В театре «Балтийский дом» пройдет III театральный фестиваль «Вперед, к Островскому!»

С 18 по 27 ноября в программе — постановки по произведениям Александра Николаевича Островского от театров Петербурга, Томска, Южно-Сахалинска, Воронежа, Вологды, Ярославля, а откроет фестиваль спектакль «Женитьба Бальзаминова» (6+) Государственного академического Малого театра, который еще называют Домом Островского. Об этой работе и о секретах непреходящего обаяния сочинений великого драматурга размышляет Алексей ДУБРОВСКИЙ, актер, режиссер, заместитель художественного руководителя Малого театра.

ФОТО Евгения Люлюкина/предоставлено пресс-службой Малого театра

— Алексей Владимирович, почему вы выбрали для постановки именно историю о Бальзаминове?

— Это одна из вершин творчества Александра Николаевича. По жанру — комедия, которая при этом вплетает в себя самые разные компоненты. Например, одну из сцен вполне можно отнес­ти к театру абсурда: Бальзаминов со своей мамой мечтает о том, как они обретут большую сумму денег и поедут в экипаже в сад Эрмитаж. Потихоньку на наших глазах они начинают верить в эти вымышленные предлагаемые обстоятельства. И когда Бальзаминов теряет несуществующие деньги, на полном серьезе эти несущест­вующие деньги ищут. Абсолютно абсурдист­ская сцена, гениально написанная Островским.

— В анонсе сказано, что вы ставили этот спектакль о людях, живущих иллюзиями…

— Да, большинство действующих лиц существуют в иллюзорных, даже фантастических, предлагаемых обстоятельствах. Например, главный герой высчитывает, что если он женится и получит приданое, то этих денег ему хватит на триста лет. А когда его мать выражает некоторое сомнение в такой долготе жизни своего сына, Бальзаминов, не задумываясь, пересчитывает и говорит: нет, если тратить побольше, то получится всего 150 лет. И он в этот момент не шутит. Он все время фантазирует и полностью погружается в свои фантазии, которые у нас в спектак­ле буквально реализуются теат­ральными средствами.

Бальзаминов, по сути, живет в совершенно другом, воображаемом, мире. И если подробно прочитать пьесу, оказывается, что так же существуют практически все персонажи. Единственный герой, купец Неуеденов, который говорит абсолютно правильные вещи и смотрит в лицо реальности, кажется нам самым несимпатичным. Таков парадокс этой пьесы.

— Насколько этот парадокс актуален?

— Так устроен человек, что он все время живет завтрашним днем. Я думаю, это часть нашей жизни — существование в иллюзиях. Просто иллюзии у всех разные. Проблема в том, что счастлив тот, кто живет днем сегодняшним. Однако таких людей мало, большинство предпочитают витать в фантазиях. Это свойство человека, но у Александра Николаевича оно гипертрофируется, и поэтому мы начинаем к нему более внимательно приглядываться.

— Малый театр называют хранителем традиций Островского…

— Это так и есть. Традиций, которые заложил Островский не только как драматург, но и как реформатор театра. Традиций русского психологического театра, основным выразительным средством которого является актер. И мы этим гордимся. При этом никто не говорит о том, что мы должны играть, как 150 лет назад, когда Островский был жив и находился в зените славы. Замечательно сказал Густав Малер: «Традиция — это не поклонение пеплу, а передача огня». Естественно, меняется время, а с ним меняется и камертон правды. Но, на то Александр Николаевич и великий, гениальный автор, что каждое поколение находит в нем свое созвучие. Однако современность спектакля, на мой взгляд, заключается не в том, чтобы все в нем внешне выглядело современным. Если вы оденете героя Островского в костюм от Версаче и посадите в «Мерседес», спектакль от этого современным не станет. А вот если найдете современное звучание мысли автора, ее созвучность сегодняшнему дню, вот тогда вы будете современным. Если зритель в зале подумает: «Это же про меня, про моего отца или брата!..».

— О каких конкретно традициях идет речь?

