Время Анны Ковальчук

Актриса Анна Ковальчук известна широкому зрителю благодаря своим киноролям: многие смотрели фильмы «Мастер и Маргарита» Владимира Бортко, «Адмирал» Андрея Кравчука и сериал «Тайны следствия», в создании которого принимали участие разные режиссеры. Именно «Тайны следствия», которые недавно отметили свое 15-летие, принесли Ковальчук популярность. Но главным в жизни актрисы остается Театр им. Ленсовета, в котором она служит почти 20 лет. О кино, театре, наградах, детях, коллегах и жизни с Анной КОВАЛЬЧУК беседовала Екатерина ОМЕЦИНСКАЯ.

ФОТО предоставлено пресс-службой Театра им. Ленсовета

– Анна, вам за полтора десятка лет не надоел сериал «Тайны следствия»?

– Нет, не надоел, как не может надоесть мне и театр. В «Тайнах следствия» работают люди, которых я люблю, – любимые люди, как и здесь, в театре. Работа должна приносить удовольствие, а «Тайны следствия» его приносят. Пусть не всегда в плане творчества, но точно – в плане общения, удобства, уверенности в завтрашнем дне, в материальном плане... Я очень ценю стабильность, а это стабильный проект, и когда заключаешь контракт на два года, чувствуешь себя более-менее спокойно.

– Команда в сериале наверняка менялась на протяжении стольких лет...

– За эти годы почти никто не сменился, актерский костяк остался – герои Курочкин, Ковин, Филонов, Луганский все те же... Легко схожусь с людьми: по гороскопу я – Близнец, и у меня со всеми складываются отношения. Но всегда отслеживала, снимается ли со мной Саша Новиков: если снимается, день пройдет «на ура» (когда зовут на съемочную площадку, это трагедия – мы с ним не успеваем наобщаться!). Хотя команда вся чудесная: удивительный Игорь Николаев, моя «отдушина» – Оля Павловец, дивный Саша Шпилько...

– С Новиковым вы, кажется, дружны и по театру: даже на премьеры приходите одновременно, да и партнерствуете в спектаклях Театра им. Ленсовета частенько...

– О, это случайно получается: иногда на премьеры ходит или работает только Саша, а я периодически пребываю в декретном отпуске (улыбается)...

– Но ваши дуэты обычно запоминаются. Вот был такой спектакль по Милораду Павичу «Кровать для троих»...

– Да, это была первая моя настоящая, значительная роль в театре – Лилит. Хотя, как партнеры, мы начинали с «Мнимого больного»: Саша тогда уже был очень загружен – у него бывало по 35 спектаклей в месяц. Но он стал моим «крестным отцом» в театре – помогал, показывал, вел меня в спектакле как партнер... Недавно мы с ним обсуждали, как изменились наши профессиональные отношения: я считаю, что мы очень близкие с Сашей люди и мы не огрубели с возрастом, а сохранили светлую ауру первого партнерства на сцене.

– «Кровать для троих» уже исчезла из репертуара. А что чувствуете вы, когда «уходят» значимые для вас спектакли?

– Наверное, неожиданно будет услышать, что я сама просила снять этот спектакль. Просто я выросла из этой сложной, печальной темы – черная коляска с нерожденными детьми...

– А на вашу профессиональную жизнь повлияло то, что вы состоялись как мама?

– Трудно отделить профессиональную жизнь от всей жизни, почти невозможно. Я рада, что стала мамой довольно рано: многие наши актрисы откладывают материнство на потом, а оно может и вовсе не наступить. Молодой организм и много сил – это важно. Вот Добрыня ко мне «пришел» через 10 лет после Златы, и мне физически было труднее: я уже знала, что такое бессонные ночи с грудным ребенком, и понимала, какой труд, какая ответственность впереди. Когда про детей говорят «где двое, там и трое», это неправда, что легче их растить «в компании». По крайней мере для меня: с появлением второго ребенка забот стало в два раза больше, потребовалось в два раза больше сил. Быть может, легче с погодками, но если бы появился третий ребенок, ни о какой работе уже не могло быть и речи. Хорошо, если у кого-то получается, чтобы дети растили друг друга, но не у меня: я постоянно подстраиваю свою жизнь под детей, думаю о них даже на работе, и сердце разрывается...

