Утомленные мраком

Кинофестиваль «Литература и кино» прошел в Гатчине уже в двадцать второй раз. В этом году знаменитых иностранных гостей не было. Приглашены были только наши литераторы и кинематографисты. Самым прочным связующим звеном с вечностью послужил приглашенный также праправнук Достоевского Дмитрий Андреевич. Между литературой и кино всегда стоит проблема киноэкранизаций. Вот этой теме и посвятили на фестивале «круглый стол», который прошел в Центральной городской библиотеке имени Куприна. Название для встречи, впрочем, выбрали более пространное: «Книга, фильм, сериал – выгоды и опасности альтернативы».

Иллюстрация Fer-Gregory/shutterstock.com

Для нас была прелестная эпоха

– В названии нашей встречи есть словосочетание «опасности альтернативы», – подчеркнул в самом начале ведущий встречи кинокритик Андрей Шемякин. – Казалось бы, альтернатива – это прекрасно, а монополия – плохо. Ища альтернативы, мы учимся демократии.

Но бывают альтернативы мнимые, когда куда ни кинь – всюду клин. Одно дело – интерпретация произведения, а другое – когда мама не горюй, мы вообще перестаем узнавать все, что можно. И где грань между самоцензурой и интерпретацией? Между пляской на костях классика и более глубоким и новым прочтением его наследия?

Вопросы тяжело повисли в воздухе. Шемякину эксперты ответили по-разному. Кого-то все же беспокоила материальная сторона вопроса.

– Исчезли консультанты в фильмах, – жаловался праправнук Федора Михайловича. – Вот когда снимали сериал «Достоевский», никто не обратился в музеи писателя в Петербурге и Москве. Мне только девушка позвонила и спросила – какие глаза были у Достоевского? Я говорю: такие же, как у меня. Даже с точкой на зрачке. Приезжайте, убедитесь... Она и этого не сделала. Наплевательское отношение к зрителю...

– Наличие исторического консультанта – это важно, – поддержал его писатель Леонид Юзефович. – В фильмах по моим произведениям тоже ошибок очень много. Вот сейчас в киноленте по моей повести я обнаружил надписи с ошибками в старой орфографии. И я это вижу очень часто. Путают «ять», твердый знак и «е»... У средневековых богатырей – прививки от оспы.

– Можно снимать как угодно, – заявил кинокритик Давид Шнейдеров. – Акутагава сказал: счастье классиков – в том, что они, как-никак, мертвы. Почему по шекспировской «Ромео и Джульетте» могут быть мюзикл «Вестсайдская история», крутой боевик «Ромео должен умереть», современная гламурная версия с Ди Каприо... А по «Идиоту» Достоевского ничего сделать нельзя? Можно снимать серьезного «Идиота» – а можно снять «Даун Хаус», как его снял Рома Качанов. Достоевский бессмертен, он выдержит и «Даун Хаус».

Глава Союза писателей СПб Валерий Попов высказался, скорее, примиряюще:

– Литература в кино буквально вообще непереводима. Попробуй-ка перескажи словами Бетховена! Вот я недавно смотрел с коллегами говорухинскую экранизацию Довлатова – «Конец прекрасной эпохи». Сначала – резкое неприятие. Сплошная неправда. Идет титр «1969 год» – а мы-то помним, что Довлатов в 1974 году переехал в Таллин!

Появляется сам герой, томный красавчик. Мы думаем: «Ну какой же это Серега». Он был мрачный всегда, значительный, тяжелый. Большинство довлатоведов разбежались, а я досмотрел. И знаете, мне понравилось. Трогательно, пленяет.

Да, Довлатов не писал, что это была прекрасная эпоха. Но Говорухин напомнил, что для нас это была прелестная эпоха. Мы ждали, что скоро наступит рай в России... Не сравнивай ты это с Довлатовым и с правдой жизни. Просто смотри фильм. И фильм победит.

Галич «едет за колбасой»

Из первых, так сказать, рук поделился своими ощущениями режиссер Сергей Урсуляк, известный своими вызвавшими большие споры экранизациями «Тихого Дона» и «Жизни и судьбы».

– Сложность есть – когда берешься за такие произведения – в ответственности перед автором, каналом и собой. Не хочется сделать хуже, чем ты мог бы. Невозможно быть настолько высокомерным, чтобы вступать в какие-то отношения с Шолоховым: «Я понял тебя, Михаил».

Сложность в зрителе, который весь год смотрит по телевизору дребедень, а потом вдруг должен воспринять Шолохова или Гроссмана. Сложность в телеканалах, которые делают плоскими звук и изображение.

Но масса критических отзывов никоим образом не повлияла на мое самоощущение по простой причине: я и «Жизнь и судьбу», и «Тихий Дон» снимал в полном соответствии с тем, как мне хотелось их снимать. Я часто читаю в прессе, что мне выламывали руки, загоняли иголки под ногти и заставляли избавиться от того и сего. Отвечаю: ничего этого не было, я работал в любви...

