Загадка по имени Лем. Историк Вадим Волобуев выпустил новую книгу

Станислав Лем — несомненный классик литературы XX века. Его любили и ценили в СССР, любят и ценят в современной России. Однако до конца эта противоречивая фигура до сих пор не раскрыта. Новая книга историка Вадима Волобуева — еще одна попытка приподнять завесу тайны и разгадать загадку по имени Лем.

ФОТО: Pixabay

Есть такой «принцип снежного кома»: чем больше об авторе пишут — тем больше о нем пишут. Не потому, что заговор, не потому, что мафия. А потому, что возражать предыдущему оратору или «добавлять к вышесказанному» всегда проще, чем с нуля поднимать масштабную неисследованную тему. На русском языке, например, до сих пор не вышло ни одной книги о Курте Воннегуте или Кире Булычеве. Зато о жизни и творчестве Станислава Лема — целых четыре, не считая сборников статей разных авторов и любительских малотиражных изданий.

Нет, к историку и политологу Вадиму Волобуеву, автору монографии «Станислав Лем — свидетель катастрофы», никаких претензий. Скажу больше: именно такой книги о Леме у нас не хватало. Многогранное явление требует разностороннего исследования, а уж Станислав Лем по многогранности превосходит большинство прозаиков XX века, и не только писателей-фантастов.

Волобуев для освещения этого гигантского целого выбрал ракурс общественно-политический: его Лем — это писатель, мыслитель и публицист на фоне истории Польши предвоенного и послевоенного периода. Правда, Польши тут существенно больше, чем собственно Лема, но что делать: подход обязывает.

Любопытный нюанс. Человек, выросший в СССР, обычно воспринимал Польскую Народную Республику как Европу — пускай восточную, но все же зажиточную, сдержанно-буржуазную, манящую разнообразием товаров и относительной свободой книгоиздания. В «Свидетеле катастрофы» Волобуев показывает совсем другую Польшу. Беспрецедентный геноцид евреев во время немецкой оккупации. Зачистка культурного поля, бесконечные внутренние интриги и перетасовки в польском Центральном комитете и в правлении местного аналога советского Союза писателей. Радикальный клерикализм. Стремительный и глубокий крах плановой экономики польского образца, рост цен на продукты разом на двести процентов, массовые забастовки начала 1980‑х…

Станислав Лем, выходец из состоятельной еврейской семьи, чудом выжил при уничтожении нацистами львовского гетто — как именно, писатель рассказывал сбивчиво, но, скорее всего, просто повезло. Видимо, травма оказалась настолько глубокой, что большую часть жизни, после недолгого искреннего увлечения марксизмом, Лем всеми силами уклонялся от активного участия в общественной жизни, держался в стороне от польской писательской организации, где все эти годы кипели нешуточные страсти.

У него, разумеется, были свои взгляды на политику партии и правительства, и убеждениям он не изменял. Но одно дело — беседа со старыми друзьями на кухне, и совсем другое — публичные выступления. На острые вопросы журналистов Лем или отвечал дежурными фразами, или отшучивался. Такая осмотрительность позволила ему, ценителю бытового комфорта, владельцу череды «Фиатов» и «Мерседесов», проскочить мимо всех «черных списков», которых хватало в Народной Польше, свести к минимуму общение с цензурой и на десятилетия сохранить статус главного «экспортного продукта» польской литературы (особенно книги Лема любили, как ни парадоксально, в Советском Союзе и Германии). Только в 1980‑х, перебравшись в Австрию, он отошел от художественной литературы и наконец начал громко говорить о наболевшем — но, честно говоря, лучше бы этого не делал.

Вадим Волобуев с оправданным скепсисом относится к свидетельствам самого Лема — его противоречивым воспоминаниям о временах оккупации Львова, впечатлениям от визитов в СССР, постоянным жалобам на недостаток внимания критики и так далее. Нетрудно заметить, что категорические суждения и уверенные прогнозы Лема-публициста зависели не столько от фактов и цифр, сколько от смены настроений писателя, а подробный (но не исчерпывающий) обзор польской прессы, посвященной его творчеству, занимает в этой книге общим счетом под сотню страниц.

Петербургский критик Валерий Шлыков, один из первых рецензентов «Свидетеля катастрофы», пишет, что в этой книге не хватает «истории мысли» Станислава Лема. Отчасти верно, хотя Волобуев убедительно показывает: в некоторых областях мысль польского классика скакала туда-сюда в зависимости от самочувствия, гонорарной политики издателей и прочих изменчивых внешних обстоятельств.

Чего тут действительно не хватает, так это исследования эволюции литературных взглядов и предпочтений Лема. Исследования такого же кропотливого и скептичного, с опорой не только на общеизвестные тексты, но и на черновики, письма, воспоминания переводчиков, литературных агентов, близких друзей и задушевных собеседников пана Станислава. Только взаимоотношения Лема с американскими коллегами — в том числе такими тяжеловесами, как Урсула Ле Гуин и Филип Дик, — тянут на отдельную книгу. Но это, видимо, вопрос будущего: Вадим Волобуев сделал все, что мог в рамках своей компетенции.

Как часто бывает с гениями, в портрете Станислава Лема хватает резких, раздражающих черт. Польский классик был не слишком искренним человеком — что, впрочем, типично для деятелей культуры советского блока, не планировавших пополнить собой список диссидентов. Лем недолюбливал немцев, австрийцев, русских, американцев, да и поляков, в общем, тоже, при этом рассуждал размашисто, мыслил сразу целыми народами, а не отдельными личностями, и эта привычка сохранилась за ним до последних дней. Обожал использовать заковыристые научные термины, смысл которых понимал, выражаясь политкорректно, не всегда твердо — на этом писателя не раз ловили профессионалы, от физиков до философов.

Все это, конечно, не ново. На русский переведено достаточно текстов Лема, включая его позднюю публицистику, чтобы внимательный читатель мог сделать собственные выводы. Вадим Волобуев сосредоточен на другом, вовсе не на скандалах-интригах-расследованиях. Автор «Свидетеля катастрофы» очерчивает рамку, проявляет контекст, отвечает на самый важный вопрос: почему? Почему судьба Станислава Лема сложилась так, а не иначе, почему он нашел именно такое применение своему уму и таланту, построил карьеру писателя, а не ученого или, допустим, политика?

Ответы звучат вполне убедительно, а значит, одна из главных задач биографического жанра выполнена успешно.

Вадим Волобуев. Станислав Лем — свидетель катастрофы: Биография. — М.: Новое литературное обозрение, 2023.

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 106 (7435) от 14.06.2023 под заголовком «Загадка по имени Лем».