– Своим детям вы желаете театра как профессии?

– Я желаю им счастья, и если они найдут его в театре, то ради бога. Я же люблю театр, мне здесь очень комфортно: как же я могу говорить детям «Ах, только не театр»?..

– Вы никогда не жалели, что пришли в эту профессию?

– Судьба меня сюда привела: когда закончится мое время, я уйду. А если жалеешь, уходить надо сразу.

– Насколько значимы для вас профессиональные награды, например премия «Золотой софит», которую вы недавно получили за роль Агафьи Тихоновны в спектакле Юрия Бутусова «Город. Женитьба. Гоголь»?

– На самом деле у меня очень мало наград: на одной руке пальцев хватит. «Золотой софит» – это безумно приятно и почетно, ведь наш спектакль высоко оценили профессионалы. Пожалуй, с получением этой профессиональной награды я получила право не реагировать на зрителя, в смысле «не идти у него на поводу». Наш спектакль непростой: порой на сцене берут сомнения – не скучает ли зритель, нравится ли ему наша «Женитьба»... Эта награда позволяет мне, не угождая зрителю, сколько угодно держать паузу, заданную режиссером: она оправдана идеей, она одобрена профессионалами... Конечно же, мне очень приятно, что у этого спектакля и у меня есть «Золотой софит». В конечном счете все мы работаем в театре не за деньги, а за что-то большее.

– Уже в первом для вас спектакле Бутусова «Все мы прекрасные люди» по Тургеневу перед зрителем предстала совсем иная Ковальчук – не такая, к какой публика привыкла. Можете ли вы сказать, что Бутусов как режиссер что-то открыл в вас, что-то изменил?

– Открыл? Не знаю... В каждом человеке есть то, что есть. Пожалуй, он подарил свободу, которая открыла все «двери» внутри меня, и я смогла «вынуть» из себя все, что копилось с детства. Ведь ребенку мечтается побыть таким, сяким, созорничать что-то...

– Насколько вы остаетесь до сих пор ребенком?

– Когда я общаюсь со Златой, то понимаю, что я что-то «перебираю»: мне кажется, мама должна больше дистанцироваться от детей. Но вот недавно я была у Златы на «елке» в школе, на спектакле – мы все время подмигивали друг другу, строили рожицы. Со стороны дети, наверное, смотрели и думали: «У нее сумасшедшая мама!»... Мои дети постоянно вытаскивают ребенка из меня, и это хорошо: в нашей профессии нельзя костенеть. В детстве мы чисты, мы открыты миру, а взрослые все – какие-то равнодушные роботы. И только театр позволяет оставаться детьми.

– «Роботы» – это, скорее, защита от жестокого мира, который нас окружает, разве не так? Трудно быть открытым, когда тебя бьют.

– Роботами люди становятся, уходя от своей природы – они делают выбор согласно обстоятельствам. Я считаю, что все, что дается нам в жизни, все – по заслугам. Если человек открыт, если он улыбается миру, дарит счастье, если существует он по законам добра, ударов быть не должно. Бьют, когда человек должен получить урок. И это не высокие слова. Я постоянно учусь у своих детей – учусь открытости, учусь распахнутым на мир, на людей глазам, учусь любви к этому миру.

– Не кажется ли вам, что «небитые» люди меньше вникают в проблемы других людей?

– А вы думаете, они счастливы? Думаю, они чувствуют себя глубоко несчастными людьми, и их ничто не радует – ни деньги, ни благополучие покоя. Наш с вами разговор может оказаться для них непонятным: жить надо и головой, и сердцем.

– А вы счастливый человек?

– Я? Конечно, счастливый. Но жизнь – постоянная борьба. Жизнь постоянно преподносит нам уроки, провоцирует, словно желая, чтобы мы сохраняли в себе лучшее, чтобы не останавливались в успокоении. Сегодня я глубоко счастлива, а завтра мне покажется, что все, что я делаю, – зря, и я почувствую себя несчастной... Счастье, когда в твоей жизни сочетаются радость и печаль.

Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 021 (5638) от 08.02.2016.