Увидеть нереальное

Петербургской режиссер Ирина ЕВТЕЕВА снимает свои картины в сложном жанре игровой анимации, когда на 30-минутную ленту уходит не менее года работы. Признанный мастер, в полном смысле слова собственноручно создавший новую анимационную технологию, уже подарила миру более десятка уникальных кинолент. Первой была картина «Крысолов» (1984), которая сразу привлекла к молодому художнику внимание маститых Алексея Германа и Александра Сокурова.

ФОТО предоставлено прессс-службой prolinefilm

– Ирина, почему вы обратились именно к прозе Александра Грина? Смею предположить, что вас – уже не как читателя, а как художника – привлекает удивительная живописность его языка, где каждое слово – как мазок с ваших «оживших картин»...

– Грина я читала всегда и продолжаю читать. Более того, у меня и сегодня слезы льются на тех же строчках, что и в юности. Например, рассказ «Арвентур» начинается со строк: «Когда отцветает сердце...». Я ведь к Грину не первый раз обращаюсь: мой первый фильм «Крысолов» – оттуда же родом.

– Думаю, его многие и сейчас были бы рады посмотреть. Эта картина жива?

– Она существует, хотя и порвана немного. Мы не очень удачно перевели ее на кассету, и потому я не горю желанием ее кому-то показывать. Но она сделала свое дело, была для меня в жизни очень важной вехой. И вообще в тот период случилось много чего мистического, связанного с крысами. А уже после «Эликсира» я решила, что темные силы больше трогать не буду – они материализуются...

– Но все же фильм этот открыл новый этап вашей жизни.

– Да, вскоре на любительской студии ЛОМО, где я снимала картину, ее посмотрел Олег Ковалов (петербургский киновед и режиссер. – Прим. ред.), и она ему очень понравилась. Тогда искали авторов для Мастерской первого фильма. Благодаря Олегу и произошло знакомство с Сокуровым и Германом...

– ...которые вас и благословили?

– Ну сначала мой фильм Сокурову больше понравился, а уж потом и Герман пригляделся и сказал: «Не трогайте девочку, пусть делает, что хочет...».

– И вот спустя много лет она захотела снять «Фанданго». Почему именно этот гриновский рассказ?

– Я всегда готова была его снимать. Наряду с «Крысоловом» и «Блистающим миром» рассказ «Фанданго» был самым любимым. Он не совсем совпадает по времени с обожаемым мною Серебряным веком, но совпадает – по настроению. Эти нереальные истории, которые всегда происходят в книгах Грина, они ведь на самом деле где-то рядом, просто надо уметь их увидеть.

– А откуда взялась идея дилогии?

– Меня заинтересовала восточная притча, я давно хотела «поработать» с Китаем, и потом две эти истории во многом похожи: и тут, и там герои входят в картину... Я еще когда над «Маленькими трагедиями» работала, вдруг подумала, что из Сергея Дрейдена, тонкого блистательного художника (в той картине он снялся в трех ролях: Скупого рыцаря, Сальери и Командора), получился бы хороший китаец.

– А как обычно вырастает образ новой картины?

– Тут нет никакой логики – всегда по-разному... Как по-разному люди приходят в профессию. Например, я и не думала, что стану заниматься анимацией. На кафедре кино-фотоискусства, где я училась, снимали в основном игровые и документальные короткометражки. Словно что-то берегло меня вплоть до того момента, пока мне не дали постановку на «Ленфильме» в Мастерской первого фильма у Германа...

Как ни странно, в режиссерской работе мне очень помогает то обстоятельство, что я уже 34 года преподаю. Поначалу, будучи ассистентом Фрижетты Гургеновны Гукасян, я надеялась просто тихо отсидеться. Но по необходимости пришлось ее подменять, а позже привыкла держать аудиторию. И этот опыт работы с аудиторией помог потом на площадке, где надо руководить процессом.

– Вы ведете сейчас в Санкт-Петербургском институте кино и телевидения курс кинодраматургии и, я уверена, там тоже идете своим непроторенным путем. Чему вы в первую очередь учите своих студентов?

– На первом курсе, как и везде, мы изучаем элементарные понятия: что такое сюжет, фабула, композиция, сценарий. Но при этом обязательно смотрим фильмы и их анализируем. Я хочу, чтобы студенты не только писали, но и понимали, как построено кино – не только с вербальной, но и с визуальной точки зрения. На втором курсе изучаем драматургию неигрового фильма и анимации, а с третьего курса (и это уже не как у всех) занимаемся структурным анализом картины.

– А на каком материале?

– Сначала они читают «Гамлета» и делают структурный анализ пьесы. Потом изучают дневники и статьи Козинцева, а потом уже смотрят сам фильм, делая структурный анализ – но через пластику. Дальше говорим о влиянии костюмов и декораций на сюжет фильма, разбираем, какая тема главная, а какая неглавная. Потом смотрим фильмы – от «Расемона» до картины Жана Кокто «Орфей» с его эллипсовидной композицией, в обязательном списке – вариативно интересный «Пес-призрак. Путь самурая» и «Беги, Лола, беги». Классику к этому времени мы уже посмотрели на первом курсе: в том числе любимого Феллини и Куросаву.

...Создатель сочных живописных кинополотен, Ирина Евтеева и живет со вкусом. Увлеченно говорит о своей профессии и заразительно хохочет, вспоминая студенческие проделки. Экзотика и поэтизированная обыденность словно перетекают из стен ее мастерской прямо на экран, где оживают смирно висящие на стене марионетки и волшебно горит самоцветами драгоценная корона, на самом деле усыпанная дешевыми стекляшками. Преображение – ключевое слово для этого дарования.

У Ирины Евтеевой хрестоматийно-правильный русский тип внешности, и я удивилась, когда узнала, что ее петербургская родословная ведет начало от немцев, приглашенных Петром делать мозаики. Это обстоятельство как-то накрепко соединило ее в моем сознании с Алисой Фрейндлих, у которой предки были немцами-стеклодувами, также приглашенными Петром продвигать в России это ремесло. Алиса Бруновна мне даже показывала как-то стеклянный шар с фамильным вензелем, который выдул ее дальний предок. В семье Ирины Евтеевой не осталось никаких материальных свидетельств фамильного производства. Кроме одного: изобретенная ею техника в чем-то сродни мозаичному искусству: буйство красок и торжество соединения несоединимого, когда из ничего – осколков, обрывков старых фильмов, мерцающих цветовых пятен – возникает вдруг художественное полотно... Эти фильмы, вероятно, следует хранить в музее как национальное достояние. Но не просто русской, а в большей степени именно петербургской культуры.

Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 108 (5481) от 18.06.2015.