В Николаевском зале Эрмитажа открылась выставка «Ландшафт души. Каспар Давид Фридрих»
ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА
Даже если вы никогда не слышали об этом художнике, скорее всего, вам попадалась его картина «Странник над морем тумана». Это, можно сказать, эмблема романтизма в живописи. Стоящий спиной к зрителям над клубящейся туманом бездной («бездны мрачной на краю») молодой человек в темно-зеленом сюртуке — кто он? Может быть, ученый, одержимый идеей познания мира, новый Прометей, несущий людям пламя истины? Поэт? Провидец, прозревающий в тумане судьбы мира? Или падшее существо, грешник, вообразивший себя сверхчеловеком?
Этой картины на выставке нет, в экспозиции только работы из российских музеев. Но в Эрмитаже хранится вторая по величине (после Германии) коллекция работ Фридриха. Кроме того, ее дополнили картинами из ГМИИ им. А. С. Пушкина и еще десятка российских музеев. Так что о творчестве художника можно составить достаточно полное впечатление. Выставка не просто представляет картины Фридриха, но и прослеживает его связь с Россией, императорским двором и русской культурой в целом. Обрамление фридриховским работам — картины и графика русских художников-романтиков, работавших в одно время с ним. Не удивляйтесь, увидев «Кавказские горы», изображенные Лермонтовым. Возможно, картину саму по себе и нельзя безоговорочно отнести к романтизму, но сам поэт — без сомнения, романтический герой, как и его персонажи — Демон, Печорин, Неизвестный из «Маскарада».
Романтизм обычно ассоциируется с бурей страстей. Вот как у Брюллова в «Последнем дне Помпеи» — глобальная катастрофа, которой тщетно пытается противостоять человек. В картинах Фридриха царит тишина. Здесь главное — жизнь души человеческой и ее мистическая связь с мирозданием. Его интересует прежде всего природа, и в ней — ее бесконечной изменчивости, смене времен года, чередованиях рассветов и закатов — отражаются тончайшие движения человеческой души. Люди если и присутствуют в пейзаже, то как фон. Маленькие, затерянные в огромном пространстве, хрупкие фигурки.
«Говорят, что я больше ничего не умею рисовать, кроме лунного света, вечерней и утренней зари, моря и морского пляжа, снежных пейзажей, церковных погостов, заброшенной пустоши, вереницы лесов, утесных пещер и прочего», — писал художник. Как будто этого мало. И ведь у Фридриха в каждом пейзаже есть словно бы мистическое откровение. За земным — всегда мерцает иной мир.
Оформление выставки создал архитектор Максим Атаянц. В Аванзале он выстроил две классицистические полукруглые колоннады. На белом фоне золотыми буквами — название выставки и имя художника. Николаевский зал, подобно храму, поделен на три «нефа». В центре — работы самого Фридриха: 11 картин и 16 рисунков. Слева — экспонаты, рассказывающие о венценосной чете — Николае I и его супруге Александре Федоровне. Справа — посвящение Василию Жуковскому. Эти люди сыграли важную роль в жизни немецкого художника.
Мы знаем Жуковского прежде всего как поэта, наставника великого Пушкина. Он был также прекрасным переводчиком, переводил Гете, Шиллера, Гофмана и сам себя в шутку называл «родителем на Руси немецкого романтизма и поэтическим дядькой чертей и ведьм». Понятно, что, впервые увидев во дворце прусского короля картины Каспара Давида Фридриха, поэт сразу почувствовал в нем родственную душу. Они ведь говорили об одном, пусть один пером, другой — кистью. В их возвышенных произведениях разлита светлая печаль о бренности бытия и неминуемости смерти, одиночестве, культе памяти, в них — мистика, ощущение «двоемирия». Именно Жуковский, который учил русскому языку прусскую принцессу Шарлотту, вскоре ставшую великой княгиней Александрой Федоровной, а затем императрицей, супругой Николая I, посоветовал ей купить картины Фридриха.
