брали попутчиков. Громко объявляли, куда направляются, и сажали в машину незнакомых людей, которые ехали в ту же сторону. Потому, что четырнадцать петербуржцев в тот день погибли в метро. А раз нас, жителей города, осталось меньше, значит, каждому должно достаться хотя бы чуточку больше тепла и внимания от остальных.

Первый водитель довез моего сына только до «Горьковской», а там парень вылез и через Троицкий мост ехал уже на другой машине. Тоже бесплатной попутке. На всякий случай я вышел его встретить, но улицы были забиты, ждать пришлось долго, и пару раз я заходил в круглосуточный магазин погреться. Магазинчик был тесный, а кассирша известна всему прилегающему кварталу как редкостная хамка. Но в тот день, когда какой-то лопоухий недотепа сумкой задел стенд с шоколадками, тетка не стала на него кричать. Молча вышла из-за прилавка и все собрала сама. Потому, что четырнадцать петербуржцев в тот день погибли, и из-за этого остальным пяти с лишним миллионам больше совсем не хотелось друг с другом ругаться.

Жизнь в большом городе - это всегда клаустрофобия. Согласно соцопросам, восемь из десяти горожан представляют себе рай в виде необитаемого острова. Едучи в переполненном автобусе (или переполненном вагоне метро), бывает трудно заставить себя вспомнить, что окружающие люди - такие же, как ты. Тоже чьи-то дети и чьи-то родители. Что их (как и нас самих) кто-то любит и ждет дома.

Трудно заставить себя с сочувствием относиться к неприятному типу, локоть которого больно упирается тебе в бок. Но как только в тоннеле между «Сенной» и «Технологическим институтом» прогремел взрыв, возмущенные крики в городском транспорте вдруг прекратились. Сразу. Потому что люди посмотрели по сторонам и с удивлением обнаружили: нет ничего неприятного в соседе - обладателе локтя. Просто пассажир. Тоже, как и я, просто едет домой. А четырнадцать человек (чем-то похожих на меня и на него) до дому сегодня так и не доедут.

Знаете, в свое время я много ездил по стране и никаких иллюзий по поводу собственного города не испытываю. Петербург неулыбчив, надменен, язвителен и скуп на эмоции. У нас не принято громко смеяться в общественных местах, и даже старинные приятели, бывает, годами не переходят с «вы» на «ты». Но как оказалось, под непроницаемой маской мой город прятал очень трогательное, очень человечное выражение лица. Возможно, именно это и принято называть «особой петербургской культурой».

К тому, что случилось, горожане готовы не были. Последний раз крупный теракт в Петербурге случался вроде бы еще в 1910-х. Но как только на улицах завыли сирены, а телеканалы стали крутить кадры с задымленным перроном метро, петербуржцы сделали самое лучшее, на что только были способны. Подняли вечно упертые в асфальт глаза и посмотрели соседям прямо в лицо.

Реалистично глядя на вещи, я понимаю, что надолго такого порыва, увы, не хватит. Владельцы частных авто подвозили горожан жутким вечером понедельника, но вряд ли это войдет у них в привычку. Говорят, где-то владельцы ресторанов бесплатно выносили на улицу горячий чай, однако рассчитывать, что теперь так будет всегда, я бы не стал. Как ни печально это констатировать, но мир вряд ли изменится даже после всего, что произошло. Он останется тем же самым миром - зато измениться можем мы. Хотя бы немного.

Четырнадцать из нас погибли в метро. Как ни чудовищно это звучит, но им помочь никто из нас уже не может - эти люди мертвы. Но тем, что осталось не отдано им, каждый из нас мог бы поделиться с пятью миллионами выживших. С теми, кто окружает нас на улицах. Живет в соседних квартирах. Или, например, ездит рядом в метро.

Пока я дописывал предыдущий абзац, мне позвонила жена. Вечером она собирается съездить помочь какой-то пожилой знакомой, о существовании которой, как я понял, не вспоминала она лет сто. Не почему-то там, а просто потому, что знакомой и правда нужно помочь, а у жены как раз выдался свободный вечер. Думаю, может быть, мне стоило бы съездить вместе с ней.