«Я строю космос внутри своей головы»: как режиссёр Александр Золотовицкий «нашёл себя» за кулисами
Театралы Северной столицы смогли увидеть восемь спектаклей-премьер последних лет: от «Чайки» Чехова и «Как вам это понравится?» Шекспира до музыкально-литературного вечера «Истории любви» и «комедии о горемычной жизни» «Жизель Ботаническая» по прозе Эдуарда Кочергина. На Малой сцене Александринского театра московские гости представили постановку «Соня-9» — спектакль-концерт по одноименному комиксу Алексея Олейникова. На вопросы «Санкт-Петербургских ведомостей» ответил режиссер спектакля Саша ЗОЛОТОВИЦКИЙ, выпускник Школы-студии МХАТ и режиссерского факультета ГИТИСа. Разговор шел о новых формах и театре для подростков, о музыке и звуках Петербурга.
ФОТО Екатерины ЦВЕТКОВОЙ/предоставлено пресс-службой МХТ им. А. П. Чехова
— Саша, вы родились в театральной семье. Ваши родители — артисты, брат Алексей — режиссер. Думали ли вы о другой карьере?
— Мне не хотелось идти по этому пути, и я рассматривал другие варианты. Мне всегда нравилась история как наука. Больше всего — Средневековье: мистерии, рыцари, готика… Хотелось сидеть в какой‑нибудь библиотеке, копаться в старых книгах.
— Что помешало?
— Сложный вопрос. Я и мой брат выросли в театре и с детства все о нем знали. Мы впитали саму его атмосферу, и от этого было бы очень сложно убежать. Потребовался бы большой труд, а все вокруг кричало: ты должен заниматься театром. В какой‑то момент я просто устал сопротивляться и посмотрел правде в глаза.
— И вот теперь вы — актер и режиссер.
— Сейчас уже практически не актер. По большому счету я всегда хотел быть режиссером, для меня это было интереснее, я в этом себя спокойнее чувствую, увереннее стою на ногах. Это не значит, что все получается, но быть за сценой мне как минимум уютнее, чем на сцене.
— У вас есть своя музыкальная группа.
— Это тоже огромная часть моей жизни, без которой себя не вижу. Мне кажется, музыка — искусство даже более универсальное, чем театр. Пока что это, конечно, хобби, но оно очень во многом пересекается с театром. Когда я придумываю спектакль, мне помогает не режиссерский разбор, а музыка. Ведь музыка — это не только полет и импровизация, но и четкая структура, математика. На первом курсе ГИТИСа наш мастер Олег Львович Кудряшов учил нас композиции на примере музыкальных произведений.
— Если бы вас сейчас попросили создать звуковой образ Петербурга, какие звуки вы включили бы в него?
— Трудно сказать сразу. Нужно готовиться, слушать, ходить. Первое, что мне пришло в голову, — трамвайный лязг, скрежет и звук, который получается, когда ты отхлебываешь из чашки.
— Кофе или другой напиток?
— Это уж пусть слушатель сам для себя решает.
— Вы любите Петербург?
— Я с детства наезжаю сюда. Я большой фанат Петроградской стороны, хотя открыл ее для себя очень поздно. Для меня Питер — другая планета и в театральном смысле, и просто по ощущению, духу, который тут какой‑то свой. Мне всегда казалось, что здесь театр — это высокое искусство. Не знаю, откуда у меня этот стереотип в голове, притом что тут все добрее, по моему ощущению.
— Вы работали в нашем театре «Суббота».
— Да, это был фестиваль Stories — лаборатория, проба, некий эксперимент. Я делал очень остроумную, но сложную для меня пьесу Ивана Орлова «Я помидор» — про то, как мужчина превращается в помидор под давлением своей жены. А-ля Кафка, только вместо таракана — помидор. Было классно, чувствовалось, что артисты очень натренированные, много что умеют.
— Говорят, у каждого режиссера есть основная тема, которую он в разных работах осмысливает с разных сторон. Вы уже нашли свою?
