Тысяча вторая ночь Шехеразады. Василий Петренко – о нескучном симфоническом концерте
В Большом зале Филармонии дирижер Василий ПЕТРЕНКО с Академическим симфоническим оркестром исполнил увертюру к «Руслану и Людмиле» Глинки, симфоническую поэму «Шехеразада» Римского-Корсакова и Первый виолончельный концерт Шостаковича. Музыковед Владимир ДУДИН расспросил маэстро о том, как сделать нескучным симфонический концерт и как искусство реагирует на ограничения.
ФОТО Стаса ЛЕВШИНА предоставлено пресс-службой Филармонии
– Программа вашего концерта представила три ключевые точки хрестоматии по истории русской музыки. Как вы выстраиваете «маршруты» подобных программ?
– Даже в самом заигранном сочинении можно искать новые глубины, смыслы, всегда можно оттачивать исполнение. Мы с оркестром провели за время репетиций очень много работы и над увертюрой Глинки, и над «Шехеразадой» Римского-Корсакова. В России существует неискоренимая традиция играть увертюру к «Руслану...» очень громко. А ведь композитор написал ее еще в 1842 году, когда ни Чайковского не было, по большому счету ничего еще и не было здесь. И ориентирами, существовавшими к тому моменту, были итальянская и немецкая оперы, бетховенские симфонии, начинался Шуберт.
У Глинки в увертюре музыка облечена в ткань оркестровки, питавшейся традициями предшественников – Моцарта, Гайдна, Бетховена, Россини. Но сложилась традиция почему-то играть очень широко и настойчиво, как при открытии тяжелого официального занавеса во время торжества. Получается зачастую впечатляюще, но четкости, ясности и прозрачности, которые есть в оркестровке, в исполнении, как правило, не хватает. Мы долго работали над звуком, который должен браться нешироким смычком, с более тщательной артикуляцией, с большим пониманием движения фразы.
В концерте Шостаковича слышна большая история, личная жизнь композитора всплывает за каждым звуком. Я много дирижирую Шостаковича, и перед глазами всегда возникает визуальный ряд из улиц Петербурга, происходивших в нем событий. И у Римского-Корсакова есть фрагменты, требующие большего внимания с точки зрения баланса, чередования значимых тем и мотивов, единства фразировок. Все слишком привыкли к «Шехеразаде», переставая задумываться о деталях. А в ней помимо известных историй, обозначенных в названиях частей, есть еще и философская составляющая. Эта женщина смогла удержать внимание своенравного, мягко говоря, мужчины в течение почти трех лет. Какой характер нужно иметь, какие истории ей нужно рассказывать и почему Шахрияр решил сохранить ей жизнь и в конце концов отпустить. Финал симфонической поэмы симметричен началу, но в нем изменена оркестровка, добавлено соло. Да, она возвращается на родину, слышится ностальгия. Но у меня финал оставляет ощущение, что лучший, самый интенсивный, напряженный и насыщенный период ее жизни остался позади, он больше никогда не повторится. Фигура прощания чувствуется очень остро, в том числе и самим Римским-Корсаковым, который в тот момент как раз прощался со своей молодостью, переходя в разряд академистов.
– Вы эти истории рассказывали оркестрантам на репетициях?
– Я всегда помню слова Евгения Александровича Мравинского о том, что дирижер очень много говорить не должен. Это, как правило, вызывает раздражение.
– В петербургской Филармонии работают два симфонических оркестра – АСО и ЗКР. Большинство музыкантов в них – выпускники Ленинградской — Петербургской консерватории, но у обоих коллективов сложились разные традиции. В чем, на ваш взгляд, они заключаются?
– У каждого из этих оркестров есть свое лицо, которое определяет их репертуар. Каждый в чем-то силен, в чем-то менее искушен. В афишах последних лет мне не хватает современной музыки. Вот появилась Девятая симфония Малера, но скорее в порядке исключения. А стандартная основа большинства ведущих оркестров Европы – музыка Малера, Брукнера, Штрауса.
Для меня всегда важно не только исполнять популярные произведения, но развивать и завоевывать публику сочинениями, которые ей неизвестны. Творческое лицо оркестра зависит и от фигуры художественного руководителя. Заслуженный коллектив отражает лучшие черты таланта Юрия Хатуевича Темирканова, его музыкальность, творческую яркость, умение вести фразы, особенно в музыке Чайковского, Рахманинова, Прокофьева, Стравинского. У Академического симфонического, с которым много лет проработал Александр Сергеевич Дмитриев, репутация интеллектуального, в чем-то музыковедческого...
– Собственно академического...
– Да. А сближают оба оркестра акустика и атмосфера Большого зала Филармонии, в котором они живут.
– Вы продолжаете жить на две страны, у вас два гражданства?
– Да, и я себя комфортно чувствую в обеих странах. Так сложилось, я ничего специально для этого не предпринимал, не было такой самоцели. Мне выпала высокая честь возглавить два интересных амбициозных оркестра – Госоркестр им. Е. Светланова и со следующей осени – Королевский филармонический оркестр в Лондоне.
– Как изменилась стратегия планирования дирижерской работы со времен локдауна?
– Я не могу пожаловаться. С октября безостановочно работаю. Были концерты в Нидерландах, на Канарах, в Москве, в Осло, будут выступления в Берлине и Лондоне. Но многие проекты, конечно, были перенесены, поменялись программы. Возникло много камерного репертуара, в иное время у меня не было бы возможности изучить столько камерной музыки. Но в целом, безусловно, изменилось планирование. Если раньше я знал, что у меня будет в ближайшие три года, то сейчас узнаю за две недели, состоится ли тот или иной проект. И о концерте в Большом зале Филармонии я узнал за месяц.
– Как думаете, мир преодолел свой очередной сложный период?
– Я думаю, что сложный период еще не начался. Пандемия – это лишь одна часть. Сейчас все борются с болезнью, кто-то лучше, кто-то хуже, у нас есть один невидимый невооруженным глазом враг. Но, когда начнутся экономические проблемы, а они неизбежно начнутся, пока их не так остро почувствовали, тогда и выяснится уровень сложности. Из-за роста безработицы во всем мире экономике, какой бы она ни была устойчивой, придется сильно перестраиваться.
Последствия того, что происходит сейчас, будут ощущаться долго, а возможно, и всегда. Среди них, к примеру, работа на удаленке, означающая, что огромное количество офисов опустеет, что скажется на цене, на всем обслуживающем персонале. Сектор магазинов стремительно вымирает, потому что все движется к онлайну. Образование на удаленке – процесс дальнейшей сегрегации образования. Очное останется, но подорожает. Все эти проблемы отразятся на расслоении общества, миру еще предстоит с ними столкнуться.
– Мрачные перспективы вы рисуете. Есть мысли оптимистичнее?
– Есть и такие, потому что даже после таких исторически сложных периодов, как 1910 – 1920-е годы с Первой мировой войной и эпидемией испанки, искусство дало очень большой расцвет. Стремление мира преодолеть через искусство экономические сложности усиливалось. В 1920-е годы произошел расцвет идей и в музыке, и в архитектуре, и в живописи, и в литературе. А после Второй мировой войны 1945 год стал годом основания множества оркестров, театров, галерей. В 1940 – 1950-е творческая мысль развивалась очень активно. Того же самого я ожидаю и сейчас.
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 28 (6866) от 17.02.2021 под заголовком «Тысяча вторая ночь Шехеразады».
Комментарии