В сладком плену контратенора. Юзеф Орлинский выступил в Петербурге
30-летний польский контратенор Якуб Юзеф Орлинский впервые выступил на сцене Большого зала Филармонии. Пианист Михал Бель едва не затмил певца своей яркой игрой.
ФОТО предоставлено пресс-службой Санкт-Петербургской филармонии
Орлинский включил в программу не только соответствующие ожиданиям слушателей арии Генделя и Предьери, песни Перселла, но и сочинения ХХ и даже ХХI веков, написанные польскими композиторами. Такого переполненного зала не было, пожалуй, со времен последнего «допандемийного» концерта пианиста Григория Соколова два года назад. Недавний концерт знаменитого немецкого бас-баритона Маттиаса Герне собрал куда меньше публики, хотя его исполнительские заслуги и безупречная артистическая репутация хорошо известны.
Множество молодежи в зале говорило о том, что молодое польское дарование на протяжении нескольких лет бьет рекорды просмотров своего аккаунта в «Инстаграме». Туда он выкладывает модные фотосессии и видео с брейк-дансом и прочими неакадемическими выступлениями. Как признался Якуб, эти увлечения дают ему «больше свободы, создают ощущение покоя, какого-то баланса в голове».
На примере этого музыканта, собравшего на первом же своем концерте аншлаговый зал, можно было тут же поразмышлять о феномене популярности в первой четверти XXI века. А он зависит сегодня от непременной активности артиста в сетях, где все больше своего бесценного времени проводит человечество. Будь выступление Орлинского организовано в Ледовом дворце или на какой-нибудь арене, аншлаг, возможно, был бы обеспечен и там. Однако не построено еще такой арены, где можно в условиях живой акустики оценить вокальные драгоценности этого исполнителя. И певец, и его пианист после концерта не стеснялись в восторгах, описывая уникальную акустику «прославленного филармонического зала России».
Первая часть концерта прошла под знаком арий неторопливых – ламентозных, то есть жалобных, страдальческих, как Stille amare из «Птолемея, царя Египта» Генделя. Во вступлении к небольшому речитативу к этой арии пианист Михал Бель резко встряхнул публику, настроившуюся на нечто сладостно-расслабляющее, он вмиг направил ее на очень сильные сопереживания, на активную работу души. Блаженство разлилось в следующем номере – благостном мажоре арии Un zeffiro spiro («Подул ветерок, утешив мою душу») из «Роделинды». Но вслед за счастьем мажора вновь шел минор осознания своей горькой земной юдоли в арии из той же оперы Siam prossimi al porto («Уж близок причал тот, где успокоенье страданьям найдем»).
Пианист местами даже больше, чем певец, захватывал своей феноменальной техникой инструментального перевоплощения, поражая способностью превращать жесткий молоточковый рояль то в клокочущий страстями оркестр с его тембральным многообразием, то в нежный клавесин.
Во второй части публика наконец услышала и то, чем привычно восхищают современные контратенора, – виртуозные пассажи. Они встретились и в арии «Твой грозный голос» из музыки Перселла к «Буре», и в Agitato da fiere tempeste из «Ричарда I, короля Англии» Генделя со словами: «Когда после рева дикого шторма моряк вновь видит свою добрую звезду». Голос Орлинского невольно пришлось сравнивать с другими его предшественниками в этом всегда будоражащем воображение виртуозном искусстве контратеноров. Рядом со знаменитым Максом Эмануэлем Ценчичем или супервиртуозом Франко Фаджиоли он как будто несколько проигрывал – как в яркости и плотности тембральной краски, так и в ювелирной выделке каждой ноты в пассажах, в протяженности дыхания, которое у Якуба было отнюдь не безграничным. Однако сила Орлинского заключалась в его простоте, искренности, невычурности. Барочная музыка, основанная на проживании того или иного аффекта, любит таких открытых сердцем простодушных юношей.
А вот давние предшественники, только начинавшие осваивать репертуар легендарных кастратов XVII века, как, например, Йохан Ковальски или Майкл Чанс, Жерар Лен или Альфред Деллер, вспоминались с каждым номером все явственнее. И в этом была своя правда, поскольку и они, первопроходцы, и молодой поляк словно с чистого листа пытались воплотить забытое, но фантастически прекрасное искусство.
Еще думалось о том, что Орлинскому больше подходит музыка добарочная, еще не столь изощренная – музыка многочисленных мадригалов, ранних опер Кавалли, в которой этот голос с баритоновым оттенком в низком регистре может выразить намного больше, чем в стилистически изощренных шедеврах Генделя. А потому песни Перселла прозвучали намного более сбалансированно и очень убедительно.
Особой частью концерта стали песни польского композитора Тадеуша Баирда на тексты сонетов Шекспира, которые, по словам пианиста Михала Беля, привлекли их не только выдающимся переводом с английского на польский, но и тонкой стилизацией старины. А так называемая контролируемая алеаторика в музыкальном языке «Осени» Павла Лукашевского, с которым Якуб Юзеф познакомился во время учебы в Варшавском университете, дала возможность показать, что контратенор – это не только про XVII век, но и про самую обжигающую современность.
Зал уже был взят в сладкий плен музыкантами, но окончательно его взорвал главный хит Орлинского, знаменитый двумя миллионами просмотров, – Vedro сon mio diletto из оперы Il Giustino («Юстин») Вивальди. Это ария византийского императора Анастасия, поющего ее своей горячо любимой супруге Ариадне. Петербургские слушатели возвращались домой, щедро напоенные этой безграничной барочной любовью.
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 97 (6935) от 01.06.2021 под заголовком «В сладком плену контратенора».
Комментарии