Труп невесты

В рамках проекта Theatre HD, показывающего британские драматические спектакли на экранах кинотеатров, состоялась премьера спектакля театра «Янг Вик» «Трамвай «Желание» по пьесе Теннесси Уильямса в постановке Бенедикта Эндрюса. Этот хит лондонского театрального сезона сошел со сцены в конце нынешнего сентября, зато теперь его можно увидеть в «Авроре», в «Формуле кино Галерея» и еще нескольких петербургских кинотеатрах.

ФОТО сайта www.coolconnection.ru В спектакле, где роль Бланш Дюбуа играет Джиллиан Андерсон, Стэнли Ковальски, герой Бена Фостера, отходит на второй план.

«Трамвай «Желание» — важный текст для английской сцены. Конфликт культуры и варварства, утонченности и грубости, духовного и животного делает эту американскую пьесу исключительно желанной для британского театра. Почти как «Вишневый сад». Мотив разорения старых гнезд и до отчаяния забавной жизни их бывших обитателей, бесприютных и нелепых скитальцев, зачастую оказывается более значимым, чем все смелые сексуальные откровения конца 40-х — начала 50-х годов прошлого века.

В классическом фильме Элиа Казана с Вивьен Ли и Марлоном Брандо в главных ролях у каждого из героев была, что называется, «своя правда». Более того — тогда, в послевоенных 1950-х, изрядно траченная молью трепетная интеллигентность Бланш Дюбуа ощутимо уступала в правоте победительной витальной мощи Стэнли Ковальски. А вся классическая английская литература, преподаваемая этой очаровательно сомнительной, почти бесплотной феей, явно теряла смысл перед неотразимым, хотя и совершенно иррациональным обещанием свободы, силы и новой чистоты «другой Америки», олицетворяемыми новорожденным богом из польских эмигрантов.

Однако довольно быстро выяснилось, что Марлон Брандо такой один. Не только среди актеров — вообще. И что никакого особого права на истину у сильного, уничтожающего слабого, нет. Ницшеанские искры вокруг образа Стэнли померкли. И иллюзии относительно «нового мира», который способен создать дикарь, только что жестоко уничтоживший последние следы старой культуры, развеялись через пару десятилетий. «Трамвай «Желание» проехал историческую остановку.

С тех пор Стэнли Ковальски — со всей своей неотменимой мужской харизмой — все чаще утрачивает драматическую самостоятельность и вместо полноправного участника диалога оказывается лишь центральным вопросом внутреннего монолога Бланш Дюбуа. Не случайно в последней заметной лондонской постановке «Трамвая «Желание» главными персонажами получились Бланш (ее играла Рэйчел Вайс) и ее сестра Стелла (Рут Уилсон). Девушки между собой спорили, решая, как устроен мир и какова цена выживания, а Стэнли (в исполнении весьма достойного Эллиота Кауэна) скромно отошел на второй план. Сексуальность не перестала быть аргументом, но перестала быть тем решающим, последним аргументом, после которого спор прекращается.

Режиссер Бенедикт Эндрюс пошел еще дальше. Он начисто отменил «забористую красу» Елисейских Полей Нового Орлеана, превратив с помощью художника Магды Уилли этот бедный, но притягательный район в универсальный «веселый поселок», место компактного проживания разномастных гопников. Никакого «хмельного звучания синего пианино» (как в авторской ремарке), никаких «белых домиков с вычурными фасадами», вместо всего этого — металлические конструкции привокзальных лестниц, на ступеньках которых проводят вечера местные девицы, так и не освоившие искусства грызть «семки».

Дом Стэнли и Стеллы — вращающаяся площадка, вокруг которой сидят зрители. Мужчины здесь носят пестрые гавайские рубашки, Стэнли Ковальски (Бен Фостер) щеголяет армейскими наколками на внушительных бицепсах, женщины любят обтягивающие цветные лосины, Стелла (Ванесса Кирби) — самая красивая девушка «на раене». Она всплакнет по «Мечте», «большому дому с белыми колоннами», когда сестра расскажет о том, что наследство потеряно, но на самом деле у Стеллы давно уже иные мечты. Бедность всего лишь печальна, претенциозное убожество унизительно. Бланш Дюбуа не только разочарована, но и шокирована.