— Есть персонаж, который как будто бы кочует у меня из спектакля в спектакль. Это человек, который осознанно уходит в мир иллюзий, внутренний полет. Смотрит в окно, видит серость, грусть, печаль, но у себя, в своей комнате, в своем космосе — летает. Я недавно думал про то, что и сам внутри своей головы строю этот космос, летаю в нем, отключаюсь от внешнего мира. Сейчас я бы так сформулировал свою тему, но мне не хотелось бы на этом останавливаться.
— Вы много ставите для подростков.
— Так получилось, мне везет на этот материал, он сам возникает. Интонационно мне близок язык подростков, потому что я выгляжу как подросток и сам им недавно был. Это язык, на котором я разговариваю.
— Какими вы видите современных подростков?
— В «Соне-9» мы как раз ищем на это ответ. Я сравниваю нынешних подростков с собой, и мне кажется, что они более целеустремленные, уверенные, рационально смотрящие вперед. В себе я это совсем не наблюдал. Я витал в облаках, а они точно знают, чего хотят, и уверены, что это у них будет. Более того, если им что‑то не нравится, они отказываются. Мне кажется, это классно.
У них, конечно, есть и темная сторона. Не хочу говорить, что они идеальные люди. Многие в чем‑то испорчены, сломаны. Сейчас многие смотрят сериал «Переходный возраст», он достаточно жесткий, и там это изучение подростков очень интересно подано. Но вообще сколько подростков, столько и мнений, личностей.
— Жанр вашей «Сони-9» обозначен как спектакль-концерт.
— Да, всю музыку написали мы с группой Fire Granny. Стихи положены на музыку и на некие номера. Мне было важно, чтобы получился именно концерт, потому что это близкий подростку и мне самому формат общения. Мне всегда было интересно, как исполнение музыки может превратиться в театр. Где кончается концерт и начинается спектакль. Не мюзикл, а именно спектакль.
— В основе спектакля — одноименный комикс Алексея Олейникова.
— Это не просто комикс — это, можно сказать, поэма. Мне показалось важным дополнить ее прямой речью подростков. Так называемым вербатимом — документальным театром. Артисты берут интервью у персонажей, расшифровывают монологи, а режиссер или драматург делает отбор. В данном случае это был мой отбор, мне было интересно, как будет работать сухой, документальный текст вместе с фэнтезийной книгой, написанной взрослым мужчиной от лица подростка.
— Вы предпочитаете работать с современной драматургией?
— Я больше люблю прозу. Современную драматургию не очень понимаю пока, не очень ее чувствую. За прозой слежу больше. Меня очень вдохновляет Дмитрий Данилов, особенно его стихи. Сейчас я запускаюсь с современной прозой Ислама Ханипаева, это подростковая литература, история про дагестанского мальчика.
— Но у вас есть и опыт работы с классиками.
— Да, мой дипломный спектакль был фантазией по «Мертвым душам», я поставил «Мера за меру» Шекспира в Театре Маяковского. Но для меня это всегда проблема. Я боюсь брать классиков, у меня перед ними некий священный трепет. Я недавно пережил новый опыт — поработал с мамой (Верой Харыбиной. — Прим. ред.) как с актрисой. Это было очень интересно и сложно, потому что требовалось переключиться с роли сына на роль режиссера. Работать с Гоголем для меня — то же самое, что работать с мамой. Я с ним вырос, он всегда был рядом, это мой любимый писатель, которого я перечитывал миллион раз. И вдруг нужно разговаривать с ним на равных… Мне кажется важным разговаривать с автором на равных, иметь право ему что‑то сказать, а я не чувствую в себе право сказать что‑то Гоголю. Тут необходима большая смелость — выйти один на один с Гоголем, Чеховым…
Читайте также:
В прокат вышла картина «Кукольный дом» по сценарию Ларисы Малеванной
Где говорить об архитектуре. Владимир Григорьев стал гендиректором Музея истории Петербурга
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 73 (7895) от 23.04.2025 под заголовком «Я строю космос внутри своей головы».
Комментарии