Тайна большого Гайдара

Обнаружив на сайте одной из библиотек в перечне книжных юбилеев года 80-летие «Военной тайны» Аркадия Гайдара и 85-летие его же «Школы», я достала с полки детгизовский 1954 года огромный однотомник и – не смогла оторваться, залпом прочитала его весь.

ФОТО Shai Halud/shutterstock.com

«Что такое счастье – это каждый понимал по-своему. Но все вместе люди знали и понимали...» Большинство читателей возрастом старше сорока, уверена, легко продолжат эту фразу. Большинство сегодняшних детей слова эти не слышали, не знают, не читали.

Однако книги Аркадия Гайдара, выброшенные из всех программ и хрестоматий, необходимы в детстве, как прививки от опасных болезней, как витамины, без которых невозможен правильный рост и развитие. Эти книги несут в себе атмосферу времени, которое «крепко пахло грозами, войнами и цементом новостроек». В них мальчишеские мечты о дальних странах и подвигах слиты с ощущением тревоги, «неясной, непонятной».

Как и другие, самые лучшие, самые важные книги, которые мы называем классикой, книги Гайдара, сохраняя дух своей эпохи, постепенно открываются вневременными, вечными смыслами.

За эти два счастливых дня неожиданно открылась мне главная, из повести в повесть переходящая тема писателя – неизбывное одиночество и непонятость подростка в мире. Жизнь детей, лучших из них, закрыта и непонятна взрослым, даже самым лучшим, любящим и искренне желающим добра. Так в «Военной тайне» Натка Шегалова, чтобы утешить и усыпить думающего про погибшую мать малыша Альку, рассказывает ему «смешную историю о толстой кошке, которую обманул хитрый заяц». А он ей в ответ на это – сказку про Мальчиша-Кибальчиша. Так воплощенное благородство – Тимур – до самой последней страницы повести о нем окружен самыми дурными подозрениями всех взрослых персонажей книги и живет под постоянной угрозой наказания за добро, которое делает. Что уж говорить про оставленного в полном одиночестве героя «Судьбы барабанщика», только волей автора спасенного от неминуемой гибели.

Дети в книгах Гайдара живут своей тайной, скрытой от взрослых жизнью. Живут в огромном загадочном мире. «Вон под горою какой-то дом. Вон за горою какая-то вышка. Вон там, в овраге, что-то стучит. Вот под ногами у нас кривая тропка. Что за дом? Что за вышка? Кто стучит? Куда тропка? (...) Все спят, никого нет, и мы все разведаем».

Эти разведки, попытки прорывов в иную, наполненную смыслом жизнь постоянно прерываются и наказываются не желающими слушать и понимать, погруженными в суету взрослыми. Гайдар замечательно помнит и передает трагическое мировосприятие подростков: «А я нигде, ни на чем, никуда и ни разу» – вот что жжет души его героев. Поэтому реальность они постоянно преображают фантазией. Перечитайте в четвертой главе «Школы» перевооружение флота (спущенной на воду садовой калитки), превращение в «Дальних странах» горстки чурочек сначала в дом, потом в трактор, а потом в аэроплан и раздвоение малолетнего героя на всадника и коня. Все это напоминает великий роман Сервантеса, и не случайно: высокий дух рыцарства определяет поведение гайдаровских героев.

Даже самые малые из них знают, что врать нельзя. Что надо быть смелым и добрым. Что если взялся что-то делать, надо делать хорошо. Они уверены в том, что добро надо делать тайно, не допуская возможности благодарности. Предательство – худшее из преступлений. Антисемитизм «серомордого» парня вызывает у героя бешенство, как удар по лицу крапивой. Тема «беспощадной совести» проходит через разные книги писателя, и разных его героев объединяет стремление жить по совести, хотя порой и вопреки действующим правилам. А еще этих героев и книги объединяет удивительное умение любить. И как же замечательно, волшебно и тактично пишется эта любовь. Любовь без слова о ней, из одних тончайших ощущений, когда ничего не сказано, а нельзя не почувствовать и не понять, что вкладывают герои в игру с воздушными шариками или что стоит за заменой обращений: с Натки на Наташу, с Сергея на Сережу.

Когда мы читаем Гайдара в детстве, мы читаем его бегом, стремясь к развязке мастерски закрученного сюжета. И только во взрослом медленном перечитывании оцениваешь глубину и акварельную прозрачность письма, умение создавать подтексты, мастерские детали. Вот приехали из Мурманска на юг ребятишки, они еще идут «с узелками, баульчиками и корзинками, веселые, запыленные и усталые». Ни слова о чувствах от первой встречи с югом и морем, но – «они держали наспех подобранные круглые камешки и хрупкие раковины. Многие из них уже успели набить рты кислым придорожным виноградом». Или Алька обещает отцу дать им с Наткой по половинке спрятанной под подушкой конфеты – «только ты не говори ей, что это из-под подушки, а то у нас за это ругаются».

Точность чувств, точность слов и фраз при постоянной смене языковых регистров: от живой болтовни – к патетике, от иногда мягкой, а иногда доходящей до сарказма иронии – к высокому строю легенды. Умение спокойно и просто говорить о самом главном: «Вот оно, большое человеческое счастье, когда ничего не нужно объяснять, говорить, оправдываться, и когда люди уже сами все знают и все понимают».

Как ему это все удавалось? Не знаю. Тайна. Тайна большого писателя, которую интересно разгадывать.

Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 153 (5526) от 20.08.2015.