Джиллиан Андерсон создает свою Бланш не на пустом месте. Между тем, что актриса делала когда-то, играя агента Скалли в «Секретных материалах», и теми задачами, что подвластны ей теперь, — профессиональная пропасть. Возможно, для того чтобы сыграть такую Бланш Дюбуа, нужны были и ее диккенсовские леди, и Нора в «Кукольном доме», и жутковатая хозяйка публичного дома в «Багровом лепестке и белом»: Андерсон, балансируя на грани гротеска, легко берет диапазон от нежных девических грез до трупного разложения, не выходя за границы образа. В этом смысле затянутая паутиной «вечная невеста», сумасшедшая и хрупкая диккенсовская мисс Хэвишем, ближе всех к нынешней героине.

Бланш Дюбуа в этом спектакле восхитительно невыносима. Эта изящная нимфа в светлом костюме, золотистом, как пыльца бабочки, вдрызг пьяна, она с хитростью опытного алкоголика находит, прячет и выпрашивает спиртное, едва держится на ногах, свою неустойчивость оправдывая высокими каблуками и трепетной повадкой. Ее прилюдно тошнит. Она величаво снисходит до простых смертных, позволяя таскать за собой чемоданы. Она с порога начинает оправдываться, а оправдываясь — обвинять. С ее бестактностью может соперничать только ее манерность, а с жалостью к себе — только нелепое сомнамбулическое кокетство и болезненная страсть к комплиментам (режиссер и актриса читали пьесу внимательно и не сыграли в поддавки ни разу). Ей — о, ужас! — глубоко плевать на английскую литературу. Ее аристократические претензии безосновательны, она капризничает, ломается и ноет, она давно уже не леди и, быть может, никогда ею не была. Ее «маленькие личные секреты» жалки, а пожалуй что и гадки. Она неуместна, невозможна, неприятна. Но — и в этом едва ли не главный ужас — она права.

Бланш Дюбуа слишком претенциозна, чтобы называть лопату лопатой, зато зверя она называет зверем. То, что она сама оказалась сломленной беспощадной в своей грубости и пошлости жизнью, еще не значит, что следует изменять идеалам и опускаться до варварского состояния. Безукоризненно точную и жесткую характеристику своему победительному зятю-самцу эта Бланш Дюбуа способна выдать, даже не приходя в сознание. Это и вправду не борьба взглядов (ну нет у гопников никакой «своей правды»), это «борьба видов». С точки зрения теории Дарвина Стэнли Ковальски побеждает. Но пьеса Теннесси Уильямса как раз и напоминает, что бывают и иные теории.

Джиллиан Андерсон всю роль строит как единый вокальный цикл: нетрезвое мурлыканье переходит в томное мяуканье, капризное нытье в слезливые ламентации. Но ближе к финалу, когда этот высокий нежный голос начинает звенеть струной, все напряженнее и выше, а слова сливаются в нескончаемый непереносимый стон, ноты, которые берет актриса, оказываются подлинно трагическими.

«Давно назначенное свидание» со Стэнли сыграно, как свидание со смертью, напоминая о том, что в пьесе Уильямса фигурирует не только трамвай «Желание», но и трамвай «Кладбище». Для того чтобы отдать Бланш докторам и отправить в психушку, ее ценой немалых усилий отдирают от косяка, а потом буквально соскребают с пола. Потрясением спектакля становится не то, что героиня сломалась, а, напротив, то, что она продержалась так долго.

Жизнь самым бесчеловечным образом не покидает это уже уничтоженное, раздавленное, некогда прекрасное существо — Бланш лежит плашмя, и только дрожащая рука все еще тянется вверх. «Я всегда рассчитывала на доброту незнакомцев», — произносит героиня знаменитую реплику. Врет опять. Никогда ни один незнакомец не был к ней добр. Но она продолжает рассчитывать на доброту. Так уж воспитана.

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 207 (5333) от 05.11.2014.