– Цензура – это одна из самых модных тем нашего времени, – оживленно подхватил писатель Сергей Есин. – Но мне кажется, что весь этот нажим, который якобы испытывал художник в советскую эпоху и испытывает сейчас, – некая придумка, о которой говорят, как правило, очень средние авторы. Помню, главный редактор «Нового мира» Сергей Залыгин как-то мне сказал: «В общей сложности у меня вычеркнули полстраницы». А сам я работал на радио: режимное предприятие, как-никак. И все равно весь этот нажим кончался на среднем уровне. Там поднимался переполох – а выше все разрешали. У меня таким образом проходили и Блок, и Гумилев... А эти мифы о цензуре продолжают жить до сих пор.

– Что вы говорите! Галича вышвырнули из страны, – страшным тихим голосом заговорил Давид Шнейдеров.

– Это вопрос терминологии. Может, вышвырнули, а может, сам уехал за колбасой или за великими идеями, – отвечал ему Есин.

«Есть вещи, которых не было»

– Вот мы говорим о проблеме с точки зрения интересов автора, продюсера, режиссера... А с точки зрения государства? – напомнил о важном главный редактор «Литературной газеты» Юрий Поляков. – Кино и телевидение продолжают серьезно влиять на общество – и, конечно, это интерес государственный. Вот несколько лет назад выходил сериал «Раскол» – и сколько было замечаний от историков по поводу ошибок? Мы делали интервью со сценаристом сериала – так он не читал, например, роман Владимира Личутина «Раскол». Как можно так работать?

Конечно, в других случаях государство ни в коем случае не должно вмешиваться. Но когда дело касается просвещения народа – здесь следует, понимаете, не бояться... Я не о цензуре, но нужно же учитывать интересы общества!

– Но телеканалы же частные... – возразил Шнейдеров.

– Какие – частные?! Эрнст что – частник? Он бы давно уже побирался! Они все за казенные деньги существуют.

Я вам скажу, что цензура в той или иной форме во всех странах есть, была и будет. Просто она осуществляется разными методами. Вообще я считаю, что свобода – это всего-навсего приемлемая для человека степень принуждения... – позволил себе Юрий Михайлович немного философии.

Попросила слово женщина из зала.

– Каждый режиссер, который живет в России, должен прежде всего думать о стране, быть патриотом. Мне надоело, что всегда хают нашу русскую и советскую историю. Я устала от фильмов, где постоянно показывается ГУЛАГ, какие-то недостатки советской истории... Это ужасно. Это неправильно воспитывает молодежь, которая считает, что в Советском Союзе все было плохо. Не зацикливайтесь на этой теме! Снимайте, но снимайте правильно.

– А вы много смотрели фильмов про ГУЛАГ? – снова тихим страшным голосом заговорил Шнейдеров.

– Да я и не хочу их смотреть.

– Тогда по какому праву вы говорите о том, в чем не понимаете? Если вы их не смотрите – зачем говорить, что они заполонили экран! – воскликнул в сердцах кинокритик.

– А я согласен с вашим пафосом, – поддержал женщину Поляков. – Меня тоже, как жившего в советское время, раздражают в фильмах о той эпохе чудовищные фантазии и идиотские нагромождения. Этого не могло быть, потому что этого не могло быть никогда. У советской власти достаточно своих грехов, но есть вещи, которых не было. Потом узнаешь, кто это снимал – оказывается, какие-то молодые ребята, которые не помнят ту эпоху. Советской литературы они не знают, чтобы свериться с ней. А она, может, и не замахивалась на обобщения, но в деталях была очень достоверна.

У некоторых антисоветизм носит патологический характер. Человек не может вздохнуть без того, чтобы не сказать гадость о советской власти, о которой он и понятия не имеет.

Вот кто помнит, за что сидел Иван Денисович? Ведь он был дезертир. Вышел из одной части и не дошел до другой. Может, и случайно, но я лично не встречал ни одного заключенного, который сказал бы: «Меня посадили за дело». У всех есть «стечение обстоятельств». Нет, вы перечитайте «Ивана Денисовича»! Вот барак, и все там сидят вроде по недоразумению. Но только что закончилась великая война, где были предатели, коллаборационисты, тыловые жулики, нарушители дисциплины, мародеры, насильники, спекулянты... Они-то все в каком бараке сидели?

Или вот сейчас: у нас сидит всего лишь вдвое меньше народу, чем при Сталине. Вы их спросите – они тоже ни в чем не виноваты. Но так не бывает, что никто не виноват. Так что пора заканчивать с мифологией и вокруг так называемой сталинской эпохи. Она, конечно, была гораздо сложнее, противоречивее...

Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 072 (5689) от 25.04.2016.