Театр «Санкт-Петербург-опера» завершил 2021 год премьерой оперы «Черевички»
Премьерой оперы «Черевички» П. И. Чайковского театр «Санкт-Петербург-опера» завершил календарный год. Дирижер Максим Вальков за пультом деликатно адаптировал пышную партитуру для условий камерной сцены.
ФОТО Марата ШАХМАМЕТЬЕВА/предоставлено пресс-службой театра «Cанкт-Петербург-опера»
Петр Ильич взялся за сюжет малороссийской повести Гоголя о ночи перед Рождеством (когда Солоха с Чертом решили похитить месяц с морозного звездного неба) раньше Николая Андреевича Римского-Корсакова, который выпустил свою оперу восемью годами позже. Может, именно поэтому и прижилась опера Римского-Корсакова успешнее шедевра Чайковского, затмив его симфонической изобретательностью и эффектной изобразительностью в картинах шествия звезд и планет, в плясках нечисти, в которых был так силен автор «Снегурочки». Даже Валерий Гергиев до сих пор не поставил «Черевички», зато «Ночь перед Рождеством» значится в репертуаре Мариинского театра на протяжении нескольких сезонов.
Любопытно, что самым популярным вокальным номером из «Ночи перед Рождеством» оказалась выходная ария Оксаны перед зеркалом, а из оперы «Черевички» — пронзительная песня Вакулы, собравшегося утопиться после того, как получил приказ раздобыть «черевички, как у царицы». Впрочем, в «Черевички» вошел музыкальный материал оперы «Кузнец Вакула», сочиненной десятью годами ранее, да и истории несчастных привлекали Петра Ильича куда больше, чем счастливых.
Сравнение этих двух опер, написанных на один сюжет, могло бы не только дать ответы на вопросы о творческом методе двух русских гениев, но и многое объяснить в их понимании комического и лирического, важного и второстепенного, мужского и женского. Любопытно сопоставлять их и с точки зрения понимания природы гоголевской поэтики. Римский-Корсаков с его блистательным умением давать броские, осязаемые звуковые характеристики героям, находить яркие симфонические краски для описания явлений природы ушел много дальше. Петр Ильич вооружился любимыми секвенциями всех видов и направлений, которыми с малороссийской щедростью сдобрил палитру своих симфонических нарядов. Посмеяться над гоголевской фантасмагорией удалось обоим, но Римский-Корсаков посмеялся как художник-карикатурист — очень зримо и осязаемо, а Чайковский — как поэт-романтик, по-имперски широко, в духе монументальных полотен. Барочной пышности было не занимать ни тому, ни другому, обоих композиторов привлекла возможность прописать красоту зимней ночи, лихие прыжки через костер, удалые песни и пляски обитателей Диканьки, роскошь двора императрицы.
Режиссер Юрий Александров вместе с бессменным помощником художником-постановщиком Вячеславом Окуневым взяли в качестве стартового творческого «капитала» категории симфонической роскоши. Они нашли резонанс в фактуре гигантских «писанок» — музейных яиц Фаберже. К тому же сцена «Санкт-Петербург-оперы» требует как от режиссера, так и от художника умения размещать многофигурные композиции опер на маленькой площади. Стремящаяся взломать рамки сцены лепота декораций как будто силилась дать повод посмеяться над игрой в большой имперский стиль — объект ностальгии любого современного режиссера, да и зрителя. Хотя современному сознанию, напичканному всевозможной информацией, хочется смехотерапии несколько иного толка — сбивающей стереотипы, создающей диалог смыслов в пику их иллюстративной прямолинейности.
При всех длиннотах оперы, которые остро хотелось сократить, слушать певцов в этом театре можно бесконечно. Роль знойной и капризной красавицы Оксаны исполняла Мария Бочманова. После ее дебюта в партии Нормы в этом же театре было очень интересно услышать и увидеть новые грани ее большого таланта. Богатый характер ее Оксаны включал и девичью нежность, и колдовскую власть, и стервозность норова. Вакулой стал Ярамир Низамутдинов, которого природа наделила чудесным полноводным тенором, статью и харизмой большого героя вкупе с киногеничной внешностью. В сочных красках его тембра слышались даже лемешевские нотки.
Неотразимой получилась и пара Солохи и Беса, которую великолепно представили меццо-сопрано Лариса Поминова и баритон Владимир Казаков. Умная ученица школы Юрия Александрова, мастерица пения, наделенная невероятной красоты голосом, являла образец вокально-драматического наполнения роли, способности органично существовать на сцене в любых предлагаемых обстоятельствах.
Серию гротесковых портретов создали бас Геворг Григорян (Чуб), Ефим Расторгуев (Пан Голова) и особенно уморительный Виктор Алешков в комической роли Школьного учителя. Вишенкой на торте стало выпевание оды Светлейшим в исполнении знойного баритона Алексея Пашиева. Витиеватая стилизация куртуазного прошлого вскоре откликнется у Петра Ильича в гениальной пасторали «Искренность пастушки» в «Пиковой даме». Но в «Черевичках» объектом композиторской нежной иронии оказалось именно многословие ритуалов русского двора.
Музыкальным же «яйцом Фаберже» с первой до последней ноты оставалась музыка оркестра в руках Максима Валькова. Он на глазах у публики словно заново создавал этот единственный лирико-комический шедевр Петра Ильича Чайковского.
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 1 (7084) от 10.01.2022 под заголовком ««Черевички» под Фаберже».
Комментарии