— Самая главная традиция — бережное отношение к автору. Это не значит, что не должно быть никакой трактовки, интерпретации. Но для меня существует четкий «водораздел». Или ты исследуешь автора, пытаешься разобраться, что же он написал. Или используешь автора для реализации своих абсолютно сторонних фантазий. Или тянешься к высочайшему уровню Островского, или притягиваешь его на свой уровень. Второе мне кажется в корне неверным. Я категорический сторонник первого варианта. Это мы и стараемся сохранять.

— Почему пьесы Островского до сих пор волнуют и зрителей, и режиссеров?

— Как любой гениальный драматург, он затрагивает общечеловеческие ценности. Несмотря на то что среди его героев — купцы с бородами, подьячие и помещики, которых уже нет, — каждый может перевести их переживания на себя, под каждое время эти переживания трансформируются. У нас есть спектакли-долгожители, они идут по 25 – 30 лет. И я вижу, как меняется реакция людей. В конце 1990‑х зрители реагировали в одних мес­тах, в начале 2000‑х — в других, сейчас — в третьих. А спектакль один и тот же.

— Много говорят о языке Островского. О том, что речь его героев музыкальна, красива, но полна архаизмов.

— Если вы будете играть хорошо, все будет понятно. Архаизмы — это самое вкусное. Его речь — произведение искусства. У Островского она имеет свою мелодику, музыку. Если вы поменяете одно слово на другое, более понятное, эта мелодика исчезнет. Вот сваха говорит Бальзаминову: «Ты подари мне… платок пукетовый, французский… Так смотри же, французский. А то ты подаришь, пожалуй, платок‑то по нетовой земле пус­тыми цветами». Давайте заменим на сегодняшний лад: «Ты мне подари платок с цветами французский, а то ничего не подаришь». Что лучше? Что является произведением искусства? Конечно, текст Островского. Но это надо поставить и сказать так, чтобы зрители поняли. И есть актерские способы сделать понятными эти слова.

— Существуют ли еще какие‑то театры, кроме вашего, которые столь же трепетно относятся к Островскому?

— Сложный вопрос. Боюсь, не смогу на него ответить. К сожалению, их не так много. И в основном они все в провинции, где много достойных театров с сильными труппами.

— Есть ли сегодня драматурги, которых можно сравнить с Александром Николаевичем?

— Опять боюсь вас разочаровать. Я таких не знаю.

— Может быть, они есть, но пока неизвестны нам?

— Островский при жизни был возведен в ранг первого драматурга, ему при жизни пели дифирамбы абсолютно разные люди. Все знали при жизни Гоголя, Чехова, Горького, Володина, Розова… Их имена были на слуху. Сейчас такого нет. Но я думаю, что должна появиться какая‑то новая драматургия. Просто надо подождать. Мы все об этом узнаем, это не останется в тайне.

— Год 200‑летия со дня рождения Островского наполнен самыми разными событиями…

— Замечательно, что этот юбилейный год привлек внимание к нашему гениальному драматургу. И я надеюсь, что это будет способствовать еще большему интересу к его творчеству. Мне кажется, здорово, что многие молодые творческие люди стали интересоваться Островским. Например, у нас в театре мы провели лабораторию для молодых режиссеров, посвященную творчеству Александра Николаевича. Были показаны интересные работы, две из которых будут продолжены.

— Лично вы открыли для себя что‑то новое за этот год?

— Я делал со студентами «Грозу». Поначалу им было скучновато, но потом они стали погружаться, разбирать, понимать… Они сделали Островского современным, потому что поняли, что ничего не изменилось с тех времен. Произошло соединение молодых ребят с гениальной драматургией. Для меня было открытием то, как Островский становится современным, завоевывает молодых, производит с ними метаморфозы. От изначально холодного отношения до полностью горячего. И дело не в коллизии. Коллизия — поверхность. А вот что под этой верхушкой айсберга? Там‑то и скрыты все точки отсчета, катализаторы для фантазии.

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 217 (7546) от 17.11.2023 под заголовком «Передача огня».