Поначалу картины висели в «Коттедже», любимом дворце четы, выстроенном в стиле неоготика и расположенном в Петергофе, в Александрии. В том числе картина «На паруснике», которую сейчас можно увидеть на выставке. Александра Федоровна была особой чрезвычайно романтической, любила рыцарские романы, для нее Николай Павлович устраивал в Петергофе костюмированные праздники с рыцарскими турнирами. С детства ее называли Белой розой — в честь героини романа «Волшебное кольцо». Ей поклонялись, как Прекрасной даме.
На выставке мы видим фрагмент воссозданной комнаты императрицы в «Коттедже», выполненной в стиле неоготика по эскизам Петра Садовникова — это ширма и кресла. Здесь же висит портрет Николая I кисти Вильгельма Августа Голике, прибывший в Эрмитаж из Новгородского музея-заповедника.
В правой галерее — уголок квартиры Жуковского. Мебель подобрана по аналогии, подлинная не сохранилась, как, впрочем, и сам дом на Миллионной, на месте которого выстроили Новый Эрмитаж Лео фон Кленце. Здесь можно увидеть живопись и рисунки самого Жуковского. И, конечно, нельзя пройти мимо изображения вальяжно разлегшегося полосатого кота, сделанного Герхардом фон Рейтерном, другом Жуковского, а впоследствии и тестем — поэт женился на его дочери Елизавете. К романтическому бестиарию можно добавить мистических сов на сепиях Фридриха (как не вспомнить цитату из культового сериала Линча «Совы — не то, чем кажутся»?) и белых лебедей, изображенных на фоне обжигающе-холодного розового цвета.
Небо, свет небесный в картинах Фридриха — особая тема. Люди у него часто изображены спиной к зрителям. Даже если это портрет, как в случае со знаменитой картиной «Василий Жуковский, Сергей и Александр Тургеневы». Эти трое смотрят вдаль на играющее фантастическими красками, медленно остывающее небо. Они стоят у чугунной решетки, в узор которой кириллицей вплетена надпись: «Василий Жуковский». Картина была подарена Тургеневым Жуковскому и хранилась у него.
Или вот картина «Закат солнца (братья)». Стоящие спиной фигуры в накидках и причудливых шляпах можно принять за монахов какого‑нибудь тайного ордена. Тема братства была для художника важной и травмирующей. Ему было тринадцать, когда он провалился под лед. Брат спас его, а сам погиб. Чувство вины отравляло его жизнь, вызывало депрессии. В конце жизни художник пережил инсульт, был частично парализован и совершенно разбит морально. «Был у Фридриха. Грустная развалина. Плакал как дитя», — записал в дневнике навестивший больного Жуковский. После смерти Фридриха забыли. И вспомнили лишь на переломе XIX – XX веков, что неудивительно. Он был так созвучен поэтам-символистам с их попытками высказать — несказанное, воплотить — ускользающее, разглядеть будущее в густом тумане…
Николаевский зал сейчас залит приглушенным сине-фиолетовым светом, придающим пространству что‑то мистическое. Помнится, Гете, с которым Фридрих, конечно же, был хорошо знаком, в своем «Учении о цветах» назвал синий цвет «прелестным ничто». На высоченном потолке — проекция бегущих облаков. Так бы и смотрел, особенно под мелодии эпохи романтизма, записанные специально для выставки оркестром Теодора Курентзиса musicAeterna. Вот бы поставить там пару шезлонгов…
Выставка продлится до 13 апреля.
Возрастное ограничение 6+
Читайте также:
В реставрационно-хранительском центре Эрмитажа «Старая Деревня» открылись два новых раздела
В Синей спальне Зимнего дворца открылась выставка «Безмерно обожая изумруд»
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 240 (7816) от 18.12.2024 под заголовком «Вещая душа».
Комментарии